Тревога чувствуется, но как же без надежды?

Фильмы народного артиста России Владимира Хотиненко, одного из ведущих российских кинорежиссеров, всегда собирают полные залы и жарко обсуждаются публикой. «72 метра», «1612», «Поп», сериалы «Бесы», «Достоевский», «Гибель империи» – перечислять можно долго. В этом году мэтр возглавил международное жюри кинофестиваля «Меридианы Тихого».

Я садовником родился…

– Как вам общая атмосфера конкурсного кино, Владимир Иванович? Не мрачновата?

– Это очень серьезное фестивальное кино, профессионально сделанное и очень разное. Но печальное… Знаете, в мире сейчас живет тревога, которую все чувствуют, все без исключения. А творческие люди, и в частности кинематографисты, ее переосмысляют и транслируют зрителям, поэтому и кино такое – тревожное, даже где-то безнадежное. Меж тем даже Достоевский все равно оставлял своим героям ощущение надежды. Это очень важно. Я не люблю беспросвета…

– Вы не только кинорежиссер, но еще и преподаватель ВГИКа. Есть такое мнение: если хочешь учиться во ВГИКе как следует – поступай к Хотиненко. За что вас так ценят?

– Мифология – великая вещь, конечно, – улыбается Хотиненко. – А вообще, очень хорошо, что идут учиться, что конкурс большой и есть выбор. Но и в других мастерских готовят хороших киношников, талантливых ребят.

Что же касается меня… Вместе с помощниками мы придумали внятную систему обучения: мы показываем человеку, что ему нужно пройти, чтобы обрести профессию. Это как в школе. Ребенок говорит: «Я хочу научиться читать». И сначала ему показывают буквы, а потом вдруг – раз! – и он читает: «Ма-ма». А потом больше: «Мама мыла раму». И пошло-поехало, научился читать и писать. Так и мы – учим читать и писать, и это осязаемо. Это основная наша задача – дать человеку профессию. Нас даже спрашивали иногда: что, ремеслу учите? Да, ремеслу. Потому что по окончании учебы человек должен уметь своей профессией заработать себе на жизнь. А что до таланта… Без таланта он просто не научится ничему, вот и все.

Вообще, в деле обучения главное – ответственность. Никакой потогонной системы. И еще. К примеру, на приемных экзаменах запрещено произносить названия моих фильмов. Потому что начинаешь путаться: льстит человек тебе или реально что-то понимает. Более того, я не стараюсь выбирать кого постарше, мы берем очень разных первокурсников, главное – талантливых.

А вообще, в последнее время я о своей профессии говорю как о работе садовника. Мы выращиваем разные растения, разные цветы, сохраняя индивидуальность каждого. Только состригаем ненужное, подпитываем почву, так сказать, окультуриваем…

Это вам не булочка с маком

– А вы говорите своим студентам, что кино – тяжкий труд в первую очередь?

– Мы это еще на приемных экзаменах говорим, чтобы они понимали, куда идут, что это не булочка с маком. Это труд! Хотя мой друг Александр Прошкин на мастер-классах говорит: никого не слушайте, режиссер – легкая профессия. Но это игра, конечно, кокетство своего рода.

Тяжело – если всерьез этим заниматься. В кино у каждого есть своя часть ответственности: оператор снимает, актер играет, а вот режиссер – чем он занимается? Приходит на съемку в галстуке-бабочке и говорит: «Начали!»? Вот если человек так себе представляет работу режиссера, то, конечно, он глубоко заблуждается и может сильно разочароваться. Режиссер хоть в ватнике, хоть в болотных сапогах может ходить, это не имеет значения.

Знаете, современные технические средства сильно облегчили жизнь… некоторым режиссерам. Можно не следить за камерой, а сесть в удобной палатке за видеоконтролем и оттуда наблюдать процесс. Мне как-то один актер звонит и говорит: «Я даже не знаю, у кого снимаюсь. Он к нам не выходит, сидит себе под тентом, по рации команды подает». Вот это – беда.

А я по старинке – бегаю по площадке, километры накручиваю. Мне нужно почувствовать актера, я часто стою за кадром, переживаю.

– Как вы совмещаете преподавательскую деятельность и работу режиссера?

– Одно другому не просто не мешает, а даже помогает. Лучшая площадка для обучения – съемочная.

– Вы пускаете к себе студентов?

– Еще как! Я требую! Они снимаются в массовке, все видят. Пока человек не поймет, образно говоря, из какого сора растут стихи, он режиссером не станет. Я сам так воспитывался: был ассистентом на площадке у Никиты Михалкова, и это лучшая школа, потому что все видишь изнутри. Я прошел все стадии кинопроцесса, был и ассистентом художника, и вторым режиссером, так что меня сегодня и обмануть нельзя, я все знаю, где и что.

Кино – не учебник

– В своем творчестве вы часто обращаетесь к переломным моментам русской истории. Почему? Что хотите найти? Чему хотите научить зрителя и хотите ли?

– Ключевое слово – «хотите ли?». Это самая сложная часть того, чем мы занимаемся. Я не верю в педагогические задачи искусства. Человек сам, один может научиться, но массово – нет. Кино – не учебник, это точно.

Подумайте, сколько за историю человечества написано гениальной музыки, гениальных картин. И что – оно стало лучше? Но, с другой стороны, что было бы, если бы этой музыки и картин не было? Поэтому я считаю, что искусство – такое лекарство, которое на социум не действует, а на каждого в отдельности – может. И воспитуемость каждого в отдельности может поддерживать социум в балансе, про который мы даже не знаем, для чего он. И даже не догадываемся…

– Каждая ваша работа несет глубокую нравственную идею. Как вы вообще подходите к выбору материала?

– Для начала мне нужно, чтобы материал мне нравился. У меня нет ни одного фильма, который был бы посвящен не России, не той стране, в которой я живу. Это можно назвать красиво – объяснением в любви. Я называю это попыткой понять Россию. Ее историю. Ее саму. Что же такое это парадоксальное, загадочное пространство, в котором мы живем?

Для меня задача искусства – укрепить человека. Не воспитать, а укрепить. Для меня, как для человека верующего, какие-то события воспринимаются как испытания, посылаемые Господом не только человеку, но и всей стране в целом. Как революция. Это было для нас испытание. Я недавно прочел у Алексея Варламова, что все эти испытания были даны для того, чтобы вырастить таких людей, которые смогут победить в великой войне. Идея замечательная! Вы обратили внимание, как поменялся генотип русского человека? Я, когда подбирал персонажей для «Гибели империи», перебирал фотографии людей до и после революции. Это разный генотип. Очень любопытно.

Вообще, Россию без мистики не понять. Сегодня летишь к вам, летишь, под крылом самолета – огромное пространство, и оно по сей день не все заселено. А как удалось такое пространство взять под контроль казакам Хабарова и удержать? Притом что были и другие желающие на эти места? Мистика…

И без Бога невозможно. Это еще Достоевский писал. Русский человек без Бога не может. Он без него просто пропадет. Та стихия, которая является главной загадкой русского человека, может быть удерживаема только божественной сущностью. Мы, люди, сотканы из таких противоречивых тканей…

Когда я занимался фильмом «1612», Смутным временем (а я им давно интересовался), ужасался: ведь до невероятного все было разрушено, в Кремле сидели поляки, никакой власти на местах. И вдруг новая династия, заново начинается история России. Вдруг? Нет, не вдруг…

– Кстати, на днях во Владивостоке состоялась премьера спектакля «Стена», поставленного Ефимом Звеняцким, там речь тоже идет о Смутном времени. Что мы можем там найти?

– Параллели с перестройкой. Нет, серьезно. Тогда ведь были все связи оборваны, все пошло иначе. А теперь мы из этого выкручиваемся. Более того, наше очевидное противостояние с Западом сегодня – это реакция на то, что мы не погибли в смутные перестроечные времена. Ну не нравится им наше пространство, не понимают они: что за люди там такие, вроде работать не умеют, вроде разгильдяи, пьяницы, а в космос летают?.. Пробовали отнять у них все это – не получилось, а пробовали несколько раз. Ни у умного Наполеона, ни у фанатичного Гитлера не вышло. И они возмущены: «Ах ты! Что ж такое, куда ты лезешь!» Вы подумайте: поляки в Кремле сидели! Конечно, они по сей день это помнят и мечтают. И это правда.

Мало того, мы и сами себя понять не можем: как это у нас получается – в космос летать при таких вводных. Но именно это и интересно, что не закисает у нас ничего, вечное движение…

По сравнению с Хиросимой

– Сегодня говорят о кризисе российского кино…

– Кризис… В одном плохом американском фильме муж спрашивает больную жену: ну как ты? А она отвечает: по сравнению с Хиросимой – ничего…

Так что вопрос в том, с чем сравнивать. Это не кризис, а, с моей точки зрения, довольно естественный этап существования российского кино. Он соответствует количеству выделяемых денег и, что неприятно, интересу российской публики к российскому же кино. Спрос рождает предложение. Когда меня на творческих встречах спрашивают, где серьезное кино, я отвечаю: «Братцы, так вы начните ходить на серьезное, и вот тогда, может быть…».

Знаете, что такое «якутский феномен»? Там образовалась группа ребят, которые находят небольшие деньги у меценатов и снимают на них местное кино. И там же, в Якутии, на это кино огромный спрос, люди на него ходят! Вот вам и ответ. Мы даже свой футбол не очень смотрим, потому и футбол у нас такой. Вот когда игра местной команды будет собирать полный стадион (а такие времена ведь были!), вот тогда…

– Уже больше столетия кино снимает человеческие истории, и все они такие разные. А люди все идут и идут смотреть… В чем же секрет – в магии?

– Знаете, раньше была такая байка не байка, во времена пленки. Говорили, что пленка – она же в своей основе сделана из желатина, то есть рогов, копыт, костей, – впитывает еще во время работы в себя некую эмоциональную составляющую, душу фильма, что ли. А потом отдает зрителю. Говорят, что «цифра» эту магию убила, «цифра» мертва изначально…

Ну, это байка. На мой взгляд, кино развивается естественным путем, вместе с техническим прогрессом. Сегодня можно достать телефон и начать снимать кино. Как у художника: если есть карандаш в руке – можно творить. Если есть талант… Кино сегодня дает возможность проявить свой талант всем. Но далеко не всякий, взяв телефон, снимет настоящий фильм, как и не всякий, у кого есть карандаш, нарисует картину.

Есть ли в кино магия? Да. Когда с экрана с тобой разговаривает, смеется, плачет, живет давно ушедший из жизни человек – это ли не магия? Нигде в искусстве такого больше нет! 

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ