Павел Лунгин: «Кино интересуют ситуации разлук»
Вторым фильмом открытия кинофестиваля «Меридианы Тихого» стала лента «Эсав» Павла Лунгина. Знаменитый режиссер лично представил ее публике и признался, что работа над этой картиной стала для него во многом особенной. Многое было впервые…
– «Ты его задумал, ты его практически в муках выносил, а потом он сам начинает жить своей жизнью», – так вы сказали о своих фильмах… Фильм «Эсав» уже живет своей жизнью?
– Он только начал этот путь. Ваш фестиваль – первый большой публичный показ, но надеюсь, что ленту увидят и на других фестивалях. Я очень жду реакции публики, тем более что это первый фильм, который я сделал на английском языке и снимал в Израиле с участием и ведущих израильских актеров, и великого Харви Кейтеля… Это новый для меня опыт, я очень волнуюсь.
– Вы снимали фильм в Израиле, потому что…
– Потому что это история про Израиль, в том числе про эмигрантов из России, сага, растянутая во времени с начала ХХ века. И поскольку автор саги Мери Шалев написал ее в Израиле и про Израиль, я решил, что буду снимать фильм там, где история была рождена и задумана. Мне нравится этот писатель и его творчество.
– «Эсав» даже не роман, а сага. Трудно было уложить его в рамки кино?
– Очень. И, к сожалению, многое выброшено было, причем не только на этапе написания сценария, но и позже, когда монтировали фильм. Не вошел целый пласт фантасмагорий, которые есть в романе.
Честно говоря, я бы мог сделать четыре серии, а не два часа. Точнее, так: я сделал четырехсерийную версию, и она, надеюсь, будет показана на какой-то онлайн-платформе. Также мы предлагаем продюсерам на Западе именно мини-сериал – семейную историю, которая происходит в трех временах, охватывает едва ли не целый век, историю трех поколений… Кстати, одна из американских компаний взяла фильм для дистрибуции.
– У вас в фильме герои не производят впечатления счастливых людей…
– Так написан роман, это история тяжелых семейных отношений, двух братьев-близнецов, которые не могут поделить эту жизнь. Получается, что один крадет у другого и любовь, и семейное дело… Это история о том, что в жизни есть ситуации, которые ты не можешь изменить и исправить. И когда герой после 30 лет отсутствия возвращается на родину, он мало что может поменять. Да, мои герои не самые счастливые люди. Но кино часто исследует жизнь в ее нерадужных проявлениях, пытаясь понять проблемы, выяснить, где были ошибки. Мне кажется, что состояние несчастливости – оно характерно для нашего времени. Все ходят к психологам, пьют антидепрессанты, жалуются на отсутствие энергии. Об этом говорят и фильмы Андрея Звягинцева, к примеру, и Кантемира Балагова. Они тоже не наполнены счастливыми людьми.
Кино интересуют ситуации разлук, сложностей, те, в которых человек проявляется сильно и экстремально. И создателям фильмов кажется, что если кто-то из зрителей пропустит через себя боль персонажа, разделит ее, то, возможно, ему самому станет немного легче, его жизнь станет лучше…
– В вашем фильме хлеб – это просто еще один герой…
– Да, символ вечной жизни, вечного возрождения, обновления. Знаете – «хлеб наш насущный даждь нам днесь»? Помните, откуда это? Этот хлеб есть символ надежды на то, что, как бы ни было плохо, всегда впереди продолжение жизни. Красивые хлеба, которые вызревают в печи в фильме, разве они не прекрасны?
В то же время хлеб – это и любимое дело, и проклятье: бессонные ночи, когда нужно печь для того, чтобы рано утром везти горячие булки на продажу, и пышущий в лицо жар, и выматывающая силы работа с тестом – попробуйте замесить огромный чан теста, поймете…
Но в то же время хлеб – чудо, самое настоящее, когда из малого количества воды, дрожжей, муки вдруг появляется так много. Чудо изобилия!
И как бы ни было трудно героям фильма, как бы они ни жили, они снова и снова у печи, снова хлеб готов, он хрустящий и красивый. И снова – жизнь!
– А эта печь уже была или вы строили ее специально?
– Специально строили.
– Ваше любимое дело – кино. Вам часто приходится испытывать муки творчества?
– Бывают разные фильмы, есть те, что буквально выпархивают – легко, словно птички. Таким был «Такси-блюз», например, или «Свадьба». «Остров», как ни странно, был фильмом, который словно сложился сам собой.
А есть ленты тяжелые, мучительные, когда ты должен снова и снова подниматься, как в атаку.
Но я так люблю процесс съемки, люблю те мгновения, когда ты вместе с актером нащупываешь ту правду, которая должна быть в кадре, когда тебе удается то, что написано на бумаге, перевести в трехмерное пространство, словом, так люблю все это, что трудности не страшат. И муки тоже. Это как хлеб печь, правда. Такая радость, когда на монтаже фильм складывается… Это сравнимо с радостью родителя, когда он смотрит на своего ребенка. Чего больше приносит ребенок родителям – радости или волнения? Неважно, он все равно любим.
– В ваших фильмах разное время действия, разные места, разные темы…
– Потому что они рождаются из множества составляющих… Иногда попадается сценарий, который тебя волнует, иногда слышишь историю, которая тебя волнует. Это сложный путь и нет какого-то одного алгоритма, что ли…
– Вы не раз признавались в любви к Владивостоку…
– Я люблю этот город. И с удовольствием бы снял здесь фильм – если найдется подходящий проект, если пойму, что могу что-то дать Владивостоку своим фильмом. У вас такая богатая история, так много сюжетов, особенно в 20-х годах прошлого века. Надо найти то, что зацепит. Подумаю об этом.
– А Ефима Звеняцкого в кадр бы взяли?
– Конечно, и он бы у меня в кадре зазвенел, ведь он прекрасный актер.
Любовь БЕРЧАНСКАЯ
Фото Алексея ВОРОНИНА
