Если я люблю, то всем организмом

Говорить с ним было и легко, и трудно одновременно. Легко - потому что держится он с тобой предельно естественно и дружелюбно, как с равным. Трудно - потому что непросто удержаться на той высоте, на которую он поднимает своего собеседника. Признаться, непросто было мне вспомнить, когда в последний раз я чувствовала по отношению к себе столь глубокое уважение.

О себе он говорит: “Я не стайное животное. Могу ходить в стае, но очень небольшой, которая меня полностью устраивает. Но это бывает редко”.

Московскую официальную тусовку своей стаей не считает, по этой самой причине Александр Розенбаум не имеет ни одной премии “Овация”. Он предпочитает возможности показаться на ТВ живые встречи со зрителем и способен по 40 минут сверх программы петь на “бис”. Не видит необходимости в личной охране, поскольку авторитет его слишком высок, чтобы к нему приставали на улицах.

Ну а с парочкой подгулявших, попутавших все берега оболтусов способен справиться и сам. Принципиально называет Петербург Ленинградом и мечтает петь оды государству, если оно когда-нибудь это заслужит. Для своей нынешней стрижки придумал название - прическа “Я чувствую ветер”.

- Александр Яковлевич, у вас так много песен об Афганистане, о Великой Отечественной войне. Есть ли в проектах альбом, посвященный чеченской кампании, имеющей сегодня не меньший общественный резонанс?

- Песен о чеченской войне как таковых у меня, наверное, не будет. (Есть одна только, как отзвук этой кампании. Но сама тема чеченской войны - тема для статей и журналистских бесед.) О чем писать? О воинской доблести? Так она для меня одинакова, что в войне 1812 года, что в Чечне. Солдат, заслоняющий грудью своего командира, доблестен во все времена. И общие закономерности войны одинаковы для всех конфликтов. А вот социально-экономические проблемы этой войны мне не хотелось бы раскрывать, потому что не песенная тема, не песенная поэзия - говорить о том, как Москва выталкивала туда одной рукой эшелоны с оружием, а другой рукой вытаскивала оттуда “груз двести”. И о Березовском вместе с Басаевым мне тоже писать не очень хочется - кто там из них прав, кто виноват. Там они воюют, а в Москве они кофе пьют за одним столом, понимаете? Очень мне несимпатично и не для песен все это.

- Говорят, сейчас в России наступает эпоха перемен. Что-нибудь хорошее ждете от нее?

- Видите ли, все дело в том, кто будет делать эту эпоху. В сегодняшнюю власть я верю - впервые за долгое время. Горбачеву, например, я не поверил со второго его приезда в Ленинград. Человек, бывший при коммунистической власти всю жизнь, не мог быстро перейти на другие рельсы. А Путин - человек моего поколения и очень во многом моих взглядов. Он не был комсомольским, партийным или профсоюзным деятелем. Он совершенно не знал, кем он будет после окончания юрфака. Он пошел в органы, а только последний негодяй думает, что в органах одни сплошные негодяи. А там достаточное количество нормальных мужиков, которые хотят быть разведчиками, защищать свою страну, делать все для того, чтобы страна была сильной и могучей. И Владимир Владимирович как раз из этих людей. Повторяю, впервые у меня появилась надежда. Но я знаю очень хорошо, что такое власть. Я видел многих своих товарищей, которые погибали (в переносном смысле) после того, как они получали власть. Я знаю, что такое Москва, что такое все эти закулисные игры. Дай бог, чтобы Владимир Владимирович имел стержень. И тогда все будет нормально.

- Отмечая 25-летний юбилей на сцене, ставите перед собой какую-нибудь творческую цель?

- Моя давняя мечта - записать пластинку с симфоническим оркестром. С большим, грамотным, настоящим, потрясающим симфоническим оркестром с грамотным дирижером. Но для этого мне нужно снять с концертов на полгода их и себя. Нужно снимать студию, делать аранжировки, расписывать ноты. На все это нужно полмиллиона долларов. На сегодняшний день это для меня нереально.

- Какое качество в себе вам нравится и какое вы считаете самым неприятным?

- Что нравится в себе - это целеустремленность и работоспособность. А самое плохое - вспыльчивость. Поскольку я сейчас не употребляю (характерный щелчок по горлу. - Л. П.), я стал гораздо спокойнее и управлять собой гораздо лучше получается. А когда я немножко давал этого дела, я был очень вспыльчивым, мог перейти все рамки.

- Случалось по вспыльчивости терять что-то дорогое?

- Нет, дорогого я не терял, потому что если я виноват, я всегда извиняюсь. Всегда. Кто-то очень стесняется это делать, кому-то это неприлично или ниже своего достоинства. Но я если не прав, извинюсь всегда, даже по прошествии времени. Кроме того, я очень отходчив. А сейчас уже не могу просто так взять и обидеть человека.

- А сами умеете прощать?

- Я умею прощать и делаю это довольно часто. Но если мы разошлись с человеком по очень принципиальным вопросам - нет. Я, наверное, еще не дорос до этого. Я понимаю все заповеди Христа, кроме одной: если тебя ударили по одной щеке, подставь другую. И людей, которые размежевались со мной по принципиальным вопросам, и тем более предателей (а такие были), - я просто убираю из своей жизни, хотя зла и не помню.

- Что касается любви...

- Если я люблю, то всем организмом.

- Это относится к вашей жене, с которой вы живете уже около четверти века?

- Я должен сказать, что за 25 лет в жизни многое меняется. Но должны остаться уважение друг к другу и обязательства к членам твоей семьи. Когда люди на протяжении 25 лет ходят за ручку и целуются - это прекрасно, но это редчайшие случаи. Но если у супругов через четверть века остается уважение друг к другу - это замечательно. Мы с женой очень уважаем друг друга.

- Вы много времени проводите со своей семьей?

- Около четырех-пяти месяцев в году.

- Вы суеверны?

- У меня есть определенная доля суеверия - приметы, талисманы и так далее. Это нормально. В церкви часто бываю, но нельзя сказать, что хожу туда как религиозный человек. Считаю, что к религии человек идет постепенно. Для меня религия, церковь, вера - три разные вещи. Я абсолютно верующий человек, постепенно идущий к религии в способе выражения моей веры. А мое отношение к работающим в храме людям - из них я верю только монахам, глубоким, тяжелым монахам, которые уходят в скиты и посвящают себя только Господу. Вот им я верю. Когда же ко мне подходит поп и говорит: “Сынок, дай я твою машину освящу”, - я ему говорю: “На тебе бабки, отец, и не позорь кадило”.

- Хотелось бы продолжить работу киноактера?

- Лишь бы сняться в кино - мне не надо. Если я вижу, что сценарий написан только для того, чтобы в нем снялся Розенбаум и привел на плохой фильм много публики, я отказываюсь.

- Есть у вас какая-нибудь любимая фраза?

- Недавно я придумал два, на мой взгляд, хороших афоризма: “Счастье - это безответственность” и “Редкий артист становится звездой, но еще более редкая звезда имеет право называться артистом”.

- На ваш взгляд, главные причины вашей популярности?

- Мама, папа, школа, государство, дар божий и тяжелейший труд.

Автор: Лариса ПАВЕЛКИНА, специально для "В"