«Можешь летать, а тебя заставляют падать...»

В октябре 1997 года Людмила Ивановна Колобова позвонила мне, корреспонденту газеты “Владивосток”, и предложила встретиться. “Наболело - не то слово”, - сказала она, объясняя причину. Мы встретились в тесной театральной студии, в которой 20 лет просуществовал созданный ею народный театр “Премьера” и накануне тихо скончавшийся из-за отсутствия средств. Мы проговорили с ней не менее двух часов. Людмила Ивановна говорила о культуре вообще и искусстве в частности, о детях наших, соприкасающихся с искусством истинным и мнимым, о чиновниках, которые назначаются якобы для руководства культурой - в нашем обывательском понимании этого явления. И, наконец, о самом человеке от искусства: о его творческих мечтаниях и болезненных столкновениях с реальностью, о национальной гордости за талантливый народ наш и о бесконечных унижениях беспросветным чиновничьим равнодушием и элементарным бытовым неустройством.

19 май 2000 Электронная версия газеты "Владивосток" №786 от 19 май 2000

В октябре 1997 года Людмила Ивановна Колобова позвонила мне, корреспонденту газеты “Владивосток”, и предложила встретиться. “Наболело - не то слово”, - сказала она, объясняя причину. Мы встретились в тесной театральной студии, в которой 20 лет просуществовал созданный ею народный театр “Премьера” и накануне тихо скончавшийся из-за отсутствия средств. Мы проговорили с ней не менее двух часов. Людмила Ивановна говорила о культуре вообще и искусстве в частности, о детях наших, соприкасающихся с искусством истинным и мнимым, о чиновниках, которые назначаются якобы для руководства культурой - в нашем обывательском понимании этого явления. И, наконец, о самом человеке от искусства: о его творческих мечтаниях и болезненных столкновениях с реальностью, о национальной гордости за талантливый народ наш и о бесконечных унижениях беспросветным чиновничьим равнодушием и элементарным бытовым неустройством.

Эта беседа наша тогда, собственно, закончилась ничем. Признаюсь честно: я просто, видимо, не смог тогда объединить все эти достаточно сумбурно и довольно темпераментно высказанные мысли вслух о “полетах во сне и наяву” какой-то общей идеей, способной материализоваться в каком-то конкретном газетном жанре. С той поры прошло почти три года, но чувство вины перед нею у меня до сих пор остается.

Недавно узнал, что театр “Сорванец”, который тоже создала и выпестовала Людмила Ивановна, уже второй раз, и снова единственный из России, приглашен на международный фестиваль в Японию, и перед ним снова стоят все те же проблемы, как и три-четыре года тому назад, я решил вернуться к той нашей давней беседе. Многое, сказанное ею тогда, не утратило своей актуальности и сегодня.

Я назвал этот монолог коротко: “Мысли вслух”. И думаю, что многим людям, в том числе и не доступным для большинства мирян высоким чиновникам, будет полезно познакомиться с этими мыслями о наболевшем, высказанными истинным Мэтром истинно Высокого Искусства...

Меня тревожит судьба не только культуры вообще, но и то, что происходит с нашими детьми. Судя по тому, какие дети приходят в нашу школу-студию сейчас, по сравнению с теми, которые приходили 20, 10 и даже пять лет тому назад, вижу какую-то резкую деградацию детского воображения. Меня это очень тревожит.

Почему-то у нас культура в целом и искусство в частности продолжают считаться чем-то второстепенным. Так было во времена застойные, так остается и сейчас - во времена “расцвета демократии”: кроме разговоров о необходимости помочь культуре и обещаний сделать это непременно, ведь ничто существенно не изменилось. Вот смотрите: у нас маленький поселок, мы все друг друга знаем. Ведь мы могли бы построить государство в государстве! Ну по крайней мере создать хотя бы какой-то духовный микроклимат для этих людей, которые работают и живут в этом поселке много-много лет. Ведь у нас такой культурный потенциал, столько истинных энтузиастов этой идеи. Смотрите, какой наш поселок красивый и летом, и зимой. Ведь смогли же его сделать таким? Конечно, у нас нет такого обилия дворцов и клубов, как, например, во Владивостоке, единственная “база” для развития культуры, спорта - это порой только сырые подвалы пятиэтажек-”хрущевок”, поскольку других помещений попросту нет. И в то же время столько прекрасных специалистов в области культуры и спорта, своим искусным мастерством прославивших Лучегорск далеко за его пределами, которых чиновничья среда по-прежнему принимает лишь как данность, не проявляя хоть какой-то заботы об этих талантливых людях. Наоборот, чиновники часто даже раздражаются, когда человек от искусства или спорта начинает беспокоить их своими проблемами - мол, и без ваших “мелочей” забот по горло...

Меня до сих пор раздражает, и я думаю, многих работников культуры тоже, тот факт, что нас объединили с отделом по работе с молодежью. Сейчас этот отдел называется так: по работе с молодежью, культуре и спорту. В результате такой управленческой комбинации на нас, работников культуры, вообще стали смотреть как на людей второго сорта.

Я не могу сказать, что ко мне лично относятся плохо. Но я вижу все эти прорехи в отношении чиновников к работникам культуры вообще, и меня порой отчаяние берет. Когда, например, просто затаптывается человек, который достоин не просто всяческого уважения, но и восхищения и помощи всевозможной. Сколько уже таких примеров было. Часто размышляю на эту тему: какой-то извечный конфликт между администратором, чиновником и человеком искусства, культуры - нет здесь взаимопонимания.

Принято считать, что чиновники назначаются, чтобы руководить культурой. Но руководить культурой просто невозможно. Чиновники для того и существуют во всем мире, чтобы помогать культуре, создавать ей условия, чтобы люди, которые творят вот эти культурные ценности, имели возможность для раскрытия собственных талантов в полной мере.

А у нас для чего чиновник? Чтобы не пущать, не давать и вообще...

Прошло время, вот уже я выросла и успела состариться, а все остается по-прежнему. С одной стороны, вроде бы и неплохо относятся к работникам культуры, но и ничего существенного не делается, чтобы что-то было. Ну, деньги - это ладно, деньги эти - материальное, это всегда дефицит. Но морально поддержите хотя бы. Ведь нас похвали, и мы завтра сделаем еще лучше, и не за деньги, а так - для души. Такая вот особая психология творческого человека, который просто не может не заниматься своим делом. Вот недавно мы изучали с детьми на уроке сценической речи творчество поэтессы Цветаевой. Говорили о дилетанстве - о том, что происходит, когда человек знает вроде бы все, но ничего конкретно. Наши чиновники от культуры зачастую в таком же положении: они тоже считают, что знают все, хотя на поверку оказывается, что эти знания довольно поверхностны. Однако эти “культурные” чиновники на нас, которые конкретно, непосредственно занимаются этой самой культурой, могут запросто и бесцеремонно прикрикнуть: мол, знай свой шесток...

Еще лет 10 тому назад я была абсолютно уверена, что все, что я ребятам говорю на уроках театра-студии, они принимают на веру. И чутко улавливала каждый нюанс в их настроении. Сегодня на уроках они мне тоже верят - по крайней мере, так говорят. Но со мной они одни, дома - другие, в школе - третьи, на улице - четвертые. И они прямо мне говорят: “Людмила Ивановна, вы нас не знаете”. В этом году я и в самом деле поняла, что их не знаю. Об этом я им теперь прямо говорю: мне вас трудно переубедить, вы все равно сделаете так, как вас уже убедили всякие там боевики и прочие красивые фильмы о не нашей жизни. Но знаете, чем взрослый отличается от вас? Он, исходя из своего опыта, может как-то определить дальнейшее развитие ситуации, предусмотреть последствия. А вы пока этого делать не умеете...

Родители сами говорят: вы на занятиях в театре-студии углубляете школьные уроки литературы, эстетики, а порой и просто восполняете пробелы школьных программ. А ведь и в самом деле так. Вот вчера Маша Зускина прочитала на уроке стихотворение Цветаевой, и мы начали его разбор. Она читает лирично, в миноре, в страдальческом таком тоне: потеряла и любовь, и силу, и что-то еще. И все в таком духе: все потеряно, утрачено. Спрашиваю: а что она потеряла? Говорят: наверное, ее в ссылку отправили. Уточняю: в каком году написано стихотворение? В 1916. А к какому сословию относилась она? К дворянскому. В какую же ссылку ее могли отправить в 1916 году? Ну, после революции, говорят. А когда она была? В 1916. А в какой день она свершилась - ведь мы его еще и празднуем. Гадают: первого мая, что ли? Вот такие повороты. Разобрались мы, конечно. И по стихотворению тоже. В Севастополе оно написано, в курортном городе - я бы и сама в такую ссылку поехала, говорю. Уяснили, что любовь у 24-летней Марины Цветаевой была тогда трагичная, что не оправдывается она, а с совестью своей борется. Да-а, говорят, стихи непросто читать.

Для закрепления впечатления рассказываю о другом стихотворении - “Некрасивая девочка” Заболоцкого: она казалась среди других детей каким-то некрасивым лягушонком, но радостно играет, не ведая об этом и о том, будут ли ее, такую некрасивую, любить потом, когда она вырастет. А заканчивается стихотворение неожиданным образным вопросом о красоте настоящей - внешней и внутренней. Декламаторы мои делают акцент на ее внешней некрасивости. А почему, спрашиваю, Заболоцкий так часто ставит восклицательные знаки? Он почему-то из всей толпы выделил именно ее и за ней наблюдает. Наверное, потому, что она привлекла его чем-то таким, за что в будущем и мужчины ее будут любить. И он любуется ею, он просто в восторге от этой некрасивой девчушки. И когда наконец мы разобрались в этом, прочитанное стихотворение осветилось уже тонами радостными, восхитительными...

В больших городах есть выбор: театры, кино, дворцы и дома культуры. Можно, в конце концов, на роликовых коньках покататься. У нас же ничего этого нет. Вот кончился народный театр “Премьера” после 20 лет своего существования, и ведь даже никто ухом не повел, никто не зашевелился. А ведь именно на базе этого взрослого театра зародился театр детский - “Сорванец”, а затем и театральная студия. Большой пласт культуры ушел из района, и никого это всерьез не взволновало. Сколько сейчас в крае осталось народных театров? Сейчас эти коллективы, лишившиеся какой-либо материальной поддержки, распались повсеместно.

В прошлом году (в 1996 г.) ко мне подходит индус - президент международной ассоциации любительских театров в Азии (дело было в Японии, в Тояме, когда мы первый раз поехали на фестиваль). Затем слал телеграмму за телеграммой, обещал приехать в гости и просил только приглашения. Приглашать в наше убожество и позорить на весь мир нашу страну? Приглашал приехать в Индию с нашим театром или просто одну. В этом году он был в Москве и приглашал для разговора туда. Но кто мне даст деньги на авиабилет? Прекратила переписку, отказалась наотрез.

Второй год уже японка просится познакомиться с нашим детским театром. Представляю, как я ее поведу через этот захламленный коридор в наш общий грязный туалет. Стыдобушка. А тем более я не представляю, как приведу ее в свою квартиру-клетушку. Мне стыдно даже завести такого гостя в наш подъезд. И особенно стыдно за то, что я для них что-то значу, а живу в таких кошмарных условиях. Ведь там, в Японии, я представляла русский самодеятельный театр - единственный из России, я в их глазах величина, потому что заслуженный работник культуры, или, как написал в своей рецензии профессор кафедры русской филологии Тоямского университета Яазава - Honor Worker of Russian Culture. Они увидят, в каких условиях я живу, и я окажусь в их глазах самозванкой. Выходит, я здесь ничего не значу.

Вот мне говорят: почему я не подписываюсь “заслуженный работник культуры”? Да мне просто стыдно. Что я заслужила за свою жизнь? Я даже квартиры не заслужила. У меня нет нормальных условий для работы, нет кабинета дома, даже письменного стола - пишу сценарии, сидя в кресле. Как я еще могу о чем-то говорить? Одета черт-те во что, десять лет в одном пальто хожу и знаю, что не куплю новое - в доме два студента...

Как-то на уроке театрального мастерства спросила ребят: вы верите мне, что я желаю вам добра? Накануне был большой разговор на “крутую” тему: об отношениях девочек с мальчиками, о ставшем модном сейчас сожительстве их даже в таком возрасте. И вообще говорили о культуре поведения: о бытовом пьянстве, наркомании, разврате. И вот даю им “вводную”. Ведь вы артисты, говорю, представьте такую ситуацию: вы стали взрослыми, гуляете в сквере и вдруг видите на лавочке свою любимую Людмилу Ивановну с дымящейся сигаретой в руках, в подпитии да еще, может, скандалящую с кем-то. Ваша реакция: что вы почувствуете тогда и отдадите ли мне своего ребенка на воспитание? Молчат, мнутся. И лишь одна девочка сказала: мне было бы очень больно. И все дружно согласились с ней. Вот они и сели, задумались, замолчали. Нет, простыми словами их не проймешь: только так вот, через личное восприятие, через их душу, разбуженную воображением. Обидно, что не понимают этого чиновники, на словах ратующие за здоровое и полноценное воспитание детей: они скорее на сауну или какое-то политическое мероприятие найдут деньги в нужном количестве, но только не для детского театра...

Да, этим “Мыслям вслух” Людмилы Ивановны Колобовой, заслуженного работника культуры и глубоко уважаемого за рубежом режиссера детского театра “Сорванец”, уже почти три года. Но все повторяется: она снова приглашена представлять Россию на авторитетном международном фестивале, и у нее снова нет денег на эту поездку. А те люди, у которых эти деньги все же есть, пока не спешат с помощью детскому театру. Видимо, у них другой дефицит остро ощущается: чувства патриотизма и национального достоинства. А проще говоря, уровня собственного культурного развития...

Автор: Виктор ХОЛЕНКО, "Владивосток"