Красные тюльпаны. Цвет крови и любви

Наверное, самое страшное, что может быть, - это национализм. Потому что до фашизма от него рукой подать. А национализм - это когда ты считаешь, что твоя нация самая крутая, а все остальные или даже кто-нибудь конкретный - чукчи, евреи, цыгане, чеченцы или кто-то еще - все как один сволочи и негодяи.

Вот это и есть самое страшное.

Печально, но сегодня мы к этому “самому страшному” приблизились вплотную. Потому что наряду с заявлениями Владимира Путина о том, что “чеченский народ ни в чем не виноват”, телерадиоэфир и газетные страницы постоянно обрушивают на нас такие, ставшие уже, к сожалению, устойчивыми выражения, как “чеченская жестокость”, “чеченское коварство” и т. д. Маленький, но гордый народ в глазах 140-миллионного населения РФ превращается в какое-то скопище монстров, исчадий зла.

Нормально ли это?..

...Наш специальный корреспондент Ольга МАЛЬЦЕВА первую половину февраля этого года провела в Чечне. Встречалась с нашими омоновцами и десантниками, морпехами и спецназовцами. Своими, а не чужими глазами видела то, что происходит сегодня на Северном Кавказе. Убеждены, что серия ее репортажей с войны запомнилась читателям “В”.

И поэтому именно ей досталось непростое редакционное задание: написать о чеченской семье, живущей во Владивостоке. Этот материал - перед вами.

Ваха

Январь, снег, слякоть. Чечня, 95-й год. С утра подмораживало, к обеду утопали в густой жирной жиже. Их выгрузили в чистом поле: четыре мешка документов, трое автоматчиков и его, начальника секретной части. Надо было устраивать быт.

Брезент возле эвакогоспиталя Василий приметил еще утром. Вечером отправились за добычей трофея. Ухватили половчее да потащили в свою сторону. Сначала Василий не обратил внимания, а потом забеспокоился: руки липкие стали. Посветили фонариком, а в брезенте - искалеченные трупы солдат.

Неделю Василий ходил как с похмелья. Потом ситуации и покруче были, а только тот случай, когда первый раз кровью перепачкался, намертво врезался в память.

- Дни идут чередой, все делом заняты, а я как дурак на сейфе сижу. Ночью спал в обнимку с полковым знаменем, - вспоминает Ваха. - Предложили пойти в десантно-штурмовой батальон. Отказался: я чеченец, убивать не пойду. И хоть сейчас мне стыдно, что я был на той войне, только на мне крови нет. Я не убивал.

Одного я тогда боялся: встретиться со своим другом. А вдруг с разных сторон? Мы с ним вместе здесь на флоте служили, а потом он уехал на родину, в Чечню.

К концу второй недели, когда питались одной тушенкой, мутило от одного ее запаха. Василий занялся промыслом: тушенку менял на сахар, муку, картошку. Жить стало веселее. Инициатива прапорщика не осталась безнаказанной: вскоре его назначили командиром взвода обеспечения. А потом еще и комендантом штаба.

- Продовольствием помогали и русские, и чеченцы. С криминалом не связывался. Оружие, наркотики - этим я по убеждению не занимался. А вот водку доставал для своих, чего греха таить, - стресс снять, помянуть погибших товарищей.

Однажды снабженческая вылазка едва не обернулась трагедией. Шли через село. По оперативным сводкам оно считалось территорией федералов. А там боевики. Приветствуют: аллах акбар! Видимо, борода Василия ввела их в заблуждение. Да и кто бы мог подумать, что российский БТР так нагло посмеет передвигаться среди вооруженных до зубов боевиков?

На окраине остановились возле старушки: бабушка, скажи, где кто? Она в ответ боязливо: а вы-то кто сами будете? Популярным языком дислокацию доложила. А тут уж и без бабки понятно: сзади опомнившиеся боевики подпирают, впереди - свои с гранатометами бегают, встречают прущую на них машину.

Оставив расчет, Василий, подняв руки вверх, пошел к своим. Если подстрелят, авось ребята живы останутся. “Диверсанта” тут же арестовали. Но благо, разобрались, поверили. Команда стрелять на поражение запоздала лишь на минуту...

В другой раз застряли в Грозном под обстрелом. Укрылись среди заводских развалин. Ночью перепуганный матрос шепчет: под БТРом кто-то возится. Замерли. Явственно слышат - шорох, пыхтение. Вдруг водитель радостно: да это ежик, я его вчера подобрал. Сочным словцом помянули и ежика, и самого любителя животных.

О войне Василий рассказывает внешне спокойно. И только крепко сцепленные руки да взгляд, опрокинутый в глубь себя, выдают напряжение. По себе знаю: те военные “картинки” не стереть уже никогда. Выжженное клеймо войны навсегда вдавлено в плато памяти...

Глухо и бесцветно звучит голос Василия, когда он рассказывает, как на его руках умирал смертельно раненный боец.

Тогда они отправлялись в очередной продуктовый рейс.

На встречу со старшим братом, который ждал его на аэродроме Северный, просился матрос. Замполит запретил брать, опасаясь, что старший вздумает укрыть, спрятать младшего после встречи-свидания.

Василий взял парня под свою ответственность. Но братья не встретились. Пацан под честное слово просил оставить его. Василий, ссылаясь на приказ, отказался. На обратном пути, в экстремальной ситуации, всех с БТРа пораскидало. Василий, сам контуженный, кинулся к истекающему кровью бойцу. “Да вы не переживайте, товарищ прапорщик, все будет нормально”, - все время повторял тот. Он хорошо играл на гитаре. Был любимцем. Его ласково звали - Цой...

В Чечне Василий встретился с отцом. Не виделись лет 20. Родители, Хусейн и Анна, разошлись, когда мальчику не было и пяти. Мать, украинка, собиралась ребенка крестить по православному обычаю, отец настаивал: наследник должен быть мусульманином. После развода мать забрала сына с собой на Украину.

При встрече первое, что спросил отец, - о вере.

- Ощущаю, что в душе я мусульманин, - ответил сын.

Вопрос о вере возник еще раз. Когда в Грозном, встретив на этих безумных дорогах войны свою любовь, Василий сделал любимой предложение.

Бэла

Окончив в Грозном университет, она работала в типографии. После развала Союза, краха всей системы потеряла работу. Надо было как-то жить. Пошла в коммерческий киоск. На базаре в Грозном Бэлу и повстречал Василий. Через неделю после знакомства спросил во-военному напрямик: выйдешь за меня замуж? Бэла, истинная мусульманка, ответила, как и положено: согласна, будь ты одной со мной веры. Василий вздохнул облегченно и радостно.

Для свадьбы надо было украсть невесту, заплатить калым, для обряда бракосочетания найти муллу. На калым жениху 2 тысячи рублей заняла невеста. И украсть проблемы не составило. А где добыть муллу? Василий на БТРе отправился в село Комсомольское. Там, по имеющимся данным, жил глава мусульманской общины.

Одним словом, все мусульманские обряды были соблюдены.

С чеченской войны Ваха возвращался с красавицей женой.

Во Владивостоке брак зарегистрировали официально.

Бэле здесь все было в диковинку: и густые туманы, морось, и “несъедобные” деревья. Интересным было самое первое впечатление: здесь что, тоже война шла, такие воронки на дорогах.

Василий сначала переживал, что молодая жена затоскует, запросится домой. А где он, на самом деле, их родной дом? В Чечне? На Украине? В разбитом, разбомбленном Грозном?

- Да здесь, на “Дальхимпроме”, - улыбаются Ваха и Бэла.

Странности вопроса удивляется, кажется, лишь дочь.

Мадина

Она похожа на хитрющего симпатичного лисенка. Русоволосая, с карими глазищами в пол-лица. Персиковым румянцем играет на ее пухлых щечках чечено-украино-ингушская кровь.

Как зачастую бывает, папа хотел сына. С тем, что дочь, смирился очень быстро. Пуся, Мадика, как ее зовут дома, - живая кукла, никакая Барби в счет не идет. Очаровательная обаяшка. Мусульманка. Родители воспитывают в своей вере.

- А вдруг полюбит она христианина? - моделирую я ситуацию, которая вполне возможна в нашем многонациональном Приморье.

- Ей жить, ей выбирать. Только постараемся воспитать, чтобы она сама понимала: единство веры важно для семейного счастья.

Мадина, услышав, что речь о ней, бросила гонять кошку Мотю, забралась к маме, хлебнула из ее кружки глоточек чая. А вообще-то Пуся любит молоко, у бабушки на Украине с удовольствием пила.

Ваха и Бэла

- Вдруг муж решит привести в дом вторую жену? - любопытствую.

- Сначала надо спросить у первой, не возражает ли она, - Ваха делает паузу. - Только я сомневаюсь, чтобы Бэла дала согласие. А то глядишь, вообще рассердится, в горы убежит.

- Наш папа хоть бы одну жену прокормил с дочерью, - смеется Бэла. - Да я и не смогу смириться: мое - оно только мое!

С Вахой и так жить нелегко. Все готов раздать. Всегда кому-то готов помочь. Добрый очень.

Тут я вопрос задала, отдаю себе в отчет, некорректный. Который после командировки на Северный Кавказ занозой сидит в душе:

- А как же насчет “злого чеченца”?

Василий не обижается, терпеливо объясняет, как неразумному ребенку:

- Как среди русских хватает плохих людей, так и чеченцы всякие бывают. Однажды я встретил мужчину в одном чеченском селе, разговорились. Спрашиваю: отец, а ты воюешь? Да, говорит, вон видишь - мал мала меньше - вот с ними и воюю с утра до вечера. Или у меня спрашивают, возможны во Владивостоке теракты? Да мы сюда жить приехали, не воевать. Зачем нам всем теракты...

Разговор неминуемо возвращается к чеченским событиям. Бэла вспоминает, как бомбы федералов в Грозном летели не на военные объекты, а на мирные кварталы жителей. Кто-то очень хорошо знал: в ответ русским будут мстить за погибших брата, жену, мать.

Всем был известен дом, где живет с охраной Дудаев. Все вокруг было разбомблено, лишь он стоял в целости. Перст судьбы или иной чей?

Когда начались задержки с зарплатой, в Грозном поползли слухи: деньги есть, но на них закупается вооружение.

В телеэфире захлебывался в своей антироссийской пропаганде Дудаев. Категорически-беспощадно заявляя: пусть в Чечне останется 30 процентов населения, но свою правду России он докажет! Боевики в качестве доказательств отрезали российским военным головы. Федералы в ответ покрывали артиллерийскими снарядами целые кварталы. Кто не с нами, тот против нас... Кровь за кровь...

Месть стала орудием войны. Военные зарезали у чеченки корову. Та подсыпала им на ужин в водку яд. 11 трупов. Не считая коровы.

После первой чеченской кампании, когда речь шла о средствах на восстановление, никто в Грозном тех денег не видел...

- Будет ли когда-нибудь мир на чеченской земле?

- Будет. Но только тогда, когда этого политики захотят на самом деле, - говорит Ваха.

Сегодня Василий входит в состав муфтиата Приморского края (управление мусульман). И больше всего озабочен тем, чтобы решение об отводе земли под строительство мечети, принятое прежней администрацией города, подтверждено было бы и ныне действующей. А еще у мусульман, проживающих в Приморье, проблема с организацией кладбища. Решение этого вопроса зависит уже от краевых властей.

* * *

В Приморье тюльпаны не имеют того насыщенного цвета, что в Чечне. Ранней весной полыхают они алым заревом на взгорьях. Для Бэлы тюльпаны навсегда останутся цветком любви. Ваха их преподнес любимой, оборвав клумбу возле штаба. Начальник штаба, узнав об инциденте, махнул рукой: что возьмешь с этих влюбленных...

Автор: Ольга МАЛЬЦЕВА, "Владивосток"