Андрей Калачинский: Добрый день, сегодня сначала представлю гостя, чтобы было понятно о чём пойдёт разговор. К нам приехала Ева Михайловна Меркачева, я правильно сказал?
Ева Меркачёва: Правильно
Андрей Калачинский: Ева Михайловна Меркачева, она в Москве очень популярный человек. Она корреспондент знаменитой газеты «Московский комсомолец» и кроме того известный правозащитник. И не простой-сякой правозащитник, а тот правозащитник, который идёт к самым нуждающимся, в самые дыры, а точнее в тюрьму, СИЗО, потому что она занимается пенитенциарной системой. То есть те места, где люди содержатся или уже отбывают наказание.
Ева Меркачёва: Ну не только эти места. Под нашим контролем КПЗ, ИВС - это изолятор временного содержания, так называемые полицейские «обезьянники». Когда человека просто задерживают неважно на 48 часов или помещается под административный арест это все в зоне нашего контроля.
Андрей Калачинский: Да, это организация называется общественной наблюдательной комиссией. И общественная, и наблюдательная, и комиссия ни к одному слову не придерешься. Как вы там оказались? Что вас туда привело?
Ева Меркачёва: Я сначала расскажу про эту комиссию. У нас появился уникальный закон я считаю, что может быть даже лучший в мире это тот случай, когда есть чем похвалиться. Закон об общественном контроле. Он родился после того, как Россия подписала конвенцию против пыток и соответственно для того, чтобы пытки у нас были истреблены везде, нужно было создать вот эту общественную наблюдательную комиссию. А как вообще понять, что пыток нет. Только пустить туда общество. Чтобы общество увидело своими глазами, что все в порядке. Поэтому баллотироваться в принципе на роль члена ОНК может любой человек. Среди нас есть домохозяйки, врачи, учителя, пенсионеры.
Андрей Калачинский: То есть, там открытый конкурс?
Ева Меркачёва: Совершенно открытый конкурс. Совершенно любой человек может сказать: я хочу смотреть как у нас обстоят дела в полиции, в тюрьмах, я хочу сам убедиться
Андрей Калачинский: Ева Михайловна, то есть эти люди, которые сейчас, возможно, нас слушают, могут сказать: я хочу, я хочу! Куда им писать заявление?
Ева Меркачёва: Конечно. Но надо понимать, что это ответственность большая. Люди должны разбираться, что такое правозащитная деятельность. Это не тот случай, когда как в цирк хочу зайти в тюрьму и посмотреть, кто там эти заключённые.
Андрей Калачинский: У нас есть такие тоже энтузиасты.
Ева Меркачёва: И человек должен баллотироваться от какой-то общественной организации. Она должна себя зарекомендовать, она должна в России действовать несколько лет – это обязательное условие. Это может быть Красный Крест, это может быть на самом деле все, что угодно, защита прав инвалидов. Я в частности баллотировалась от Союза журналистов Москвы. И получается, что все коллеги-журналисты меня выдвинули и сказали, что у нас человек будет присутствовать в самых тёмных местах, которые есть на сегодняшний день на территории московского региона и рассказывать, что там у нас вообще творится. Наши отчёты, а это не обязательно должны быть такие скучные чиновничьи отчеты, где мы пишем столько-то человек голодает, столько-то человек были избиты, столько-то человек какие-то ещё проблемы. Нет, мой отчёт, например, это пост на Facebook, это статья в газете Московский комсомолец. Вообще любая форма - это и есть отчёт. Я посмотрела, общество мне делегировало, я говорю: товарищи вот там то, что быть в правовом государстве не должно, там творится то, что заставляет шевелиться волосы у нас на голове давайте срочно что-то с этим делать.
Андрей Калачинский: Да, вот как раз вы там об этом знаете, а я напомню нашей публике, во Владивостоке произошел чудовищный случай, когда два человека погибли во время пожара, задымления и они находились в больничном комплексе СИЗО. Это один из поводов разобраться почему так произошло. Провести расследование в том числе и общественное.
Ева Меркачёва: Согласна с вами полностью, но просто поскольку это произошло во Владивостоке, а ОНК действует на территории конкретного региона, он территориальный. Поэтому я как московский член ОНК не смогла бы приехать и посмотреть
Андрей Калачинский: Понятно, то есть нам нужно создать свою организацию, если есть такая потребность.
Ева Меркачёва: Она у вас должна быть уже. Насколько я знаю она у вас функционирует, но может быть не так успешно, как в Москве. У нас это в принципе пример вообще всем, как должны общественники работать. Я так полагаю, что во многих регионах, во-первых, не хватает людей. Мало кто горит желанием вот так вот взять и ходить по колониям. Вы должны понимать, что как только вы получаете мандат ОНК на вас обрушится поток жалоб. Не все жалобы на самом деле будут соответствовать действительности: куча людей будет писать, что их там бьют и пытают, вы придёте и окажется, что человек просто хочет к себе внимание привлечь. Потому что у него срок 15 лет и ему скучно. Там все, что угодно может быть. И это на самом деле такая рутинная работа. Плюс, не забывайте, что Москва - это регион большой и замечательный, но он на самом деле такой скучный, можно объехать любой изолятор Москвы, любой ИВС в течение дня и в нескольких даже побывать.
А теперь мы представим, например, Мордовию или даже ваш Приморский край у вас одна колония располагается от другой за много-много сотен километров. Для того чтобы приехать из одного места в другое, во-первых, нужны деньги, общественникам никто не оплачивает дорогу, нужно время, нужно отпросится с работы. Куча вещей, поэтому мало горящих желанием. Поэтому может быть с этим связано то, что не расследовали ваш случай, по крайней мере я не видела отчета.
Андрей Калачинский: Я тоже не видел от общественности, но я думаю, что прокуратура всё-таки проведёт свое расследование. В самом деле, это принципиально разные вещи. Сама структура себя проверяет и когда появляется общественный контроль тем более журналистский. Тогда давайте вернёмся к Москве, дальше уже про Владивосток. А кто эти люди, которые сидят в Москве? Там же наши есть. Там есть мэр нашего города Игорь Сергеевич Пушкарёв. Бывали ли вы у него?
Ева Меркачёва: Обязательно.
Андрей Калачинский: Всё ли у него хорошо? Нет ли у него жалоб?
Ева Меркачёва: Ну, чтобы вы понимали в Москве порядка 11.000 заключённых. Пример Пушкарёв такой же среди них, как и все остальные, но ему очень повезло он находится в небольшом изоляторе в федеральном подчинении, этот изолятор рассчитан всего на 80 – 90 человек
Андрей Калачинский: Такой элитный, да?
Ева Меркачёва: Ну да, я бы так сказала элитный, хотя понятно, что правила абсолютно одинаковые для всех. Но мы же люди разумные мы прекрасно понимаем, что, если изолятор, где 2000 человек там начальник даже каждого не увидит и не сможет пообщаться, не может понять его нужды. Где 2000 человек он рассчитан был изначально на 1200, там понятно, что 800 человек спит на полу.
Андрей Калачинский: То есть Пушкарёв почётный гость?
Ева Меркачёва: Наверное, да, я бы так сказала, потому что этот изолятор он рассчитан на таких знаете.
Андрей Калачинский: На VIP персон? На известных персон?
Ева Меркачёва: Фактически, да. Можно каждую камеру открыть, и вы скажете: «Вау». Кого-то вы видели лично, кого-то по телевизору, о ком-то слышали, по крайней мере. Поэтому мэр Пушкарёв в очень почётной компании, причём в какой бы камере он ни был, все лица были опять -таки узнаваемые. Я помню первый раз, когда я к нему пришла он сидел там с Эриком Китуашвили - это достаточно знаменитый блогер, основатель «Смотра.ру», у него миллионы подписчиков были и вообще человек такой, я бы сказала, с активной жизненной позицией. Он боролся, как ему казалось, со взятками ГИБДД. Но, в итоге, он сейчас сам сидит по обвинению в мошенничестве с авто страховками. Затем, там сидел вместе с Пушкарёвым известный хакер Козловский.
Андрей Калачинский: То есть, есть хакеры знаменитые в России?
Ева Меркачёва: Конечно. Тем более, что он утверждает, что благодаря ему Трамп победил на выборах. Он прям чётко это говорит. Он говорит, что это всё я сделал, всё я организовал.
Андрей Калачинский: Переведите меня в США там мне будет лучше.
Ева Меркачёва: Да, и он пишет письма Трампу, все время хочет с ним связаться и сказать ему про то, как он содействовал ему. Рассказывает всякие интересные истории, может быть часть из них, конечно, и кажется бредом фантастическим, но тем не менее мы должны понимать, что есть некая группировка, которая обвиняются в хакерских атаках, есть действительно пострадавшие, миллионные какие-то счета они смогли обчистить якобы. Молодцы, молодцы.
Андрей Калачинский: Русские хакеры - это теперь наш бренд во всём мире.
Ева Меркачёва: Что касается этого изолятора, там несколько губернаторов сидело до этого, в том числе и Хорошавин до недавнего времени, потом его этапировали
Андрей Калачинский: Да, сейчас суд ещё продолжается в Южно-Сахалинске.
Ева Меркачёва: Поэтому нужно понимать, что скоро и Пушкарёва этапируют.
Андрей Калачинский: Вы так думаете?
Ева Меркачёва: Я уверена, у нас по законодательству, где будет суд сам проходить, а будет он здесь во Владивостоке, там же заключённый должен содержаться. Иначе как, иначе его не смогут возить каждый день на самолёте сюда на заседания. Есть такие периоды, когда заседания идут одно за другим. То есть объективно скоро он окажется в вашем СИЗО Владивостока.
Андрей Калачинский: Мы будем рады, если так можно сказать. Вы сколько раз его видели?
Ева Меркачёва: Ой, много.
Андрей Калачинский: Правда?
Ева Меркачёва: Да
Андрей Калачинский: Я как раз хотел спросить ваше первое впечатление о нём и последующие может быть. В сравнении, в движении, в хронологии.
Ева Меркачёва: Вы знаете, в движении впечатление моё о нём не менялось. Он такой приятный человек, с активной жизненной позицией, такой с юмором.
Андрей Калачинский: Может быть он начале был более мрачный?
Ева Меркачёва: Не могу сказать, потому что он все время даже когда первое содержание произошло и первые дни, а они самые тяжелые, он все равно не уморил. Вы знаете, наверное, что он занимается йогой и он приучил всю камеру.
Андрей Калачинский: Я об этом узнал видимо только с вашего отчёта.
Ева Меркачёва: Он приучил всю камеру, более того по утрам они открывают окна, чтобы проветривать. Он говорит, что надо закалять, надо создавать эффект Приморья, чтобы свежий воздух поступал. И с утра они делают Сурья-намаскара - это известный йоговский комплекс, вместе с ним и Эрик Китуашвили, который даже похудел в итоге. Потом Мэр Пушкарёв приучил всех есть рыбу, правильную, вкусную.
Андрей Калачинский: А это возможно вообще заказывать себе?
Ева Меркачёва: Вы знаете, да. Во-первых, есть тюремный магазинчик в котором можно делать заказы. Либо сам заключённый заказывает…
Андрей Калачинский: Ну, обычно там ужасный ассортимент.
Ева Меркачёва: Вы знаете, не скажу, что это так. Не так, не так. И плюс, родственники могут заказать в электронном формате какие-то продукты, там соленая рыба есть. И он читает лекции, рассказывает, например, про морепродукты, про рыбу, про развитие Владивостока. Были такие моменты, когда я приходила и вся камера говорила, как только мы выйдем уезжаем во Владивосток. Всё решено, мы решили, мы поедем жить туда. То есть доходило даже до такого. Он умеет конечно рассказывать и о городе, и о людях, которые здесь. Хочу сказать, что он был достаточно объективен. Я первый раз оказалась во Владивостоке и у меня в принципе была возможность пообщаться с разными людьми. У меня сложилось ощущение, что приморцы или как вас назвать поморы.
Андрей Калачинский: Нет, нет, поморы - это же север. Приморцы.
Ева Меркачёва: Приморцы – очень душевные люди. У меня такой ощущение, что они очень светлые и радушные. Все они такие с моторчиком внутри. Ощущение иногда, что здесь такая московская движуха, как мы выражаемся.
Андрей Калачинский: У нас спорт, у нас море нам нужно двигаться. Либо от ветра бежать, либо по ветру бежать.
Ева Меркачёва: Объективно у меня сложилось такое ощущение, что знакомство с Владивостоком у меня началось с мэра Пушкарева, и он оказался таким же, как город, и таким же, как жители. Очень гармоничный человек как представитель всего Владивостока
Андрей Калачинский: Типичный представитель Владивостока, к сожалению, хоть и в элитных условиях, но в СИЗО в Москве.
Ева Меркачёва: Я ещё видела представителей Владивостока, это те самые люди, которые строили когда-то океанариум прекраснейший у вас. Они правда были более в подавленном состоянии, как мне показалось.
Андрей Калачинский: Там тяжелее обвинения, на мой взгляд.
Ева Меркачёва: Может быть, да. И, наверное, все равно есть особенности характера. Есть люди, которые не способны априори воспринять какую-то долю. Когда уже что-то случилось, и мы не можем уже с этим ничего сделать, обычно у нас остается только один вариант это изменить свое отношение к этому. Мы не можем ситуацию поменять, но всегда можем поменять свое отношение. Этот момент он такой важный. Тот же ваш мэр Владивостока Пушкарёва он все время говорит какая замечательная компания, никогда бы в жизни не познакомился с этими людьми. Одно время у них было отец полковника Захарченко, вы, наверно, знаете этого известнейший полковник
Андрей Калачинский: В квартире сестры которого найдена огромная сумма денег, огромный клад - миллиарды рублей.
Ева Меркачёва: Это тот самый человек, о котором люди говорили и уважаемый мною Доренко из «Говорит Москва» автор и ведущий передачи, он требовал прекратить искать деньги у полковника Захарченко, потому что народ больше не выдержит стресса, если найдут ещё какие-то очередные миллиарды. Вот, они с ним сидели. Сейчас у них в камере известный режиссёр Малобродский, помните может быть по делу Кирилла Серебренникова, который обвиняется в том, что Гогольцентр. Там очень интересная история, его обвиняют в том, что он не поставил спектакль, а спектакль на сам деле уже собрал какое-то количество зрителей, люди его посмотрели
Андрей Калачинский: Виртуально?
Ева Меркачёва: Да нет, на самом деле, не виртуально, люди уверяют, что спектакль был. Не понятно на самом деле, в чем его обвиняют.
Андрей Калачинский: Вы знаете, история нашего мэра примерно такая же. Его обвиняют в том, что он разорил нашу казну, а на самом деле, как говорят, «Востокцемент» вложил почти 1.000.000.000 руб. в стройматериалы и подарил городу. Есть какая-то близость, театрализация, я бы сказал.
Ева Меркачёва: Есть две категории людей, которые оказались за решеткой. Одна категория говорит, что я виноват, но можно было бы. Поймите меня, иначе я не мог. Опять-таки они говорят проявить гуманность и в принципе с ними нельзя не согласиться. Потому что, я считаю, что, если человек не убил другого человека, не нанёс ему какие-то тяжкие телесные повреждения, всё можно исправить, и он может выплатить какой-то ущерб. И опять-таки, есть сейчас масса альтернативных видов наказания, не обязательно совершенно его закрывать в СИЗО. Не нужно этого делать. Потому что объективно человек в это время оказывается оторванным от семьи, это уже плохо. У многих дети, у кого-то больная мама, папа. Куча всяких историй. И вообще, сам факт того, что ты не можешь обнять близкого человека, не можешь с ним поговорить даже. А в СИЗО ведь такие условия, что даже телефонный разговор осуществляется только с разрешения следователя. Надо ли вам объяснять, что следователь редко дает такое разрешение если человек не сотрудничает.
Андрей Калачинский: Если не ошибаюсь, Игорь Сергеевич, по-моему, за этот год ни разу.
Ева Меркачёва: По-моему, ни разу.
Андрей Калачинский: Это не нарушение ли прав?
Ева Меркачёва: Вы знаете, у следователей есть такое право.
Андрей Калачинский: То есть, такой элемент давление на человека?
Ева Меркачёва: Мы считаем, что да. У нас есть такой чудовищный случай, человек сидел за решеткой два или три года, а у него старушка мать одна единственная осталась. Была такая ситуация, когда она купила сама билет в Москву, она где-то жила далеко на окраине, на последние деньги - на пенсию, приехала и только потому, что доктора ей сказали, что осталось очень мало времени. Она надеялась последний раз увидеть сына. Она приехала, позвонила следователю и объяснила ситуацию, сказала, пустите меня, и стояла у ворот СИЗО, следователь ей отказал. Теперь представьте, что испытывал её сын. Он, конечно же, в тот момент был готов взять на себя убийство в принципе любое. Это неправильно, так быть не должно.
Андрей Калачинский: Ну, в законе это не прописано
Ева Меркачёва: В законе сказано, что телефонные звонки и свидания с разрешения следователя. Это неправильная формулировка на наш взгляд. Она нарушает конституцию. И поэтому даже подготовили поправку в закон, где просили, чтобы решал такие вопросы исключительно начальник изолятора. Если следователь считает, что вдруг кто-то из близких может как-то помешать расследованию дела или он какую-то информацию тайную передаст, пусть он его как это сейчас возможно сделать переведёт в статус свидетеля. Но понятно, что всех статус свидетеля не перевести.
Андрей Калачинский: Чтобы он дал подписку о неразглашении.
Ева Меркачёва: Тогда в статусе свидетеля запрещаются непосредственно свидания. Тогда мы прекрасно понимаем, что механизмов давления у следователя будет меньше. Почему, потому что ну сделай в статусе свидетеля жену, но он же не сделает одновременно и маму, и отца, и всех детей, это уже будет очень странно, будет вызывать очень много сомнений. Поэтому в данном случае такие поправки будут внесены мы надеемся, что свидание будет обычно историй. Сейчас, к сожалению, свидание только у тех, кто идёт на сотрудничество.
Андрей Калачинский: Да, с точки зрения прав человека лично мне кажется, это очень жестокие условия.
Ева Меркачёва: Жестокие. Мы должны понимать, что люди, находящиеся в СИЗО, они ещё не признаны виновными. То есть суд ещё не решил, возможно, их оправдают, возможно, посчитают, что им достаточно условного срока.
Андрей Калачинский: Ну, насчёт оправдания вы, наверное, знаете лучше меня. По статистике 201616-го года Верховного суда России менее 1 % оправдательных приговоров и из этих менее 1 % более половины потом были отменены вышестоящими инстанциями, шансы мизерные.
Ева Меркачёва: Наши судьи говорят, что очень большой процент, когда дело на стадии суда. Также люди говорят, что огромное количество дел, когда судья смотрит и не видит состава. Смотрит и отказывает в рассмотрении его. То есть разные истории могут быть, я к чему говорю, к тому, что, конечно, нужно понимать, что не каждый оказавшийся в суде преступник.
Андрей Калачинский: Золотые слова. Конечно, вы правы. Чтобы закончить тему с Игорем Сергеевичем Пушкарёвым, то есть вы его видели много раз и последний раз когда? Вы ему сказали, что собираетесь во Владивосток?
Ева Меркачёва: Нет, я не сказала. Вы знаете, он все время говорил, когда-нибудь, если вдруг окажетесь во Владивостоке, посмотрите, посетите наш город. Он, конечно, любит его, объективно очень любит. Но должна сказать, по большому счёту, что все губернаторы, которые оказывались за решеткой, они тоже очень хорошо отзывались о своих регионах. Все патриоты. Ну, например, один из последних это глава Марий Эл Леонид Маркелов - очень интересный персонаж. Он в своем регионе решил создать и маленькую Венецию, и все чудеса света туда привезти, у него есть и копия Кремля, и набережная сделана в самых разных стилях, то есть он старался сделать что-то невероятное.
Андрей Калачинский: Его обвиняют в создании преступного сообщества и вымогании денег.
Ева Меркачёва: Его обвиняют во взятке, насколько я помню. Вот и он на самом деле на своем регионе помешан, у него даже в камере есть фотографии, картинки, когда он рисовал, каким должен быть город, какой должна быть набережная.
Андрей Калачинский: То есть, видимо, это держит людей. Вот то, что их поддерживает даже в заключении. Добрые дела.
Ева Меркачёва: И вообще, как они считают, их миссия сделать свои города лучше. Как раз тот же Пушкарёв, он очень много рассказывал ту историю, когда в 2008-м году к нему подошел президент и сказал, что во Владивостоке не порядок.
Андрей Калачинский: Стыдно он сказал, Игорю Сергеевичу, стыдно в таком городе жить. Но сделайте что-нибудь. Он ответил, я сделаю.
Ева Меркачёва: Сделаю, да. Он эту историю очень любит. То, что он президенту пообещал, он прям об этом говорит. Но я вам говорю, что тот же глава Марий Эл тоже рассказывает, как когда-то там произошло, но мы должны понимать, что все главы регионов, так или иначе, общались и с президентом и с другими высокопоставленными лицами, людьми которые у нас первые в стране. Так вот, надо понимать, что они сами участвовали в стратегии, сами разрабатывали, они знают ситуацию, они могут в динамике рассказать, что было раньше, а что произошло с их приходом. Каждому есть чем похвалиться. Может быть даже если я в чем-то не прав, даже если жители имеют какие-то к ним претензии, ведь они могут фокус внимания перенести на то, что они сделали, а не на то, что они не успели ещё сделать или не так сделали.
Андрей Калачинский: Ева Михайловна, я вот вас слушаю и чувствую, что вы с огромным удовольствием и любопытством слушайте тех людей, которые сидят в этих камерах и впитывайте, как губка, буквально всё. Переживаете за них?
Ева Меркачёва: Вы знаете здесь ситуация даже не в том, что я люблю заключённых, я просто люблю людей. И людей нельзя делить на заключённых и вольных. Это было бы неправильно, потому что оказаться в условиях изоляции, поверьте, может совершенно любой. Я видела там таких людей, которые для меня были бы авторитетами, зная я их раньше на воле. Ну, например, я однажды познакомилось с учительницей года. Педагог просто потрясающий, которую дети любили и обожали.
Андрей Калачинский: А что случилось?
Ева Меркачёва: У всех есть какая-то личная история. Вот у неё был сожитель, с которым она рассталась, но в какой-то момент он встретил её на улице, был очень сильно поддатый, она шла с ребёнком и он как-то стал то ли приставать, то ли какие-то говорить вещи и толкать ее. Она вытащила первое, что у неё было, она несла шампур в том числе. На самом деле она проткнула ему чуть-чуть то ли руку, то ли ногу.
Андрей Калачинский: Он остался жив.
Ева Меркачёва: Там даже не было серьезной травмы. Её сразу закрыли, несмотря на то, что она была с ребёнком, отобрали ребёнка, закрыли её в СИЗО.
Андрей Калачинский: За защиту не посчитали.
Ева Меркачёва: Не посчитали. Пришел он сам на суд и сказал: товарищ освободите эту женщину, я был виноват, я был пьяный, я не должен был вообще к ней лезть. Это действительно хороший человек. Но не сразу освободили, в конечном итоге освободили, но человек этот оказался в СИЗО. Должны понимать, что какие там люди бывают. Учёных я очень много видела.
Андрей Калачинский: Которые обвиняются в продаже секретов?
Ева Меркачёва: Есть разные истории. Есть те, которые обвиняются в мошенничестве, манипуляциях с госконтрактами. Хотя объективно эти люди как учёные мыши. Ботаники.
Андрей Калачинский: Ботаники, человек весь в науке, а тут деньги.
Ева Меркачёва: И ничего не поделаешь, потому что за каждой наукой сейчас стоят какие-то государственные деньги, и мы можем не понимать, как это все работает, сколько пришло, сколько ушло, сколько было потрачено. Учёному это и не нужно, на мой взгляд. Но когда начинаются аресты, сажают всех и целые ОПГ получаются. Один учёный весь институт. Бывают разные истории. Но бывают люди, которые у меня лично не вызывают никакого сочувствия. Сложно мне общаться бывает даже, приходится, как говорится, переходить через себя вот когда видишь, что человек явно совершил преступление, но вроде как ты должен посмотреть, что случилось с ним и почему он жалуется. Ну, вот такая история была, наверно знаете, няня, та которая отрезала ребёнку голову.
Андрей Калачинский: Да, это кошмарная история. Якобы Аллах ей сказал такое сделать
Ева Меркачёва: Она да, она практически безумная, но я бы не сказала, что настолько безумная, что можно было бы хоть как-то оправдать болезнью её действия. Ничем не могу никак оправдать более того, что, когда в процессе разговора с ней выяснилось, что она как оскорблённая женщина. Её же бросил муж и она завидовала, она жила в русской семье, которой постоянно завидовала. Что у них все было благополучно. Её раздражал этот ребёнок. Несмотря на то, что она получала деньги, которые отправляла себе на родину, она не чувствовала себя не то, что обязанной перед этой семьей, которая её приютила, дала работу. В ней все время росла ненависть и то, что она потом все это сделала, знаете, когда я её спросила: вам жалко ребёнка? Она ответила: ребёнка жалко, девочку жалко, но себя больше жалко. То есть, она себя ещё жалела. Такие люди, на мой взгляд, это чудовища, которые должны быть изолированы сразу же моментально от общества.
Андрей Калачинский: Понятно. Тут был вопрос одного из наших радиослушателей. А как там с женскими правами? Это особые права, наверное?
Ева Меркачёва: Да нет, к сожалению, нет. Это общечеловеческие права. Хотя я бы сказала, что к женщинам нужно более гуманное отношение, и вообще сажать их под стражу и прописать в законе в крайних случаях.
Андрей Калачинский: При вынесении приговора учитывается, что обвиняемая женщина и находится больше смягчающих обстоятельств.
Ева Меркачёва: Да, если она мать двоих, троих детей, то могут, как обстоятельства учесть. Но, тем не менее, когда заключают под стражу, руководствуются одними и теми же законами и для мужчин и для женщин. На мой взгляд, помещать за решетку женщину должны, но в крайних случаях. У нас же так получается, что больше половины женщин вполне могла не находиться за решеткой.
Андрей Калачинский: Это жестокость нашей системы.
Ева Меркачёва: Это жестокость. На мой взгляд. Следствие считает, что проще человека закрыть, тогда проще получить показания, когда он под боком, можно в любой момент приехать, провести следственные действия. Хотя опять-таки часто, когда они выходят в суд с ходатайством о заключении под стражу, женщинам говорят: вот она там может скрыться и будем долго дело расследовать, не найдём её, нам нужно поскорее, а потом выясняется, когда приходишь к этой женщине, что к ней в течение года никакой следователь не приходил.
Андрей Калачинский: Сам Игорь Сергеевич Пушкарёв говорил, что за год почти не было никаких следственных действий.
Ева Меркачёва: Не знаю насчёт этого. Но что касается женщин, часто мы с таким сталкиваемся, когда следователь просто не приходит и не появляется. Это поразительно.
Андрей Калачинский: Потому что этот арест и является часто средством давления для выбивания показаний.
Ева Меркачёва: Конечно, человеку очень тяжело под арестом, но знаете очень многие часто приходят к выводу, что лучше согласиться с чем-то с какими-то обвинениями следствия, но оказаться поскорее, даже отсудиться, получить какой-то срок, оказаться поскорее пока в колонии, оттуда выйти по удо, это будет все равно быстрее, чем находиться в СИЗО три года.
Андрей Калачинский: Это уже в рамках вашей философии, люди трезво смотрят. Знают, что, если следствие завели, и знают, что в суде скорее всего грозит наказание, и лучше уже быстрее этот маховик запустить. Я про женщин всё-таки, значит, что там было я про конкретный пример, когда женщине помогли раскрыть свой талант художника в тюрьме. Я говорю не о Васильевой, а о других простых женщинах.
Ева Меркачёва: Вы знаете, по большому счёту, конечно возможности у них могут быть закон не ограничивает, чтобы человек за решеткой творчески развивался.
Андрей Калачинский: Пластинки, магнитофон, телевизор?
Ева Меркачёва: Смотрите, есть телевизор, причём практически в каждой камере. И действительно, конечно, плохо, что камера для женщин они огромные, они рассчитаны на 50. Представляете в одном месте собрать 50 женщин. Причём мы понимаем, что если они оказались за решеткой, то большинство из них всё-таки такого если не маргинального типа, то хотя бы скандального.
Андрей Калачинский: С которыми тяжело.
Ева Меркачёва: С которыми тяжело, и их 50. И вы среди них.
Андрей Калачинский: Ни за что, я ни за что, я буду сидеть в мужской камере, если что-то случится.
Ева Меркачёва: Вам повезло, я считаю, да. Но вообще представьте 50 женщин, им там всем нужно душ принять, это же женщины. На мой взгляд, женщинам тяжелее. Потому что всё-таки особенности менталитета женского. А у женщин есть в изоляторе такие классы воспитательные, ну это уже касается таких женщин молодых, либо подростков. Колонии у нас такие тоже есть несовершеннолетние заключённые.
Андрей Калачинский: Обучающие классы?
Ева Меркачёва: Есть и обучающие классы, есть классы, в которых могут какие-то лекции прочитать у тебя совершенно посторонние люди, волонтёры что-то там рассказать, прочитать и в таких классах, обучающих там может быть какой-то музыкальный инструмент — это не запрещается. В камеру вы не можете, к сожалению, взять себе гитару или саксофон. Полонский все время просил, чтобы ему дали саксофон, и он бы играл. Но мы прекрасно понимаем, чтобы из этого вышло, это было бы на весь изолятор и на улице бы даже было слышно звук саксофона или игра гитары. Я пришла в одну камеру и заключённые сказали: ну вот всё хорошо, гитара нужна. Здесь, конечно, не поспоришь. Ну что касается таких воспитательных классов, они располагаются в таких местах, где есть звукоизоляция и там здорово, когда заключённые женщины вместо того, чтобы думать все время о чем-то плохом, что страдать и мучиться, начинают либо учиться играть на гитаре, либо уже играют какие-то композиции. Но единственное, у нас там была проблема, нам не хватало для такого творчества заключённых женщин инструментов, материалов. Не было тех же гитар, не было красок, не было альбомов.
Андрей Калачинский: У вас был какой-то список пожеланий?
Ева Меркачёва: Да, мы составили список вместе с сотрудниками изолятора что нужно, чтобы хотели женщины. Там такие наборы для творчества были. И поскольку это никак не прописано в бюджете, обычно какие-то благотворительные организации помогают, искать их специально мы правозащитники таким никогда специально не занимаемся, поэтому бывает такой действенный простой способ простой – помещается пост на Facebook, спрашиваешь, кто может? У кого есть? Инструменты такие-то, краски, кисти и игры ещё всякие, начиная от монополии.
Андрей Калачинский: Развивающие
Ева Меркачёва: Да, да вот такие развивающие игры, кстати можно держать в каждой камере. Нет никаких ограничений более того.
Андрей Калачинский: Шахматы можно. Но все кроме карт. Очень развивающая игра.
Ева Меркачёва: Карта запрещены, да, но это было бы странно. А шахматы разрешены, да. И даже у самой администрации заведения есть набор неких шахмат шашек, которые они по заявлениям выдают. Ну, понятно, что на всех не хватает. И мы бросили клич, как люди откликались, мне всегда было очень приятно. Например, журналистка нашего Московского комсомольца сама принесла гитару, она у неё дома была, хорошая гитара вот она принесла и сказала: передай, пожалуйста, этим женщинам. Прочитали, что кто-то, в том числе, видимо, кто-то из родственников Пушкарева, потому что он подписан у меня на Facebook, либо ему передали, я уже не знаю, как это произошло, откликнулись и привезли краски альбомы.
Андрей Калачинский: От семьи Пушкарёва?
Ева Меркачёва: Ну, от него как бы лично, но поскольку мы понимаем, что он не может сейчас будучи за решеткой. Я была, честно говоря, тронута, потому что вот эта история, когда человек, сам находясь в заключение, помогает тем, кто, на его взгляд, находится в более худших условиях. Объективно, у него изолятор хороший, все остальные изоляторы большие там всегда сложнее. Тот же женский изолятор там часть женщин на полу спит на матрасах и подушках, потому что мест нет. Элементарно нет мест. И вот когда один помогает другому, это всегда очень здорово. Но таких позитивных историй много, к сожалению, не вспомню, но была ситуация, когда один заключённый, не помню его ни фамилии, ни имени, узнав что, кто-то из заключенных болеет и не могут ему сделать дорогостоящую операцию, сказал, что он готов и что-то ещё он такое сделал. То есть, вот такие примеры, они единичные, к сожалению. Потому что человек, находясь в ситуации горя, всё-таки заключение - это горе. Чтобы вы понимали, когда проводили исследования, чего больше всего боятся люди, на первом месте стоит смерть, а на втором месте стоит лишения свободы. Так вот, когда человек находится в этом состоянии, обычно он закрывается и на себе зацикливается, то есть он думает только о себе, ему кажется, что все его бросили и нужно себя спасать и все вокруг его персоны. И когда эти люди умеют всё-таки выйти из своей ситуации, увидеть, что беда есть не только у них, но и у других и понимать, что они хотя бы чем-то могут помочь, протянуть руку помощи, это очень дорогого стоит. Опять же, тот же Полонский, которого я уже упоминала, он сейчас, слава богу, на свободе
Андрей Калачинский: Полонский — это тот знаменитый миллиардер, который сказал, что если у вас нет 1.000.000.000, то идите все туда, откуда вас мама родила. С 1.000.000.000 начинается человек, сказал Полонский, после чего строил огромные башни федерации, оказался в долгах перед вкладчиками, скрывался в Камбодже на одном из островов.
Ева Меркачёва: На самом деле, чтобы вы понимали изначально было очень много сделано для того чтобы иметь вот такой у него был. Он хотел так, чтобы эпатировать. Он говорил: смотрите сколько у нас в России строителей и ни о ком не знают, а фамилию Полонский знают все. Поэтому, честно говоря, это был чистый эпатаж, а сам по себе он очень оказался хороший и добрый
Андрей Калачинский: Деликатный и ранимый.
Ева Меркачёва: И ранимый.
Андрей Калачинский: У вас симпатия к нему я вижу?
Ева Меркачёва: Вы знаете, не сказать, что я всех бы заключённых выпустила, мне уже такое, честно говоря, мои коллеги говорили: ни в коем случае не давайте ей ключи от тюрьмы, она всех выпустит.
Андрей Калачинский: С криком всех на свободу, подписал указ о расторжении брака.
Ева Меркачёва: Ну, правда, мне кажется, большинству людей можно было бы сделать так, чтобы они не сидели всё-таки. Вы наверно знаете тоже притчу, что для некоторых достаточно тени хвоста не обязательно их сажать. Один тот факт возбуждении уголовного дела, он уже настолько висит над человеком, и давит и кто-то больше ничего подобного делать даже в мыслях не будет, потому что он уже был под этим давлением уголовного дела.
Андрей Калачинский: Понятно. Его, Михайловна, давайте я вас прошу вот, а чем, сколько лет вы занимаетесь этой деятельности? Лет 10 уже?
Ева Меркачёва: Нет, непосредственно, правозащитой пятый год.
Андрей Калачинский: Пятый год. За это время есть какие-либо изменения к лучшему в нашей системе? Одна из основных проблем — это видимо строительство новых учреждений, где содержится в ожидании суда и может быть даже новых исправительных учреждений. Меняется ли что-то в законах?
Ева Меркачёва: Вы знаете, всё конечно зависит от региона. У нас в Москве во сколько я чаще всего всё-таки хожу в они в полицейский изоляторы.
Андрей Калачинский: Редкое явление, когда девушка чаще всего ходит в СИЗО, а не в магазинчик, бутик или кафе.
Ева Меркачёва: Кстати, моя обычная фраза, когда мне кто-то звонит, я еду где-то: я пошла в СИЗО или я только вышла из СИЗО, люди все оглядываются, особенно в транспорте на меня так косятся. У нас в Москве объективно настолько грандиозные изменения, настолько грандиозное, что я не помню случаев, когда заключённые жаловались бы, что их, например, кто-то из надзирателей ударил, оскорбил или что-то у них там произошло. Объективно этого нет. Объективно остаются жалобы на медицину, немного на условия. Условия уже стали лучше.
Андрей Калачинский: То есть с кадрами что-то случилось. Появился новый толковую начальник и привёл всех чувства.
Ева Меркачёва: В том числе и сам факт того, что человек с воли улице правозащитника может зайти и ему может любой заключённых пожаловаться. Тут целая история. Вот я помню у нас несколько лет назад была ситуация, когда в Бутырки один из сот сотрудников мог себе позволить заходить в камеру у него была папочка и какая-то палочка и этой папочка и палочкой кого по спине, кого по ноге.
Андрей Калачинский: Мне больно, но неприятно.
Ева Меркачёва: Неприятно. Во-первых, это унижает достоинства человека, мы считаем, что такого быть не должно. Он обращался с ними так панибратские. Я помню, мы с ним целый беседу проводили, такие лекции, о правах человека нравственности.
Андрей Калачинский: О культуре поведения
Ева Меркачёва: О культуре, о том, что мы все родились одинаковыми правами и что нельзя так. И объективного сейчас этого всего нет. У нас есть проблема сейчас с полицейскими изоляторами почему потому что на стадии задержания человек падает туда. И увы, многие жалуются, что задерживают некорректно, что во время задержания бьют, применяют спецсредства и не всегда это нужно. Поверьте, одно дело, когда задерживают террориста, там маньяка. Ну, когда человек обычный, не нужно его валить напал, не нужно в него брызгать перцовым баллончиком. Вот с этим не согласны, вот с полицией нам есть чем поработать. А что касается сезона, то мы уже сделали грандиозная вечно мозга действительно. Тот же изолятор, в котором находится Игорь Пушкарёв, он один из лучших в стране, на мой взгляд. Чтобы вы понимали, там сейчас сделали ремонт в камерах, там такие большие светлые камеры, рассчитанные на небольшое количество заключённых, у них есть что-то вроде кухонного уголка, плиточка выложена, все прям красиво.
Андрей Калачинский: А чтобы туда попасть, нужно просто быть очень знаменитым человеком? Или дать кому-то взятку? То есть ты должен быть очень важным преступником, да?
Ева Меркачёва: Преступникам нужно быть важным, да. Потому что такие дела они всё-таки считается государственной важности. Эти люди, которые оказываются в этом изоляторе они априори под особым контролем.
Андрей Калачинский: Ну да, когда говорят, что не стоит людей наказывать, отправляя в места лишения свободы, это потому что они потом там не попали под пресс совсем иной цивилизации.
Ева Меркачёва:. Я ещё хочу ответить на ваш вопрос, на вторую часть вопроса. Вы говорили про альтернативные виды наказания, в данном случае это уже не под следственные, а те, кого уже осудил суд. Я просто побывала впервые и под огромным впечатлением в вашем исправительном центре, который находится в Уссурийске. Это один из первых центров, которые были открыты в стране в этом году всего их четыре все они располагаются очень далеко и доехать из Москвы было очень сложно, а тут вот оказия появилась, я очень благодарна федеральной службе исполнения наказаний я прям в таком знаете культурном шоке.
Андрей Калачинский: Что там? И для кого это? Как туда попасть?
Ева Меркачёва: Вы знаете, может быть вы неплохо бы там провели какое-то время, отдохнул. Люди там, конечно же оказываются по не тяжким статьям.
Андрей Калачинский: Это для мужчин и для (или) для женщин?
Ева Меркачёва: Да, для тех или других, их не разъединяют. Там знаете вы заходите как будто помещения жилые направо мужчины налево женщины. Это все напоминает какой-то не пионер даже лагерь, а какой-то студенческое общежитие. Когда сравнивают с ним, я считаю, что это подходящее очень сравнения. Чтобы вы понимали человек, которого осудили на какое-то время пребывания в исправительном центре,
Андрей Калачинский: 2-3 года, до 5 наверно?
Ева Меркачёва: Я знаю, что одному человеку 4 года дали. А главное требование чтобы он исправлялся трудом на это в принципе нацелен этот альтернативный вид наказания, чтобы труд и его исполнял. Труд на благо общества.
Андрей Калачинский: Столярная мастерская? Что там? Пошивочной цех?
Ева Меркачёва: А вы знаете там совершенно разные вещи, человек может делать в зависимости от того какими он обладает навыками уже изначально и плюс какие профессии востребованы у города. Потому что чаще всего они же заключает контракт с городскими властями.
Андрей Калачинский: То есть они выходят еще на улицу?
Ева Меркачёва: Абсолютно. Большинство из них работают на улице, именно в городе самом. Они уходят утром.
Андрей Калачинский: принудительное исполнение наказания, ну да это интересный момент
Ева Меркачёва: Смотрите, они живут, по сути, в исправительном центре с утра уходит на работу, вечером возвращается с неё. На территории центра можно пользоваться мобильными телефонами, могут общаться с близкими, близкие могут приходить.
Андрей Калачинский: Они просто обязаны находиться в месте этого проживания и отработать срок на благо себя и государства.
Ева Меркачёва: Абсолютно. Они обязаны работать каждый день, и они обязаны приходить на ночь туда. Вы знаете, я спрашивала у людей насколько правда исправляет труд, он исправляет.
Андрей Калачинский: Только свобода.
Ева Меркачёва: Свобода. Они абсолютно свободны. Они абсолютно свободны в выборе могут есть там, могут питаться, если у заключённого нет денег и он на обеспечении государства, то ему привозят обед, завтрак и ужин, если есть, то можешь вообще не приходить на тот же завтрак. Плюс там опять-таки у них комнаты они очень похожи на общежития. Я когда жила в свое время в МГУ на Шверника в нашем общежитии, у нас, например, не было сушилки для белья, там прям целая комната сушилки. У нас не было таких душевых, а там заходишь и душевые. У нас не было теннисных комнат, там заходишь и можешь играть в теннис
Андрей Калачинский: Ева Михайловна, ну это прям очень воодушевляющие.
Ева Меркачёва: Очень воодушевляющие.
Андрей Калачинский: Воодушевляющей не то, что мы сейчас туда пойдём, а то что люди которые туда попали по с обстоятельствам они остаются людьми.
Ева Меркачёва: Они остаются людьми, там у них не забрали свободу по большому счёту, плюс они понимают, что могло быть иначе. Они очень ценят, что государство именно так подошло к наказанию.
Андрей Калачинский: Большинство из них уже никогда не захочет нарушать закон. А наше время истекло. А Ева Михайловна Меркушева была у нас сегодня -очаровательная, умная, прелестная ещё правозащитник.
Ева Меркачёва: Всего доброго, до новых встреч!
Напомним, Игорь Пушкарёв и Андрей Лушников находятся под арестом в СИЗО «Матросская тишина» до 1 сентября. Андрею Пушкарёву также был продлён домашний арест в Москве до 30 сентября 2017 года.
Отметим, что свою вину Игорь Пушкарев не признает и с предъявленными обвинениями не согласен. Вместе с тем, он уже неоднократно заявлял следствию о готовности сотрудничать, чтобы доказать свою невиновность.
Аккаунты Игоря Пушкарева в социальных сетях:
Группы поддержки в социальных сетях:
Сайт главы Владивостока:
