Вернулись только трое…

Тот день в удмуртской деревне Новая Кузнерка был теплым и солнечным. И вдруг по всем домам как молнией ударило слово “война!”. Лидия Ивановна Русских была тогда школьницей. Вспоминать о войне она не любит - больно. Но накануне печального дня 22 июня все-таки согласилась рассказать о том далеком и трудном времени...

“Мне было 13 лет, - вспоминает она, - сестре 10, а брату всего четыре года. И мы сразу повзрослели, переживая за отцов, братьев и думая о том, каково будет нашим мамам. Тяжело было на душе.

          Повестки из военкомата быстро увели из домов всех мужчин – и безусых 18-летних ребят, и наших отцов. Каждого провожали всей деревней.

          Мы, крестьянские дети, и до войны помогали в полевых работах, а тут пришлось работать наравне со взрослыми. Мы укладывали столько снопов на носилки, что я шла сзади с закрытыми глазами, чтобы глаза не кололи колосья, а ноги от тяжести сгибались, как при рахите. Лошадей отправили в армию, а оставшихся не хватало, чтобы возить снопы на молотилку.

          Похоронки шли одна за другой. И каждого погибшего оплакивали всей деревней. Моего отца, Ивана Ивановича Санникова, призвали последним – он работал колхозным счетоводом и должен был кому-то передать свои дела. Их приняла 16-летняя Валя Ковалева, которая окончила краткосрочные курсы счетоводов.

          Когда мы провожали папу, уже многие односельчане погибли. Он обнял нас, заплакал и сказал: “Учитесь, дети, обязательно, как бы ни было трудно, слушайтесь маму и помогайте ей. Будьте добрыми, порядочными. Я вас всех очень люблю. Может быть, вернусь. Ждите меня”.

          После седьмого класса меня назначили заведующей сезонным детсадом и яслями. Вставать приходилось затемно. В 5 утра я затапливала русскую печку, варила в чугунах для всех детей гречневую кашу на обед. Хлеба не было. В тихий час ребятишки спали на полу. Когда мне нужно было бежать на речку стирать пеленки, я просила, чтобы с детьми побыли младшие школьницы, которые не работали в поле.

          Детей разбирали поздно, потому что женщины работали дотемна. А я после этого начинала мыть некрашеные деревянные полы. К полуночи приходила домой и мгновенно засыпала.

          Осенью 1942-го я уехала за 25 километров в райцентр, в село Кизнер, учиться в восьмом классе. Жила у бабушки с дедушкой, который работал фельдшером. Он взял нас с сестрой на иждивение, и нам давали по 200 граммов хлеба.

          Сразу же я стала работать в эвакогоспитале, который находился в четырех километрах от села. А летом вместе с учителями мы работали в колхозе. На работу ходили в лаптях.

          В деревне хлеб всю войну пекли не из муки, а из тертой картошки, в которую добавляли что придется: кто сухие липовые листья, а мы - дикий сушеный щавель. Хлеб был зеленый, скрипел на зубах. Весной собирали шишки с елок и ели их с молоком, а из шишечек сосны с сырой картошкой пекли в русской печке печенье…

          Обо всем не расскажешь, и забыть невозможно.

          Но вот настал самый радостный день - День Победы. 6 мая 1945 года папа прислал мне из Берлина открытку – розы, а 20 августа вернулся домой. Я тогда уже поступила в Казахский пединститут. И когда 21 августа приехала домой, на разъезде мне сказали, что вернулся мой папа. И я 12 километров босиком бежала ему навстречу.

          Из нашей деревни вернулись домой только трое - Иван, Михаил и мой папа”.

Автор: Елена ТУЛЬЦЕВА