Мой капитан
Чтобы немного узнать этого человека, надо заглянуть в “Горьковку” - там еще хранятся написанные им книги: несколько профессиональных и автобиография, в которой, как ни странно, главным героем является не личность даже, а история целого поколения, выросшего после революции. Людей сильных духом, нравственных, талантливых, строивших себя и страну с огромной верой и великим энтузиазмом. Большинству из нас это имя вряд ли известно. Михаил Афанасьевич Кушнарев, капитан дальнего плавания, закончил свою морскую карьеру в начале 70-х. Он прошел огромный жизненный путь - от своекоштного ученика-матроса, “морячившего” без зарплаты, только ради бесценного опыта, до капитана самых современных судов. Выпускник морского техникума, мальчишка из скромной рабочей семьи, Михаил Афанасьевич обошел весь мир. Капитана Кушнарева знали “Клара Цеткин”, “Куйбышев”, “Крильон”, “Светлогорск”, “Ильич”...
В конце 80-х Михаил Афанасьевич ушел от нас. И вот сегодня он снова рядом - в воспоминаниях его дочери. И это снова не просто жизнь удивительного человека, а уже История.
Долгие годы я называла его Мой Капитан, что поначалу очень шокировало моих близких. А он принимал такое обращение с удовольствием. Наверное, потому что нас связывали не только кровные отношения, а прежде всего узы истинной дружбы. К тому же Мой Капитан был настоящим моряком. Никем иным он просто не мог стать.
Сказки Венского леса
В нашем доме почему-то не было пианино. Это довольно странно, ведь тогда в большой моде было обучение детей музыке, как, впрочем, и фигурному катанию. Может быть, мама, выросшая в глухом бурятском селе, нелегко поддавалась стадному чувству, будучи представителем вольного народа? Однажды в кают-компании я увидела, как Мой Капитан сел за фортепьяно и уверенно положил руки на клавиши: “Узнаешь?” Конечно, ведь это божественный Штраус. Ты разве учился играть? “У меня есть уши, - ответил он. - Зачем учиться? Что слышу, то и играю”. Так же без малейшего сомнения он брал в руки карандаш и рисовал все, что я просила. “У меня же есть руки”. Он был убежден, что любой человек может делать абсолютно все. Только свое дело надо знать в совершенстве, а все остальное - достаточно по-любительски.
Впоследствии я отмечала эту особенность у многих его коллег. Проводя долгие месяцы на ограниченной территории, вдали от семей, среди узкого круга людей, они скорей всего выстраивали своеобразную психологическую защиту. Находили занятие, которое помогало бы не срываться на сослуживцax, сохранять душевное равновесие. Возможно, поэтому среди моряков так много писателей и живописцев. Его эстетическим воспитанием никто не занимался. В
20-е годы босоногий мальчишка, живший на мысе Чуркина и поддерживающий отнюдь не богатую семью своими рыбными уловами, и представления не имел о школе искусств. Рисунки судов, заходивших в Золотой Рог, как бы сами по себе возникали в дешевых альбомчиках и на обложках тетрадей. Морем он бредил с малолетства.
Родители, приехавшие на Дальний Восток с Украины, о педагогических приемах, похоже, и понятия не имели. Если их Мика подсыпал во время урока закона Божьего махорку священнику, то вместо нравоучительной беседы получал лишь ложкой по лбу. Мой Капитан в воспитательном смысле пошел еще дальше - он считал, что нормальные родители просто не в состоянии пустить в свет плохого человека, даже не прилагая при этом совершенно никаких усилий. От его методов можно прийти в ужас. В те редкие дни, когда бывал дома, он, видя мои безуспешные потуги перед уроками ИЗО, сам рисовал на заданную тему. “Отлично” мне было обеспечено. Он считал свое поведение вполне естественным. “Странно, конечно, что у тебя такие руки. Но если не дано, то и не мучайся”.
Его же руки творили чудеса. Возвратившись из долгого рейса, он привозил не только удивительные заморские подарки - каждый раз было что-то, сделанное своими руками. Он искусно засушивал летучих рыбок, создавая волшебные композиции, или превращал в забавную рожицу кокосовый орех. Кстати, его умение расписывать пасхальные яйца было вообще уникальным. Осуждая (искренне ли?) маму за празднование Пасхи, он мог просидеть всю ночь, чтобы иголкой выцарапать на крашеном яйце сложнейший рисунок. Эти произведения искусства хранились у нас годами.
Он пытался писать. Стихи давались легко, рифмы рождались непринужденно и весело. Конечно, среди них не было шедевров - обычный средний уровень. Таких поэтов много. А вот проза не давалась. Его это мучило, ведь “человек должен уметь все”. Не было таланта? Или все же богатейший опыт, увиденная за бугром жизнь, своеобычное восприятие действительности никак не укладывались в господствовавшие тогда идеологические рамки? Думаю, он мог написать хорошую книгу, если бы имел право говорить правду. Но, по-моему, иногда Мой Капитан, воспитанный в советской стране, сам не понимал, как тесно переплелись его мысли с теми, что ему навязали. Это трагедия целого поколения.
Ленина-то за что?
Помню, как в детстве поразили меня его воспоминания о бомбежке. Мой Капитан не скрывал, что испытал жуткий страх и руками придерживал трясущиеся колени. Даже мысли тогда не возникло, что он трус, - просто сочла это выдумкой талантливого рассказчика. Повзрослев, поняла - он говорил правду. Смелость ведь именно в этом - в преодолении страха, а еще в умении признаться. Он не был непосредственно на фронте, если не считать участия в кратковременной войне с Японией. Под ту бомбежку попал случайно - отпуск и начало войны совпали, застав его на западе. Тем не менее все военные годы он в прямом смысле провел на пороховой бочке, потому что был лоцманом на минных полях. Однажды спросила: “Как вы выдерживали такое напряжение?” - “Со стаканом водки перед каждым выходом”. Ответил и тут же перевел разговор. А ведь я никогда не видела его пьяным.
Поколение отца жило в страхе. Я убеждена в этом, хотя и знаю - не только по книгам, но и по живым рассказам непосредственных участников - о комсомольском задоре “хетагуровок”, об энтузиазме строителей Комсомольска, о счастье спасенных челюскинцев. Но я тоже не только по книгам знаю, что многие, как и Мой Капитан, ложились спать, ставя рядом с кроватью чемоданчик с самым необходимым, - чаще всего именно ночью за очередной жертвой к дому подъезжал “воронок”. Во время войны их мучил страх за оставшиеся дома семьи. После войны - боязнь потерять продуктовые карточки. И спустя годы их мучили воспоминания. Хорошая знакомая Моего Капитана однажды сказала мне, настойчиво просившей ее дать интервью: “Мы с мужем сидели в одной тюрьме. Когда его повели... на расстрел, он, проходя мимо моей камеры, прокричал: “Прощай, любимая!” Мы были так молоды... Я до сих пор боюсь об этом говорить”.
Поколение Моего Капитана было прокручено через мясорубку. Тех, кого не смогли сломать, уничтожали. Некоторым везло - видно, ангел-хранитель был. Самое поразительное при этом, что они продолжали (и продолжают) свято верить “вождям”. “Может, Сталин и совершил ошибки, - размышлял он. - Но как можно под одну гребенку и Ленина?” Он так и не смог примириться с тем, что уже практически готовая многометровая скульптура Ильича не была воздвигнута, как предполагалось, на самой высокой точке Владивостока.
Люди того времени (порою, думаю, даже неосознанно) боялись рассказывать о преимуществах капиталистического образа жизни. С нынешних позиций эта зашуганность может вызвать смех или раздражение. Тогда же в их головах царил хаос. Моряки хоть и выходили в город только “тройками”, видели многое - счастливых “буржуев”, ухоженные улицы, богатые магазины. Они не были уж очень большими “шопниками” - зарплаты не позволяли. Но, естественно, везли подарки, которые приводили домочадцев в шок - живут же люди. Однако при этом большинство моряков носили искажающие зрение очки. Сейчас можно сказать, что они были запрограммированы на негатив. “Возможно, я мог бы быть космополитом, - говорил Мой Капитан, вернувшись из очередного рейса. - Но ведь нельзя жить в вечном страхе. А ОНИ БОЯТСЯ - потерять работу, не выплатить кредит, лишиться медицинской страховки...”
Однажды, вернувшись из рейса, он подарил маме крошечные золотые часики - мечту многих модниц того времени. Спустя много-много лет рассказал: “Сотрудника КГБ под видом штурмана вез. Он должен был передать деньги нашему агенту. Перед их встречей помогал ему этими деньгами под одеждой обмотаться. Он, когда вернулся, и подарил эти часы. В благодарность. Я тогда об одном думал - если накроют, будет международный скандал”. Так жизнь и проходила. Под страхом.
Скорей всего они не осознавали ущербности своей жизни. Умели ей радоваться. Рассказы Моего Капитана о заморских чудесах были полны занимательных деталей и юмора. О том, как он катался на слоне, о морских змеях, о плантациях ананасов. Кстати, уже моя дочь, наслушавшись воспоминаний обожаемого дедушки, получила “отлуп” от школьной учительницы - та заявила, что ананасы не могут расти как капуста, потому что они свисают с пальм. Мой Капитан был страшно расстроен таким невежеством.
* * *
Он боготворил профессии врача и журналиста. Первую - потому что искусные руки медиков не раз возвращали его к жизни. В профессии же журналиста, вероятно, чувствовал свой нереализованный потенциал. Он был счастлив, видя впоследствии под газетными публикациями родовое имя.
Ему пришлось рано уйти на пенсию - морю нужны здоровые люди. Я мало знаю (и уже никогда не узнаю больше) о его профессиональных проблемах, о бессонных ночах на мостике, о том чувстве ответственности, которое он испытывал долгие годы за людей, за судно. Но мне повезло знать его коллег, ставших “пароходами”. Знаменитого капитана Изотова, который на танкере (!) не побоялся подойти к охваченному огнем судну, чтобы спасти его экипаж. Капитана Асатиани... Некоторые очень рано ушли из жизни. Другие потом при редких встречах иногда и не узнавали. Как Анна Ивановна Щетинина. Давая мне интервью, она обмолвилась: “Мне об этом говорил капитан Кушнарев...” “Я его дочь”, - напомнила. Анна Ивановна с недоумением посмотрела, но, кажется, так и не смогла провести параллель между журналисткой местной газеты и маленькой девочкой, с которой она как-то болтала на мостике.
Уже будучи пенсионером, Мой Капитан каждый день выходил на балкон своей квартиры, наблюдая, как швартуются суда. Порою по-стариковски ворчал, чаще восхищался. Красотой новых судов, современными техническими возможностями, образованностью молодых. Морской техникум давал хорошую подготовку, но сравнивать ее с нынешней было нельзя.
Таким он и остался в моей памяти. На балконе - как на мостике. С биноклем, с сосредоточенным взглядом. Мой Капитан, до последнего дня оставшийся капитаном.
Автор: Галина КУШНАРЕВА, "Владивосток"
