Ты не рассказывай, а садись и пиши!

Через два месяца «Владивосток» будет отмечать 30-летие. Накануне юбилея редакторы и корреспонденты, работавшие в издании в разное время, рассказывают о самых интересных страницах его истории.

На минувшей неделе своими воспоминаниями в открытом диалоге в эфире радио «Лемма» делились бывшие главреды «В» Владимир Ощенко (ныне редактор программ ОТВ) и Андрей Пушкарев (гендиректор издания «Золотой Рог»), а также журналист Андрей Калачинский (политический обозреватель радио «Лемма»).

С небожителями наравне

– Газета «Владивосток» за время своего существования стала настоящей кузницей кадров для приморской и российской журналистики. Все, кто прошел редакцию «В», называют себя журналистами с гордостью и вспоминают те времена с теплотой. Как это все сложилось?

Ощенко: Стандарты журналистики, которые складывались в 90-е годы, были основаны на том, что журналист – это не тот, кто ищет жареные факты, а тот, кто рассказывает, показывает и объясняет то, что происходит в городе каждый день. И «Владивосток» как раз вел такой рассказ. 

Пушкарев: Когда появился «Владивосток», я учился на факультете журналистики. Мы считали небожителями не только людей, которые работали в газете, но и даже тех, кто попадал туда на практику. Когда я возглавил «Владивосток», сразу понял, что попал в крутое издание. Сказались впечатления, которые преследовали меня на протяжении всей журналистской карьеры. 

Калачинский: Я пришел работать в газету в то время, когда менялись эпохи. «Ельцинская» – на «путинскую» в рамках страны, «черепковская» – на «толстошеинскую» в рамках города. 

Если говорить о временах более отдаленных, журналистика в советскую эпоху была чрезвычайно важной частью политической и общественной жизни. Газет было мало, журналистов было мало. Каждое слово было взвешенно и приравнивалось к штыку, а журналист – к партийному работнику. Пошла перестройка, началась новая история, появилась свобода. В 80-е и 90-е вся журналистика была на взлете, а газета «Владивосток» – на гребне общественного интереса.

– Каким образом «Владивосток» подбирал кадры?

Ощенко: Здесь надо отдать должное кадровой политике первого главного редактора Валерия Бакшина. Он собирал людей по классу мастерства. Я получил предложение пойти в газету, когда был заместителем главного редактора газеты «Дальневосточный ученый». Бакшин мне предложил возглавить отдел нравственного воспитания, культуры, науки и образования. Андрей Холенко получил предложение, работая в газете «Красное знамя». Брали не по дружбе, а по профессиональным качествам. 

Добыть и препарировать

– Кто и как держал баланс общественно важных новостей и тех самых жареных фактов, которые способны быстро привлечь читателя? 

Ощенко: Руководствовались собственными, личными ощущениями. О чем мы писали? О ценах на машины, о том, как рэкетиры их отбивали в порту Владивостока. Мы описывали то, что происходило здесь и сейчас. Помню, пришел в какое-то учреждение, где нужно было предъявить удостоверение личности. Охранник берет мой паспорт и говорит: «Я вашу статью сегодня в газете читал». По фамилии человека узнавали. Так приходит земная слава, – смеется Владимир Григорьевич. 

– Звание журналиста газеты «Владивосток» и впрямь открывало двери высоких кабинетов?

Калачинский: Звание журналиста в принципе открывало любые двери. Среда была другой. Я говорю об идеологической и идейной атмосфере того времени. Сегодня трудно представить, что на рубеже 80-х и 90-х люди были свободными и не боялись высказываться. Сегодня невозможно представить, чтобы какой-нибудь чиновник был рад визиту журналиста. Я в ту пору (при Черепкове) знал всех начальников в мэрии. И они не боялись говорить. Сам Виктор Иванович, который, может, меня и не любил, потому что я делал довольно ехидные политические обзоры, не боялся журналистов. Сегодня писать с иронией о наших чиновниках тяжело и даже, учитывая новые законы о неуважении к власти, наказуемо. А тогда не было неприкасаемых людей и тем. Люди понимали, что нужно и важно иметь другое мнение. Журналист со своей чуть насмешливой позицией был выразителем постоянного общественного скепсиса, который помогает и человеку, и чиновнику, и обществу. 

Ощенко: Я помню заголовок материала Андрея «Черепки и кости», в котором речь шла о смене главы города. 

Калачинский: И это было здорово, весело. Материал получил отличные отзывы. И никто на меня не обиделся: ни Черепков, ни Толстошеин. Сейчас такое трудно представить. 

Когда мы говорим, что журналистика должна быть объективной, нельзя забывать и о том, что журналист имеет право на свое мнение и должен пользоваться этим правом. Вот, например, в Москве Тверской суд вынес приговор бывшему главе Владивостока Игорю Пушкареву. Как относиться к этому приговору, что за ним стоит, как этот приговор восприняли во Владивостоке разные социальные круги? Кто-то дал комментарий по этому поводу, а кто-то сказал: извините, не могу. Вот что самое интересное. Должно быть препарирование фактов, комментирование, а не просто их добыча и вытаскивание на информационную поверхность.

Ощенко: Надо сказать, что медийное поле изменилось. Многие вещи перекочевали в социальные сети. Сейчас свои оценки может высказывать каждый, не имея за плечами журналистского образования и опыта. 

Калачинский: И в этом кроется большая опасность. Допустим, есть популярный блогер. А что за ним стоит? Кто за ним стоит? Насколько он честен в своей работе, насколько тщательно проверяет факты? Профессиональный журналист принципиально отличается от блогера. За журналистикой всегда стояла и стоит до сих пор ответственность за изложенные факты и мнения. 

Я – простой секретарь райкома…

– Есть примеры, когда общество через звонки, письма читателей 

обвиняло вас в необъективной информации?

Пушкарев: Знаете, часто приходили отзывы на анекдоты. Среди них были и анекдоты про евреев. Как-то раз звонит человек, представляется Аароном и говорит: «Вы знаете, я еврей, и я просто падаю, какие смешные у вас анекдоты про евреев. Запишите, кстати, свежие». Проходит несколько часов. Звонит женщина, представляется Сарой и говорит: «Я хочу заявить решительный протест – вы унижаете наше национальное достоинство». Мы долго метались, оставлять или нет эти анекдоты, но в итоге оставили. 

Или, например, у нас был грандиозный конфликт, когда к очередному юбилею ГКЧП мы опубликовали материал на тему, почему Советский Союз рухнул. Звонит женщина и говорит: «То, что вы пишете, откровенная ложь! У нас все было! Вы не представляете! У меня лично в семье было два холодильника, и они были забиты продуктами!» Я догадался спросить: «Кем же вы работали?» – «Я была простым секретарем райкома партии», – отвечает она… 

Я ценю любую реакцию. И всегда говорю: не обижайтесь. Если есть какой-то звонок, письмо, даже сверхнегативное, радуйтесь, что вас прочитали и что есть реакция.

Смотри, ходи осторожно…

– 90-е годы часто называют лихими. Страшно было когда-нибудь после выхода резонансной публикации? Угрожали? 

Калачинский: Со стороны бандитов угроз не припомню. Со стороны чиновников были. 

– И чем угрожали? Мол, сделаем так, что вы больше не будете работать? 

Калачинский: Тогда такого невозможно было представить. Один раз после весьма разгромной публикации меня пригласил к себе на разговор один очень влиятельный представитель власти, являвшийся действующим лицом этого материала. Пытался меня переубедить, изменить мое мнение, но безрезультатно. В конце беседы он не выдержал, поморщился и сказал: «Смотри, ходи осторожно, кирпич на голову может упасть». Ну как можно было серьезно на это реагировать?

Были периоды, когда нашим коллегам подбрасывали на балкон воспламеняющиеся предметы. В кого-то стреляли. Но никто не погиб, к счастью. Бывало, что похищали наших коллег-журналистов. Но общество вставало на их защиту, и правоохранительные органы были очень решительны. Люди, которые занимались такими вещами, были приговорены к серьезным срокам.

– Бывало ли такое, что журналисты отказывались от редакционного задания, потому что боялись за себя? 

Пушкарев: Прежде чем дать задание, нужно его детально проработать и обсудить с журналистом. Если для него это было неподъемно, мы искали другого журналиста. Но что-то такое прямо жесткое я не могу вспомнить.

Ощенко: Отказывались как раз от той работы, которая требовала заискивания перед властью. Если что-то сверхприятное надо было про губернатора написать, взять «любезное» интервью, такое ни у кого не вызывало восторга. А от того, чтобы, например, поехать в Грозный во время первой чеченской войны, никто не отказывался. 

– А что смущало журналистов в «любезном» интервью? Возможный отклик читателей на то, что автор прогнулся?

Ощенко: И это в том числе. Из своей практики могу сказать, что Виктор Черепков, например, в свое время подал на меня 96 исков. К счастью, практически все они были судом отвергнуты, но за одну публикацию, совершенно юмористическую, мне пришлось отвечать по закону. Она называлась «Мог ли глуповский градоначальник стать мэром Владивостока?». Самое забавное, что, кроме заголовка, там не было ни одного моего слова. Там были цитаты из выступлений Черепкова и цитаты, которые я взял у Салтыкова-Щедрина из «Истории одного города». И они удивительным образом совпадали по смыслу, по стилистике. Эта публикация затем вошла в учебники журналистики. Редакции был присужден иск на пять миллионов рублей (до деноминации) и мне лично – один миллион. За клевету! Это уголовное преступление! Виктор Иванович при всем этом со мной поддерживал хорошие отношения…

Конкуренция за первую полосу

– Однажды довелось быть на летучке редакции «В». На ней не было раздачи тем. Вместо этого каждый журналист говорил, какие материалы готовит. Всегда так было?

Пушкарев: Со временем все стало на свои места, каждый журналист ведет свою тему. Нет острой борьбы за место под солнцем, за первую полосу. Раньше были войны: «Давайте мой материал на передовицу!» – «Нет, давайте мой!» 

Калачинский: Попасть на обложку всегда считалось очень круто. И ревность коллег всегда была, но она была профессиональной. 

Ощенко: У нас вопрос первополосного материала всегда стоял очень остро. Его обычно долго обсуждали, планировали, была конкуренция. Например, один раз мне очень повезло. В те самые дни, когда в Баренцевом море затонула атомная подлодка «Курск» и было непонятно, что с ней происходит, я встретился с Алексеем Гусевым, Героем Советского Союза, командиром другой атомной подлодки. В свое время он тонул в бухте Саранной под Камчаткой. Потом по мотивам этого ЧП сняли фильм «72 метра». И он рассказывал о том, что ощущает человек, находясь в тонущей подводной лодке. После беседы я пришел в редакцию в эмоциональном состоянии. А мне сказали: нам ничего не рассказывай, садись и пиши. Потому что, если ты сейчас выговоришься, материала у тебя не получится. Статья называлась «Экстренное всплытие со смертельным риском». Ее без вопросов поставили на первую полосу. 

Автор: Евгений СИДОРОВ