Чернобровая казачка, подковавшая кино

Сейчас она редко появляется на экране. Но ее знают, ее помнят, ее любят и ждут. Она - народная артистка не столько по указу, сколько благодаря всеобщей зрительской любви. И когда со сцены она вдруг запоет-заплачет своим красивым, сильным голосом: “Укатилося пасхальное яйцо - изменилось у молодушки лицо”, - вы этому все не верьте. Разменяв седьмой десяток лет, она осталась все такой же даже при ближайшем рассмотрении: черные брови вразлет, острый прищур всегда чуточку печальных глаз и лукавая улыбка.

Зинаида Кириенко - недавняя гостья Владивостока, актриса, символизирующая целую эпоху в отечественном кино. А потому говорили мы не только об искусстве, но и о времени, его сформировавшем...

Ее надежда

- Насколько я помню, вашу первую героиню звали Надеждой. Так назывался и сам фильм, снятый в 1955 году и сегодня уже прочно забытый...

- Это естественно, что он забыт. Его и тогда-то не успели запомнить. Дело в том, что это была трехчастевая короткометражка, снятая по заказу Советского комитета защиты мира. Она должна была войти в большой киноальманах из пяти новелл пяти стран мира. Кроме нас в этом проекте участвовали еще итальянцы, бразильцы, китайцы и французы. Весь проект назывался “Роза ветров”, и его общим руководителем был знаменитый тогда голландский режиссер-документалист и борец за мир Йорис Ивенс. Нашу новеллу “Надежда” снимал Сергей Аполлинарьевич Герасимов, и потому мы, его вгиковский курс, в полном составе выехали на съемки в Сталинград. Мне досталась главная роль. Согласно герасимовскому сценарию моя героиня, движимая патриотическим чувством, ехала на войну в Корею. Но тут прибыл Йорис Ивенс и сказал, что не стоит касаться событий в Корее, лучше показать то, что происходит в нашей стране. А в стране было что? Из всех репродукторов только и гремело: “Едем мы, друзья, в дальние края - станем новоселами и ты, и я!”...

- И вашу героиню вместо Кореи отправили на целину?

- Именно так. Отправили утверждать мир трудом. Такая правильная была девушка, обуреваемая гражданскими чувствами. Конечно, психологизма в этой роли было мало, но правда жизни была. Тогда ведь, кстати, очень многие ехали на целину не по принуждению. Это был единый молодежный порыв, желание увидеть новое, встретить в конце концов свою любовь, влиться в ряды таких же молодых и азартных. Это было тогда - и этого, увы, нет сегодня. Нет зова Родины...

- Но вашу героиню неспроста звали Надеждой?

- Конечно, это имя было выбрано не случайно. Мы все тогда этим жили. Кстати, забавная деталь: в фильме было всего три части, а из них полторы части занимала только моя речь, которую я произносила на белом теплоходе перед отплытием на целину. Меня слушали сотни людей на пристани и тысячи людей по радио. В том числе слушал и жених Надежды - несознательный парень, протирающий штаны дома. Он после этого вскакивал на коня и мчался к своей Надежде. В последнюю минуту он успевал заскочить на трап, и они вместе, распевая песни, отправлялись осваивать целинные земли Казахстана. Такой вот хеппи-энд был в этом фильме. И он тогда не казался смешным, как не были смешными и пламенные речи, и такие отчаянные поступки. Фильм давал надежду на мирное будущее. А моя Надежда открыла мне дорогу в кино - ведь после нее Герасимов пригласил меня на роль Натальи в “Тихом Доне”, и эта роль стала самой главной в моей жизни...

Ее учителя

- Ваше творчество, Зинаида Михайловна, я бы условно разделил на три периода: период Герасимова, период Довженко и период Матвеева. Какой из них больше всего вас греет?

- Надо же, как вы все по полочкам разложили... Ну, во-первых, Герасимова я не могу обозначить как период. Он - мой учитель. Все, чему я научилась в кино, - это от него. И это был не просто режиссер, это был Мастер, человек широкого диапазона, с уникальным жизненным опытом и богатой культурой. Он знал много и для всех нас был просто ходячей энциклопедией. Об Александре Довженко и говорить не приходится - он до сих пор входит в десятку лучших режиссеров мира. Другое дело, что поработать мне с ним почти не удалось: он умер в 1958-м, когда я еще только начинала свой путь в кино. Хотя вы правы, у меня многое связано с его фамилией: я ведь снялась в трех фильмах по его сценариям - “Поэма о море”, “Повесть пламенных лет” и “Зачарованная Десна”. До сих пор помню нашу первую встречу, когда Юлия Ипполитовна Солнцева привезла меня к ним на дачу. Довженко, тогда уже безнадежно больной, стоял у калитки с палочкой в руке и в белом костюме. Косое вечернее солнце пронизывало его с головы до ног, освещая скульптурный лоб и белую шевелюру, и казалось, что он стоит в сияющем ореоле, с нимбом на голове. В этом было что-то божественное по красоте! Вот эта его приподнятость над землей отразилась и в его фильмах, сценариях: они как бы не совсем разговорные, больше поэтические...

- Да, в них многовато пафоса и искусственности. Недавно по ОРТ показывали “Повесть пламенных лет”, и многое в этой ленте выглядело устаревшим, нелепым и смешным. Особенно ваша сцена, где вы разговариваете с памятником погибшему жениху - это вообще жуть какая-то!..

- Если хотите знать, для меня эта сцена как раз самая реалистичная в фильме и совсем не надуманная. Это даже не метафора, такое в жизни бывает. На кладбище часто можно видеть такую картину: жена прижимается к надгробию на могиле мужа и разговаривает с ним. И она его слышит! Так что для меня как для исполнительницы здесь не было проблемы...

- Зинаида Михайловна, речь не о замысле, а о его претворении в жизнь. Если бы это снимал сам Довженко, он бы, может, нашел подходящие средства выразительности, а так получился какой-то сюрреализм...

- Да, наверное. Довженко хотел снимать эту картину еще в 40-е годы под названием “Украина в огне”, но ему не дали: руководство уже тогда относилось к нему с недоверием, да и Пырьев вставлял ему палки в колеса. В итоге фильм сняла уже в 60-е Юлия Солнцева. Конечно, за 20 лет многое устарело. И все-таки “Повесть пламенных лет” получила приз на Каннском кинофестивале, ее показали в 78 странах, а в Японии назвали “фильмом века”. Вот вам и странности восприятия...

- Хорошо, давайте поговорим о Евгении Матвееве.

- А что о нем говорить? Я, конечно, благодарна Жене за то, что он пригласил меня в свою дилогию “Любовь земная” и “Судьба”. Я еще раньше этими романами Проскурина зачитывалась. И когда Матвеев предложил мне роль Ефросиньи Дерюгиной, согласилась с радостью. Жаль только, что многое из романов не вошло в фильмы. По ним бы сейчас телесериал снять - получилось бы не хуже, чем “Вечный зов”. Впрочем, за эту экранизацию нам дали Государственную премию, а значит, тоже вышло неплохо. Кстати, свою последнюю роль в кино я снова сыграла у Матвеева в фильме “Любить по-русски-2”. Это была неоднозначная такая и не совсем положительная роль женщины-прокурора. Матвеев предложил продолжить работу над этой ролью и в третьем фильме, но я отказалась - образ не вдохновил. Так что с “Любовью по-русски” у меня не срослось.

- Вы - достойная представительница именно советского кино. Что из этой эпохи утрачено для сегодняшнего кинематографа навсегда?

- Может быть, наив, с которым мы все тогда работали. И безоговорочная вера в будущее, благодаря которой мы мирились с трудностями. К тому же то кино снимали подлинные мастера и профессионалы. Они вкладывали в него свои высокие идеалы. В сегодняшнем кино идеалов нет - есть только выброс черной энергии, показ амбиций и ставка на адреналин. Для меня же искусство - это то, что возвышает человека и дает надежду.

Ее казачество

- Фильм “Тихий Дон” стал для вас визитной карточкой. Но это, кажется, не единственная ваша встреча с творчеством Шолохова на экране?

- Да, потом была картина Бондарчука “Судьба человека”, где я играла Ирину. И еще один фильм, где мы снимались с Любой Соколовой, он состоял из трех новелл по рассказам Шолохова - название уже и не припомню...

- “В лазоревой степи”?

- Да-да. Мы играли в экранизации рассказа “Червоточина”, это была жуткая такая история, где брат брата вилами закалывает. Снимали, кстати, в Вешенской. И от всех этих съемок у меня самое сильное впечатление осталось от того, что я увидела по дороге туда. Это было в начале 70-х. Я впервые увидела мертвую деревню: окна, заколоченные крест-накрест, открытые настежь двери, огороды, заросшие бурьяном, - и никого вокруг. Как после газовой войны. Страшное зрелище. Тогда это называлось бесперспективной деревней. Сегодня таких деревень по России - тьма-тьмущая, и это уже никого не удивляет...

- Деревни вымирают. Зато казачество возрождается. Как у вас, Зинаида Михайловна, складываются отношения с современным казачеством?

- Да никак. Когда бываю на кинофестивале в Анапе, приглашают в гости, замечательно принимают. Казаки - народ своенравный, гордый. Им непросто понравиться. Я помню, когда мы приехали снимать “Тихий Дон” в одну из станиц, то жители не встретили нас с распростертыми объятиями, глядели недоверчиво. А вот когда мы надели старинные казачьи костюмы, они потеплели. Бросились свою одежду из сундуков доставать, которую припрятали до лучших времен. Это был для них праздник, возможность вернуться в молодость. Потом Герасимов всю эту казачью массовку в Москву вызывал консультировать сцену свадьбы Натальи и Григория. Никакие московские статисты этого бы не сделали.

- Это передавалось из поколения в поколение. Но среди сегодняшнего казачества, мне кажется, много ряженых.

- Вы знаете, я была на фестивале казачьего детского творчества. Увиденное потрясло. Всему можно научить, но удивительная органика, которую показывали десятилетние пацаны, она ведь передается только на генном уровне. И именно это помогает казачеству возрождаться. Конечно, есть и что-то наносное, фальшивое, но настоящее перешибет всю накипь. И если кто-то хочет вступить в казаки, то почему бы и нет? Это лучше, чем связываться с криминальной бандой.

- Я слышал, своего мужа вы тоже нашли среди казаков?

- Это было в Грозном, где мы снимали фильм “Казаки”. Я после съемок пошла на концерт Аркадия Райкина, который тоже туда приехал. И привязался ко мне по дороге красивый, стройный парень, разговорились. На следующий день он пришел поучаствовать в массовке. Старался на съемках вовсю. Но на экране этого не увидел - вырезали. А ведь он был хорошим спортсменом, играл в сборной по волейболу и смотрелся выигрышно. В общем, кинокарьера у него не задалась. Зато стал мужем киноактрисы. В Грозном потом говорили: “Приехала какая-то Кириенко и увела у нас лучшего парня в городе”.

- Теперь Грозный - город почти вражеский. Связи с родственниками потеряны?

- Свекровь умерла уже здесь, остальные родственники тоже оттуда бежали кто куда. Могила отца там разграблена. Теперь из Чечни бегут уже сами чеченцы. А русских оттуда еще раньше вышибли. Всех. Уж не знаю, кто виноват в этой трагедии, но точно не казаки...

Ее настоящее

- Время, когда вы активно снимались в советском кино, вы называете благодатным. А как вы относитесь к сегодняшнему времени? Оно вас чем-то радует?

- Для любого человека самое благодатное время - это время его молодости. Тогда тоже было много трудностей, но все списывалось на войну. Но когда мы ездили с шефскими концертами к нашим военным в Германию, то воочию видели, как живут победители и как живут побежденные. Ну да ладно, от Отечественной мы уже вроде оправились. А сейчас-то что за странная война в стране?! И опять нам обещают: “Потерпите - дальше будет лучше”. Но надеяться только на будущее надоело: хочется пожить по-человечески, пока сам жив. Это потом можно родиться в новой жизни черепахой, которой ничего не надо: есть панцирь - значит есть убежище. Но человек должен жить по-человечески! А не сражаться за свои блага, переступая всякие законы. Это деформирует личность. Увы, сегодня катализатором всех происходящих в стране процессов все чаще становится алчность...

- А что является катализатором в творчестве?

- Для меня это стремление реализоваться, быть востребованной. Недавно я отснялась вместе с Петром Вельяминовым в российско-мексиканской мелодраме у режиссера Ольховича. А теперь взялась репетировать пьесу английского драматурга о придворных интригах и страстях в старой Англии. Вот учу текст с третьего листа - наш режиссер отшучивается, что денег нет на ксерокопии. Так и живем. Надеюсь привезти этот спектакль во Владивосток.

- Чем наш край вам больше всего запомнился?

- Еще в прошлый приезд я сделала для себя открытие: оказывается, папоротник - съедобное растение. Да еще такое вкусное! Грибы напоминает. Теперь это мое любимое блюдо. И всем моим домашним нравится. Едим и Приморье добрым словом поминаем. Вот только в Москве папоротник не продают - приходится за ним в Приморье ездить. Так что не прощаемся!..