Посылка с фронта

«Брат тогда приехал и сказал: сидите на месте, не уезжайте никуда, поговаривают, что будет война.»

Над похоронками плакали всей деревней 

Жили просто. Ни света, ни радио. По вечерам у русской печи семечки щелкали, а мерзлая голубика была удивительным лакомством. Летом рыбу ловили, за ягодами-грибами ходили. Ягоду я, уже большая, девятилетняя, носила продавать на берег Зеи, куда пароходы приставали, а потом – в сельпо. Дешевых конфет куплю, всех угощаю.

Однажды Зея разлилась, даже пень на берегу, к которому лодки привязывали, едва виден был. Подружки стали меня подначивать, мол, слабо до пня дойти. Пошла я. А там берег подмыло, глубина стала метров пять. Ушла я в воду, по-собачьи давай плыть кое-как, еле выкарабкалась. Мама узнала, палку взяла да поучила меня, чтобы не лезла, куда не надо…

С водой у меня еще приключения были. Помню, поехали мы с мамой и старшим братом Федором на буксире в город Свободный. Я встала на баржу, а она была без трапа. Разошлись доски, и я ушла под воду, под буксир… Брат меня с трудом вытащил, несколько минут под водой была. Меня вверх ногами перевернули – «чтобы вода вышла». Трудно поверить, но этот метод «реанимации» помог. 

Помню, в 1940 году брат Федор уже служил в Приморье и написал, что скоро приедет в отпуск. И попросил тятю достать папирос. Папа нас с сестрой взял, сел в лодку на руль, а мы в бечевы впряглись и по камням пять часов ту лодку тащили до поселка Аяк, там была золотоскупка и в магазинах товару побольше. Там отец курева и купил.
Брат тогда приехал и сказал: сидите на месте, не уезжайте никуда, поговаривают, что будет война (а тятя с мамой хотели в город переезжать). Вот так мы в колхозе «Боевик» и остались.

Сеяли хлеб, овощи сажали, на покосе по 10 часов работали. Воду носили коромыслами, поливали колхозные грядки с огурцами. Было нас в такой вспомогательной бригаде девять девчонок и семеро мальчишек от 12 до 17 лет. Трактора в колхозе не было, пахали на быках, вся работа вручную. Все лето босиком, ноги наколешь… Хотелось писать, читать, но ни книг, ни бумаги не было. С едой плохо было, картошке радовались. Отец работал на сплаве, там на человека давали по 400 граммов хлеба, и это мы еще, считалось, сыто жили, в других семьях куда хуже было.

В школу мы с подругой Лидой ходили за 12 километров. Такое вот детство, такая вот юность…

Началась война – стало труднее. Деревенька наша небольшая была, все друг друга знали. Были у нас в семье здоровенный самовар на восемь литров и керосиновая лампа-семилинейка, в ту пору большая роскошь. Электричества-то не было! Вечерами чаще в темноте сидели. Помню, как придет, бывало, письмо кому в деревне, так соберутся все у нас вокруг самовара под лампой, заварят траву – шипоган, пьют чай и читают вслух то письмо. Да не по разу! Хорошим новостям радовались, а над похоронками всей деревней плакали…

Долгий путь, бесценные подарки

И вот как-то раз в 1944 году, в начале марта, принес почтальон извещение на посылку: заполнено рукой Феди, брата моего, который воевал на фронте. А ехать за той посылкой надо было аж 60 километров на станцию Мухино. Вышло так, что в семье, кроме меня, поехать было некому. Куда деваться – собрали меня в дорогу, унты отцовские потуже затянули да в доху козлиную нарядили, чтоб не замерзла. 

В нашей деревне был небольшой лагерь для заключенных. На мое счастье, в тот день оттуда машина попутная шла за горючим. Накидали мне в кузов соломы, мол, для мягкости, поставили четыре огромные пустые бочки, вот и поехала я. Да дороги-то тряские… Не помогла та солома, досталось мне на орехи. Все бока отбила.
Пока приехали, пока я на почту пришла, пока то да се, уже вечер, четыре пополудни. Обратно машины нет, в ночь пешком не пойдешь, надо ночлег искать. А никто пускать неизвестную девчонку не хочет. Оно и понятно, время военное, всем шпионы мерещились.

Но опять же, на мое счастье, нашлась женщина, взяла в залог мой паспорт и отвела в дом. А сама ушла на ферму, она дояркой работала. Входную дверь для безопасности на замок заперла. Мы с ее ребятишками, дочкой семи лет да пятилетним сыном, вымыли в хате полы, картошки наварили, поужинали да спать легли. Утром хозяйка вернулась, дала в дорогу мне две лепешки черные и сказала, что в сторону Урги, это 15 км от Мухино, пошли подводы за зерном. Если я на дороге их перехвачу, то меня подвезут.

Пошла я на дорогу. В дохе тяжело, шалью перемотана, жарко, посылка тяжелая. Однако дошла и подводы увидела. Подвезли меня и посоветовали: «Ты, дивчина, дождись кошевки с почтой, запрыгни на полозья да объясни кучеру ситуацию. Он тебя подвезет еще».

Так на перекладных я еще 8 километров доехала до села Коммуна. Там стояло несколько запряженных саней и рядом мужчины, что ими управляли. Один посмотрел мой паспорт и кивнул, мол, садись. Вот еще 15 км скоротала – до села Каменки. Здесь на ночевку я остановилась у Валентины, знакомой моего брата Василия. Накормила она меня вечером и утром, спросила: «Здесь в селе еще двое мужчин ночуют, им тоже в Гоголевку. С попутчиками пойдешь или одна?» Напугалась я чего-то: что за попутчики такие? С перепугу рано-рано утром и ушла. 22 км до дома мне оставалось.

Иду налегке, доху мою тяжелую да шаль Валя пристроила в почтовую кошевку, а для меня там места уже не было. Отошла от Каменки совсем немного, километров пять, смотрю – возле стожка волки! Волчица и щенки. Метров 500 всего до них. Испугалась! Бежать назад? Там эти мужики неизвестные идут. Вперед? А если волки погонятся? Закрыла я глаза, молитву прочла, перекрестилась и тихо-тихо пошла. То ли звери были сыты, то ли судьба благосклонна ко мне, но проскользнула я. 

Иду, думаю: теперь вот до Усть-Тыгды, там переночую у знакомых, а утром приедет наш почтальон Юра и отвезет домой. Успокоилась было, как вдруг слышу: кричат мое имя. Оборачиваюсь – те самые мужчины, двое, про которых Валентина говорила. Прижала я к себе посылку, стою ни жива ни мертва, ноги стали ватные, сердце колотится…
Подошли они ко мне, говорят: «Да не бойся ты, мы мать твою хорошо знаем, табак у нее берем». Пошли дальше вместе. Один помогал посылку нести, второй в фуфайку меня завернул. Километра три прошли – и ноги у меня подкосились. Устала, да и напереживалась. Так бы и упала, да взяли они меня под руки и до Усть-Тыгды дотащили. А дальше не помню…

Говорили мне потом, что завернули меня, беспамятную, в доху и почтальон Юра уложил в кошевку да довез до дому. Там уж мама позвала врача из лагеря, он меня посмотрел и посоветовал дать мне выспаться. Я полтора дня проспала. Просыпаюсь – ничего понять не могу. Мама стоит, говорит: «Вставай, я блинов гречневых напекла». Огляделась я: уже дома, в изголовье кровати посылка лежит нетронутая. Мама так и сказала: тебе за нее столько досталось, тебе открывать и делить.

Брат в той посылке прислал нам, сестрам, по коробочке пудры и духов, брату ножик перочинный, а еще (такое сокровище!) много тетрадей и открыток. Самый бесценный подарок, ведь мы писали на газетах чернилами из орешника! Половину тетрадей я сразу в школу отнесла, то-то детворе там было счастье…

Автор: Ульяна КОЧЕРГИНА