Граф из рода Ивана Муравья

В предстоящее воскресенье в столице Приморья состоится открытие памятника графу Муравьеву- Амурскому. Событие, без сомнения, знаковое, достойное, право, Книги рекордов Гиннесса. До сих пор ведь град нашенский оставался одним из немногих, а может, вообще единственным из крупных российских городов, в котором не был бы увековечен в камне и металле его отец-родитель… Долго же возвращался к родным берегам Николай Николаевич!Впервые он увидел их теплым июньским днем 1859 года с палубы пароходо-корвета «Америка». Всматриваясь в утопающий в буйной зелени берег, он вряд ли мог подумать, что однажды вернется в эти места. А пока цепким хозяйским взглядом осматривал окрестности и тут же, говоря по-современному, не отходя от кассы, распорядился назвать бухту Золотой Рог, на ее берегу строить будущий город, именовать его Владивосток…В одночасье звезды сошлись Первые упоминания о Муравьевых относятся к глубокой древности. В одной из новгородских летописей конца еще XV века указывается, что рода он боярского и берет начало от Василия Алаповского из Рязани и его сыновей Есипа Пущи и Ивана Муравья. Оба были переведены в 1488 году в Новгород. От Есипа пошли Пущины, от Ивана – Муравьевы. Род дал России немало выдающихся личностей: генералов, адмиралов, дипломатов, хозяйственников, государственных деятелей, причем, что характерно, во все времена – как правого, так и левого толка (одних только восемь декабристов вырастили!). Всего сегодня установлено 18 поколений потомков Ивана Муравья. К двенадцатому относится Николай Николаевич. Родился он в семье писателя и начальника канцелярии императора Николая I. На первый взгляд протекция была обеспечена, в реальности же пришлось утверждаться долго и упорно. До своего назначения на губернаторский пост Муравьев ничем уж таким особенным не выделялся. Служил в армии, слыл примерным офицером, геройски сражался в ходе Турецкой и Кавказской кампаний, дослужился до чина генерал-майора. И тут сошлись звезды – практически в одночасье оказался в поле зрения влиятельных людей. Все они – и великая княгиня Елена Павловна, и министр внутренних дел Перовский, и великий князь Константин Николаевич увидели в Муравьеве задатки руководителя государственного масштаба. Великая княгиня, у которой Муравьев ходил еще в пажах, порекомендовала императору Николаю Первому назначить на солидный пост – так Муравьев становится Тульским губернатором. Внезапно свалившаяся высокая должность помимо всего прочего позволила решить и личный вопрос – предложить руку и сердце даме свой мечты – француженке Катрин ле Рашемон – прежде по причине «рядового» генеральского положения он на такой шаг не смел решиться. Уже в Туле судьба свела с министром внутренних дел Перовским, вероятно, самым образованным и продвинутым за всю историю России руководителем этого малопочитаемого ведомства. Сегодня мало кто знает, что именно Перовский первый поднял вопрос об упразднении крепостничества, а так как Муравьев тоже придерживался этих взглядов и даже подал царю соответствующую записку, то между ним и Перовским надолго сложатся доверительные отношения. Умела держать в узде первая леди Сибири Николай Николаевич по складу характера был вспыльчивым и, как бы сегодня сказали, заводным с пол-оборота. История сохранила немало упоминаний о его несдержанности, резкости, нередко переходившей все границы, мог запросто и врезать ослушавшемуся или неисполнительному чиновнику. Наверняка Николай Николаевич, получив громадную власть, наломал бы дров, не будь рядом Екатерины Николаевны (такое имя она получила, перейдя в России в православие). Как показала вся их 14-летняя сибирско-дальневосточная миссия, жена и стала тем самым сдерживающим фактором, который, с одной стороны, позволил держать строптивого супруга в узде, с другой – давать его неукротимой энергии выход. Впрочем, и сам Николай Николаевич все это прекрасно сознавал... Важную, а зачастую решающую поддержку оказывал Муравьеву великий князь Константин Николаевич, один из самых деятельных представителей Дома Романовых. Именно он будет всячески напутствовать Муравьева в его масштабных амурских проектах. Именно с ним будет Муравьев обсуждать свои самые секретные задумки по укреплению и расширению российского присутствия у Тихого океана. Назначение на пост восточно-сибирского генерал-губернатора Муравьев получил осенью 1847 года и с первых шагов с присущей только ему хваткой взялся за управление громадным хозяйством, доставшимся от предшественника, прежнего губернатора Руперта (интересно, кто-нибудь знает сегодня это имя и что этот человек сделал?). Битва за Амур «Сидеть и княжить» как прежде уже нельзя было. Время требовало решительных перемен, и неуемный, быстрый на подъем Николай Николаевич оказался как нельзя кстати. К концу 40-х годов стало ясно, что России жизненно нужен выход к морям и нужно утверждаться на востоке. «Могу сказать,– указывал Муравьев, – кто будет владеть устьем Амура, тот будет владеть и Сибирью, по крайней мере, до Байкала, и владеть прочно...». По предложению императора Николая Первого в начале 1849 года создается Особый комитет для обсуждения амурского вопроса, принявший решение направить экспедицию на Амур. Ее возглавил молодой офицер Геннадий Невельской, который, руководствуясь инструкциями генерал-губернатора, успешно справился с поставленной задачей и доказал доступность устья Амура морским судам. Даже сегодня поражают размах и масштаб деяний. Лично инициирует и сам же организует серию амурских экспедиций, в ходе которых по берегам строятся посты, превращавшиеся впоследствии в станицы, поселки, города. Всемерно заботится о казачестве, полагая, что именно казаки в необжитом крае могут стать главной опорой государства. В заботе о казачестве смело отважился на эксперимент – велел принимать на службу, как тогда говорили, инородцев – бурятов и тунгусов. Правильность ускоренной восточной политики подтвердили Крымская война, англо-французские происки на Тихом океане, попытка захватить Камчатку. Сегодня уже очевидно, что, опоздай тогда Россия на три-пять лет с амурскими проектами и в целом активизацией восточной политики, сегодня карта Дальнего Востока была бы совсем другой. Проявил себя Муравьев и как искусный дипломат, и в 1858 году удалось реализовать давно вынашиваемую идею – заключить Айгунский договор, закрепивший за Россией приамурские территории и сделавший свободным плавание по Амуру. Опыт Петропавловской обороны показал, что надо расширять влияние на юге. Следуя советам своего верного сподвижника военного губернатора Приморской области Петра Казакевича, Муравьев самолично отправляется на изучение южных гаваней. Так была открыта, по признанию самого губернатора, самая красивая в мире бухта Золото Рог… Вершиной восточной политики России в этот период станет Пекинский трактат, заключенный в ноябре 1860 года, – по нему к России отошел Южно-Уссурийский край, территория современного Приморья. Формально к заключению Пекинского трактата Муравьев отношения не имел – сей дипломатический подвиг свершил другой посланец императора – граф Николай Игнатьев, но всему миру было ясно, что решающим условием подписания договора стала вся предшествующая деятельность восточно-сибирского генерал-губернатора. И вдруг…Утомил столицу беспокойный граф Еще не просохли чернила на трактате, как – спустя всего два месяца – прошение об отставке, которое тут же было принято. Муравьеву шел 52-й год – самый расцвет на такой должности, иных «губеров» и в 60, и в 70 не сдвинуть… На сей счет в исторической литературе существует несколько версий. Главная – в Петербурге не был поддержан давно вынашиваемый Муравьевым проект разделения Восточно-Сибирского генерал-губернаторства – с тем, чтобы образовать новую административно-территориальную структуру – Приамурский край – его создание диктовалось самой жизнью. Но кое-кто в столице усмотрел сепаратистские поползновения, других столичных чиновников давно уже раздражала непрекращающаяся не «на жисть» борьба с казнокрадством и мздоимством – при Муравьеве ведь резко пошли на убыль подношения из Сибири «нужным» столичным людям. Но была еще одна причина, о которой почему-то в исторической литературе предпочитают не говорить либо говорят вскользь, мимоходом, как о чем-то второстепенном. Как-то упускается из виду, что помимо государственной, общественной и прочей деятельности «во благо» есть еще и личная жизнь. А ее у Муравьевых, по большому счету, в Сибири и не было. Ладно Николай Николаевич – губернатор, государственный человек, отвечает за все и вся. Но каково в этой ситуации второй половине? Жертвенность Екатерины Николаевны во имя высоких государственных устремлений поистине не знала границ. Но ведь рано или поздно неизбежно встанет вопрос: а как быть с домашним, семейным очагом? Тем более – и этого историки тоже не «замечают» – у Муравьевых не было детей. История не сохранила разъяснений на сей деликатный момент, но в любом случае факт остается фактом. Екатерина Николаевна с полным правом могла повторить (и, наверное, не раз повторяла!) слова своей великой современницы: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила тебя любовь моя?»… Недолго задержавшись в столице, Муравьевы вскоре уезжают на родину Катрин – во Францию. Николай Николаевич проживет еще ровно 20 лет, изредка будет наведываться в Россию, не без удовлетворения будет наблюдать за укреплением позиций России на востоке, строительством его любимого детища – Владивостока… Скончается он в 1881 году и будет похоронен в Париже на кладбище Монмартр. Вскоре после кончины дальневосточники предложат перенести прах в те края, становлению которых он отдал, по сути, свою жизнь. В 1891 году была даже достигнута договоренность, но пройдет еще почти сто лет, пока эта идея воплотится в реальность. Только во второй половине 80-х годов, когда уже над Россией подули новые ветры и о деятелях до 17-го перестали говорить как о сатрапах и гнобителях, настал черед и Муравьева-Амурского. Краевые власти в лице, как это ни покажется странным и парадоксальным, первого секретаря Приморского крайкома КПСС Дмитрия Гагарова утрясли все необходимое с МИДом, добились в правительстве выделения энной суммы в «зеленых». Остальное, как рассказывал тогда автору этих строк инициатор перезахоронения краевед Борис Дьяченко, было уже делом техники. В сентябре 1991 года прах губернатора-подвижника наконец-то нашел свой последний приют – был торжественно перезахоронен в районе улицы Суханова. Пройдет еще 21 год, и здесь же, на пересечении Суханова и Лазо, вознесется памятник. Может, кому-то покажется странным подобное соседство. С одной стороны – улица в честь городского головы большевистского толка, с другой – в честь другого пламенного борца со всем, олицетворявшим все прошлое, в том числе и его – графа Муравьева-Амурского. Но об этом в следующем материале.

Автор: Владимир КОНОПЛИЦКИЙ