Синий перл

В этом доме с множеством комнат, комнатушек, входов и выходов уже год как работала контора с незамысловатым названием «Почтовые услуги», бравшаяся доставить посылки хоть в Хабаровск, хоть в Москву, хоть в Харбин, хоть в Нагасаки или Сан-Франциско. Почтовая связь в советской России вызывала множественные нарекания, да и, как все понимали, не каждый был готов доверить пересылку ценностей государственной почте, предпочитая иметь дело с темными лошадками, лишь бы не оказаться под пристальным вниманием милиции и НКВД.

Органы предполагали, что с деятельностью «Почтовых услуг» не все чисто, но до недавнего времени серьезных оснований для проведения обыска или проверки не было. Контора исправно сдавала отчетность, платила положенные налоги, жалоб и нареканий со стороны граждан, пользовавшихся «Почтовыми услугами», не возникало, а те, что возникали, к обоюдному согласию сторон, быстро решались. И все же…

Врач Петр Фролович Ягодских воспользовался «Почтовыми услугами», чтобы переслать своему сыну, тоже, кстати, врачу, некоторые вещи. В числе прочего (ничего предосудительного) отправил и серебряный стетоскоп, подаренный коллегами лет двадцать назад. Ягодских-младший по прошествии трех недель посылку получил, но стетоскопа, о котором Петр Фролович написал в сопроводительном письме, среди вещей не обнаружил. То есть все вещи на месте, а стетоскопа в футляре нет, как будто и не было. Еще через пару недель Ягодский-старший получил письмо от сына, из которого и узнал об этой досадной пропаже вещи, как он сам выразился, «не столько дорогой, сколь ценной».
Результатом этого «недоразумения» стал поход Петра Фроловича в контору «Почтовые услуги» и поиски серебряного стетоскопа, который, к чести конторы, нашелся очень быстро, но поскольку кто-то в конторе вскрывал посылку и вытащил инструмент, то получилось как в том еврейском анекдоте про украденные ложки: осадочек остался. И уже этим «осадочком» доктор Ягодских, лечивший в том числе и служащих милиции, поделился с одним из своих пациентов. Пациент, работник уголовного розыска, быстро смекнул, что дело попахивает, доложил об инциденте своему начальству и  таким образом дал основания для составления картины преступной деятельности «Почтовых услуг».

Схема вырисовывалась простая и эффективная в своей наглости. Во Владивостоке за годы Гражданской войны скопилось большое количество самых разнообразных богатств. Золотые и платиновые монеты, драгоценности – все эти бриллианты, рубины, сапфиры, изумруды, произведения искусства, старинные манускрипты, дорогие ордена и прочее, что ранее составляло богатства самых известных фамилий Российской империи, теперь оказались во Владивостоке, и нынешние их владельцы старались всеми правдами и неправдами или вернуться в столицы, или вообще уйти за кордон, где ценности могли послужить стартовым капиталом для будущей безбедной жизни без Советов.

Тащить же на себе подобное богатство, пересекая еще волнующуюся страну или неспокойную границу, означало подвергать большому риску не только богатства, но и свою жизнь. Казалось гораздо более простым и надежным, спрятав среди старых салопов и поношенных чиновничьих мундиров драгоценности, отправить их неспешной скоростью почтово-багажного поезда. И тут на сцене появлялась контора «Почтовые услуги», принимавшая посылку.

После приемки посылка исчезала во многих комнатках и закутках неприметного деревянного дома, где перед тем, как уйти по адресу, ее вскрывали, потрошили содержимое, вынимали ценности, снова упаковывали и уже основательно облегченную отправляли по указанному адресу. Получатель, естественно, ничего ценного не находил, но и пожаловаться не мог, поскольку отправляли-то ему что? Костюм? Сапоги, салоп, макинтош? Так смотрите, гражданин, все на месте, а что в кармане якобы были изумруды, а вместо пуговиц – обернутые тряпочкой полуимпериалы, тут уж, извините, ничего такого в описи не значится, потому как запрещено это к пересылке.

Единственный прокол в отработанной системе похищения произошел со стетоскопом доктора Ягодских, но даже его хватило для того, чтобы перевести допрос «профессора» Григорио в нужное русло и выяснить у гравера следующее.

– Как художника и знатока драгоценных камней меня достаточно часто приглашали в «Почтовые услуги» для проведения художественной экспертизы вещей, оказавшихся в руках моих прежних компаньонов по истории с двадцатииеновыми купюрами. Скажу вам как на духу, происхождения замечательных табакерок фабрики Фаберже, эмалевых миниатюр, колец, колье, серег с драгоценными камнями, икон шестнадцатого века, рукописных книг в шикарных сафьяновых переплетах, инкрустированных золотом, я не знаю. В известность меня не ставили. Тем не менее могу подтвердить, что в доме, где находится известная вам контора и где четыре года назад мы с компаньонами печатали банкноты, скопились большие богатства, общую стоимость которых я оценить просто затрудняюсь, во-первых, потому что не представляю общего объема вещей, во-вторых, среди хранящегося в «Почтовых услугах» есть несомненные шедевры, чью стоимость в вульгарном валютном пересчете я не могу себе представить.

Например? Ну вот, например, однажды среди вещей, предложенных мне на экспертизу, оказалась совершенно чудовищная в своей вульгарности и пошлости фаянсовая статуэтка, какие очень любят ставить на комодах кухарки, горничные и дамы полусвета, сиречь проститутки. Право же, даже не могу припомнить, что там за пастушка или пастушок такие были с претензией на саксонское происхождение этого, с позволения сказать, фаянсового изделия. И все же именно эта статуэтка привлекла мое внимание несоответствующей ей тяжестью. Я посмотрел на дно этой «скульптуры» и заметил, что технологическое отверстие, какое есть у каждой подобной безделицы, заделано, впрочем, весьма неаккуратно, гипсом, что говорило в пользу того, что внутри мелочной безделицы спрятано что-то более ценное.

С разрешения пригласившего меня на экспертизу «начальника» конторы (хотя скажу вам сразу, Андрей Викторович, которого я назвал начальником, официально не имеет к «Почтовым услугам» никакого отношения) я разбил чудовищную статуэтку, и мы извлекли из ее глубин несколько десятков платиновых и золотых монет, несколько изумрудов, впрочем, весьма посредственных, и отдельно завернутую в рисовую бумагу крупную, идеальной сферической формы, удивительной расцветки и оттенка пресноводную жемчужину. Именно пресноводную, о чем говорил ее небесно-синий с палевым отливом цвет.

Видите ли, японские, как, впрочем, и другие жемчуга, добываемые в море, как правило, желтоватого или розоватого цвета, и хотя среди них встречаются загадочные черные жемчужины, все же и черный цвет морских жемчугов – это скорее темно-коричневый или даже рдяный цвет… Этот же перл был небесным и божественным в своей идеальной форме. Возможно (я не исключаю такой возможности), жемчужина эта была поднята из глубин одной из местных рек, например Уссури, но точно установить место ее происхождения мне кажется весьма и весьма сложным. В любом случае достаточно точно оценить стоимость этого чудесного перла я не могу. Сто тысяч, двести? Может быть, и миллион, все будет зависеть только от того, насколько покупающий ее будет поражен этой, простите за каламбур, неземной красотой.

Андрей Викторович, увидев это нерукотворное чудо, немедленно выделил под него особую сандаловую шкатулку и при мне упрятал жемчужину в окованный серебром ларец. И право же, эта небесная жемчужина того стоит, поверьте мне, – «профессор» Григорио замолчал и, словно вспоминая красоту жемчужины небесного цвета, закатил глаза к потолку.

Следователь дал граверу-фальши-вомонетчику минуту, после чего вернул его на землю вопросом о личности упомянутого вскользь Андрея Викторовича.

Вкратце: Андрей Викторович, известный на Дальнем Востоке мошенник под именем Андре Петров, русский полуфранцуз был тем самым «главным компаньоном», привлекшим «профессора» к изготовлению фальшивых иен. Сам он никогда не выпячивал своего участия в разнообразных аферах, предпочитая оставаться в тени и подставляя под удар более мелких, порой совсем не имеющих отношения к преступным операциям людей. Вот и в конторе «Почтовые услуги» Андре Петров, хоть он и занимал отдельный кабинет, никак не значился. Где во Владивостоке проживает этот персонаж, «профессор»-гравер сказать не мог, но был уверен, что его «главный компаньон» почти всегда находится в неприметном домике наискосок от магазина торгового дома Кунста и Альберса.

После этого допроса «профессора»-перебежчика прошла неделя, в течение которой в уголовном розыске тщательно планировалась операция по задержанию преступной группы «Почтовые услуги».

Дом окружен. Все выходы, как кажется, контролируются специалистами угро. Дан сигнал к захвату. Группы врываются в контору, перекрывают все пути к отступлению. Все, кто находится в многочисленных комнатушках, арестовываются и отвозятся на допрос – там уже будет решено о степени причастности того или иного человека к мутным делишкам «Почтовых услуг».

Группа спускается в подвал и как будто попадает в пещеру Али-Бабы и сорока разбойников. Золото, серебро, драгоценные камни, произведения искусства, меха и слоновая кость, иностранная валюта, оружие – все, что может представлять значимую ценность, аккуратно сложено и, что называется, готово к применению. В одной из клетей подвала стоит печатный станок. Тот самый, на котором с клише «профессора» Григорио печатались двадцатииеновые банкноты.

Осматривается богато и со вкусом обставленный кабинет Андре Петрова. Но, увы, среди множества ценных и прекрасных вещей найти ларец с небесной жемчужиной не удается. Хозяин же кабинета, Андрей Викторович, при первом признаке опасности бежит, воспользовавшись подземным ходом, ведущим из подвала к портовому пакгаузу. Снаряженная погоня настигает его, намереваясь схватить, но начинается перестрелка, в которой Андре Петров погибает. И след небесной жемчужины снова теряется…

Летом 1973 года некий страдающий с большого похмелья гражданин в магазине на Ленинской попытался купить пару бутылок водки. Ну попытался и попытался, в чем проблема-то? Ну да, проблема не в похмелье – мало ли кто поутру страдает! И не в том проблема, что магазин «Двери Мао Цзэдуна» хорошо известен всем, кто может страдать поутру. И даже не в том проблема, что расплатиться гражданин попытался золотой монеткой с профилем Николая II. Те, кто периодически страдает поутру, отлично знают, что в «Дверях» много чего принимают: и часы, и фотоаппараты, и прочее.

Проблема в том, что, если уж и даешь царский червонец, делай это осторожно, потихоньку, а не как последний лох при всем народе. Ну мало ли кто там в очереди стоит? Вот этот гражданин, например, вроде и такой же, как все, а может, он на КГБ работает или от ОБХСС приставлен, и что тогда? Тебе-то, гражданин похмельный, ничего не будет, а вот продавцу…

Короче, продавщица как увидела желтый кругляш, так сразу гражданина за руку цап! И такой хай подняла на весь околоток, что куда там еврейским анекдотам в Одессе. Понятное дело, прибежал постовой, гражданина трясущегося скрутил и отвел куда надо.

А там, где надо, понятное дело, и спросили с гражданина то, что надо. Где взял? Много ли этого добра? Один ли или «в составе организованной группы граждан»? А поскольку «там, где надо» специалисты по проведению допросов «что надо», то гражданин недолго запирался, а быстренько раскололся.

– Ну а чего, в самом деле… Ну двое нас. Я и Борька. Я на экскаваторе, а Борька – он бульдозерист, ну и на бульдозере, значит. А тут, значит, домик сломать послали. На Ленинской. Как раз вот перед почтамтом. Ну и вот. Я, значит, раза три хибару эту только стукнул, а тут Борька летит и в кабину лезет. Ну ко мне то есть, не к себе же в кабину, он же из нее только вылез и ко мне. Я его спрашиваю: «Чего?» А он: «Того! Клад там. Ты как ударил, так из стены и посыпалось и блестит». Я ему: «Да не бреши!» А он: «Тузик вон брешет! А я тебе дело говорю».

Ну подошли посмотреть. Точно, по земле монетки рассыпаны. Старые и на вид золотые. И много. Ну мы, значит, их собрали, что нашли. И стоим, значит, как два дурака. И тут Борька говорит, что, значит, раз клад, то вроде как сдать надо государству, но жалко, это ж добро, оно как бы и ничье совсем, а раз мы нашли, то, стало быть, и наше… Ну вот сам посуди, в СССР же все принадлежит рабочему народу? А мы с Борькой – мы же самые что ни на есть рабочие…

Ладно. Уговорил он меня, будь ему неладно. До конца смены золото в ветошь завернули и в бочку с солярой пристроили. А как смену закончили, так Борька вытащил и унес. А потом поделили поровну. Ну вот и все… А, ну да, обмыли, естественно. Хорошо обмыли… А утром я пошел похмелиться… Ну и вот – тут теперь. Эхма! И что же мне корячиться? От пяти?! Мать вашу…

Бульдозериста Бориса задержали в этот же день, и в этот же день группа милиционеров тщательно осмотрела место, где работяги «позарились на народное». Искали, как и положено, с металлоискателем и нашли еще десяток золотых червонцев. А кроме того, среди мусора совершенно случайно нашлась коробочка-шкатулка сандалового дерева. Коробочку открыли и…

На темно-синем, прекрасно сохранившемся атласе, которым внутри была отделана шкатулка, в углублении ровно посередине лежал крупный, размером с ноготь среднего пальца, невзрачный серый потрескавшийся шарик, бывший когда-то великолепной синей, а теперь мертвой жемчужиной. Той самой, что была подарена несчастной дочери Де Фриза…

Шарик попытались вынуть из шкатулки, но мертвый жемчуг, едва его потянули из углубления, рассыпался серой пылью, похожей на перхоть, оставив в неосторожных руках невзрачную мелкую песчинку.

Фото с сайта pixabay.com