Бестеневая лампа

В прошлом году, в номерах с 7 августа по 23 октября, мы публиковали первую часть книги «Бестеневая лампа». Ее автор – наш земляк Иван Панкратов, хирург из Владивостока и, как выяснилось, талантливый прозаик, не так давно с успехом присоединившийся к когорте врачей-писателей.

Эта публикация вызвала живой отклик наших читателей, многие интересовались, будет ли печататься вторая часть. А некоторые решили не ждать продолжения в газете и просто купить книгу (мы, кстати, рассказали об этом в номере за 29 января). Увы, в книжных магазинах «Бестеневую лампу» не найти: она была издана очень скромным тиражом, и сегодня лишнего экземпляра нет даже у самого автора. 

Как сложится судьба талантливо написанной и очень интересной книги дальше, будет ли она издаваться дополнительно и дойдет ли до широкого читателя, пока неизвестно. Некоторую надежду дает тот факт, что на произведение Ивана Панкратова обратили внимание в российском окололитературном мире: в конце прошлого года книга была номинирована на общероссийскую литературную премию «Дальний Восток» имени Арсеньева и даже вошла в лонг-лист (длинный список претендентов).

Поэтому сейчас мы приняли решение опубликовать вторую часть «Бестеневой лампы». Разумеется, с любезного согласия автора.

Напомним коротко содержание первой части. Главный герой, молодой хирург Виктор Платонов, служит в военном госпитале в одном из городов Дальнего Востока и нередко обращается за помощью к своему деду, военному хирургу в отставке, многоопытному и заслуженному врачу. Вместе они справляются со сложными случаями в практике Виктора. При этом доктор Платонов мечтает об ординатуре в Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге. Однако на пути к этой мечте встает конфликт между пациентами госпиталя, в котором он оказывается замешан против своей воли. Проведя собственное расследование ситуации и параллельно спасая своего пациента, молоденького солдата, Виктор все-таки добивается справедливости. Рапорт об отправке в академию подписан, доктор Платонов уезжает в Санкт-Петербург. В родном городе остаются его любимый дед, женщина, посчитавшая его отъезд предательством, и его воспоминания...

P.S. Подробности о самом писателе Иване Панкратове вы можете найти в материале «То, что доктор прописал…», опубликованном в номере «В» за 7 августа 2019 года. 

– В период становления теории о травматической болезни в академии было две операционные, одна над другой. Сообщались они между собой голосовой связью, – доцент Тынянкин ходил между столами и вроде бы ни к кому конкретно не обращался, но каждый курсант был уверен, что рассказывают именно ему. – При поступлении тяжелого пациента с сочетанной травмой и травматическим шоком в верхней операционной им занимались по стандартной, имеющейся на тот момент схеме. В нижней – давался наркоз животному, ему наносились аналогичные повреждения и применялись экспериментальные методы лечения. Это давало возможность молодым и пытливым умам ученых сравнивать результаты, которые в итоге вылились в создание этой самой теории.

– Вот сволочи, – шепнул сзади капитан Малышев. – Собак небось мучили.

– Скорее, свиней, – слегка повернув голову, ответил Платонов. – Ну а как ты хотел?..

– Тем временем нам пора бы перейти от исторической справки к тому, ради чего вы пришли на мой курс, – Тынянкин вернулся за свой стол. – К предмету, вокруг которого вертится вся гнойная хирургия. Но для начала хотелось бы договориться по терминологии и классификации. Давайте отношения между макро- и микроорганизмом в ране мы с вами назовем инфекционным процессом…

– Вообще-то, Николай Александрович, все так считают, – ехидно сказал кто-то из дальнего угла. 

Тынянкин оглянулся на голос, усмехнулся:

– Старик, поверь: это не так. Коллектив кафедры – это как областной драматический театр. Все хотят играть Гамлета… 

Большинство курсантов улыбнулись. Слово «старик», произносимое доцентом с легкой долей иронии, всегда всех радовало. 

На лекциях у Тынянкина было интересней всего – настолько глубоко, но одновременно понятно и поучительно давал он материал. Платонов почитал про него в Интернете и знал, что Николай Александрович был советником главного хирурга армии Афганистана последние три года перед выводом войск. Это сильно поднимало и его самого, и уровень доверия к лекциям в глазах аудитории, а сам Виктор часто сравнивал его со своим дедом: и внешне, и по манере разговора они были очень похожи. 

После лекций у Тынянкина Виктор всегда звонил деду по скайпу – Владимир Николаевич перед его отъездом сумел освоить эту нехитрую программу. 

Платонов жил в Питере почти полгода, вспоминая добрым словом и командира госпиталя, и Мишу Терентьева с его отцом. По сути, благодаря той ситуации с Липатовым он, Платонов, сумел вскочить практически в последний вагон. И академия приняла его в свои ряды. 

Лекции, патрули, операции… Операции, лекции, патрули… Он вел больных, дежурил два раза в неделю по шоку вместе с преподавателями, писал работу по сложным видам кожной пластики и надеялся остаться на кафедре. В свободное время (а его за всеми этими делами выпадало не так уж много) он гулял по городу, смотрел, запоминал, дышал ветром с Невы, читал таблички на домах, заходил в музеи, скверы, парки… 

Примерно через два месяца после отъезда ему на новый питерский номер позвонил Петр Афанасьевич. 

– Нам сделали неплохой протез, – счастливым голосом сообщил он Платонову. – Вы простите, я номер узнал через вашего деда. Сложно было, но у меня получилось. Обещаю не надоедать, но уверен, вам было бы интересно узнать, чем все с Мишей закончилось… 

Виктор помнил, что во второй раз довести Терентьева до заживления удалось без всяких приключений. Через три недели он выполнил пациенту отсечение лоскута, написал переводной эпикриз в окружной госпиталь и через десять дней был уже в Санкт-Петербурге. 

– Очень вашу работу здесь хвалили, – счастливым голосом говорил Терентьев-старший. – Сказали, что лучше, чем получилось, и не сделать. Назначили ему физкультуру, какие-то процедуры для левой руки. Он ее уже почти в кулак сжимает! 

Платонов понимал, что локтевая сторона, где у Михаила были сожжены сухожилия, всегда будет отставать, четвертый и пятый пальцы вряд ли работают сейчас или будут работать потом. Если, конечно, не выполнить реконструкцию, не перекинуть часть живых сухожилий на ту сторону...

– Я очень рад за вас, Петр Афанасьевич, – искренне сказал Виктор. – Надеюсь, в дальнейшем все будет хорошо. Извините, но мне надо идти. До свидания.

Платонов не любил долгих благодарственных разговоров. Они вводили его в какое-то потустороннее состояние: ему не нравилось, когда его хвалили, потому что порой он не понимал за что, а иногда ему казалось, что он мог бы сделать и лучше. В таких случаях оставалось только радоваться, что пациенты об этом не знают… 

Вопрос из класса вернул Платонова из своих мыслей обратно в аудиторию. Кто-то набрался смелости и спросил: 

– Николай Александрович, а что вы думаете об уровне нашей медицины в целом? У вас в академии все хорошо, даже томограф есть прямо в предоперационной. Куча всякой дорогущей аппаратуры, лучшие специалисты. Вот я вчера дежурил, поступила тупая травма живота, и так все быстро диагностировали. А как быть тем, кто работает на периферии?

Платонову казалось, что у Тынянкина всегда и на все готов ответ. Вот и сейчас он ответил довольно быстро: 

– Тупые, старик, бывают хирурги. А травма живота – она, знаешь ли, закрытая. Но это лирика… Когда-то Екатерине Второй доложили, что в русской армии ветеринаров больше, чем врачей. Вы сами прекрасно понимаете почему. Потому что лошадь была очень дорогой и заменить ее так быстро, как можно заменить убитого или раненого солдата, не представлялось возможным. И заметьте, так было во все времена: медики, как и представители прочих профессий, старались заниматься тем, что приносило больше выгоды. За исключением, пожалуй, советского периода, но и там находились сообразительные и предприимчивые, уж поверьте старику, предмет я знаю. 
Вот и сейчас автосервисов больше, чем поликлиник, а хорошие и умные доктора идут куда? Правильно: в косметологию или в диагностику. Потому что это выгодней. Так вот, пока в нашей стране лечить человека будет невыгодно, только такие места, как академия, смогут сохранить в себе научную мысль, талант, трудолюбие и творчество. К всеобщему, так сказать, сожалению… 

В классе стало тихо. Тынянкин сообщил всем давно понятные и простые, но не произносимые вслух вещи.

 Николай Александрович почувствовал некоторый упадок духа в аудитории и попытался немного подкорректировать свою речь: 

– Но вы здесь. Вы и есть те, кто сможет в это трудное время, так сказать… Сохранить и приумножить… 

Но что-то у него не клеилось с оптимизмом. Он махнул рукой и закончил: 

– Двадцать минут перерыв. Вот ноутбук – можете посмотреть презентации по текущему предмету. Копировать не запрещаю, однако, если захотите использовать где-то, пожалуйста, хотя бы упомяните академию.

Он поправил галстук, взял со стола часы, которые всегда снимал перед началом лекции, и вышел. 

Часть курсантов из группы следом за ним отправилась на перекур, оставшиеся достали термокружки и бутерброды. По классу поплыл запах докторской колбасы и бергамота. 

– Хорошо им тут рассуждать, – в промежутках между кусками хлеба с сыром бухтел потихоньку Малышев, лысоватый капитан из небольшого госпиталя под Мурманском. – Они в одной операционной могут собрать нейрохирурга, офтальмолога, лор-врача и челюстно-лицевого хирурга, а это, между прочим, даже для Склифа или Джанелидзе задача невыполнимая (Склиф – Московский НИИ скорой помощи имени Склифосовского; Джанелидзе – Санкт-Петербургский НИИ скорой помощи имени Джанелидзе. – Прим. ред.). А тут – пожалуйста! Что в таком случае о периферии можно говорить? 

Виктор согласился с ним, глотнув чаю из термокружки. С академией по концентрации мозгов, навыков и технических возможностей мало кто мог сравниться в этой стране. Многие вернувшиеся из ординатуры врачи долго потом не могли адаптироваться на местах, потому что их знания не имели точки приложения. Какой смысл уметь оперировать огнестрельные ранения шеи с повреждениями сосудов и трахеи, если у тебя нет ассистента, способного тебе помочь? Вот и понижали себя хирурги автоматически до общих и делали только то, что было возможно, лишь иногда при помощи заезжих звезд вспоминая какие-то давно забытые навыки. 

– Давайте лучше глянем, что у них в ноутбуке хранится, он же кафедральный, – сказала Мирошкина, единственная женщина у них в группе, майор с госпитального судна на Черном море. – Там, наверное, архив лекций и презентаций за последние лет десять. 

Платонов подошел к ноутбуку, порылся в каталогах и вывел на экран проектора на боковой стене презентацию со странным названием «ДТП. Скорпионс».

Появился заглавный кадр с текстом «Устранение разрыва мочевого пузыря после ДТП», на следующей странице пошло встроенное видео из операционной. Голосов, комментирующих происходящее, не было, а вместо них фоном заиграла песня «Send me an angel». Платонов оглядел застывшую аудиторию и сказал: 

– Это самый крутой клип «Скорпов», который я видел («Скорпы» – немецкая англоязычная рок-группа «Скорпионс». – Прим. ред.). Жаль, сами музыканты не в курсе. 

Он смотрел на экран, где были видны только руки хирургов с инструментами, не очень понимая, что там к чему, но вот это совмещение картинки и музыки оказало на него какое-то магическое воздействие. Платонов даже поймал себя на мысли, что пытался подпевать. 

– Хрень какая-то, – сказал Малышев. – Надо найти что-то стоящее, у меня и флешка есть. 

Этот голос вывел Платонова из ступора, он отошел в сторону, предоставив возможность Малышеву самому найти интересующие его объекты.

– Мальчики, – вдруг услышал он голос Мирошкиной, – а хотите загадку? 

Он посмотрел на нее и подумал, что сложно найти более неинтересную женщину, чем она. Складывалось впечатление, что она никогда не причесывалась: на голове у майора было что-то, отдаленно напоминающее укладку «Эхо прошедшей войны». Мирошкина была излишне курносой и немного гнусавой, с близко посаженными глазами. Для полноты картины не хватало заикания, но с этим у нее все было в порядке. Громкий командный голос, которым она докладывала преподавателям о наличии курсантов, был единственным безупречным компонентом ее образа. 

Не дождавшись интереса со стороны присутствующих, она все равно спросила: 

– Что может быть зеленым, черным, синим и даже женского пола? 

Напоследок она глупо хихикнула, и Платонов засомневался, что ей тридцать пять лет. Казалось, что из школьного возраста Мирошкина до сих пор не вышла. 

– Это просто, – сказал Виктор. – Курсанты академии носят разную форму по родам войск. А с некоторых пор и девочек набирать стали.

– Ну вот, – расстроилась Мирошкина, – никакой интриги… 

 «Какая интрига, вопросу уже несколько лет, я здесь за полгода его раз десять слышал», – подумал Платонов.

Глупая Мирошкина, которая порой, стоя в операционной за спинами ассистентов, несла такую чушь, что хотелось ее придушить, заставила его вспомнить о Мазур. Перед отъездом, сдав дела и должность, он все-таки зашел в кардиологическое отделение. Не мог не зайти.

Наташа Гвоздева, пожелав ему счастливого пути, дипломатично вышла из ординаторской. Мазур подняла взгляд от историй болезни, которых, как обычно, на столе было столько, что казалось странным, почему они не падают на пол. Взгляд этот был крайне красноречив. 

– Не знаю, как ты это все провернул, но рада, честно, – сказала Елена с лицом и интонацией, никоим образом не выражающими радости. – Вернешься?

– Возможно, – ответил Платонов.

– А я замуж выхожу, представляешь? – криво улыбнувшись, сказала Мазур. – Был тут один, еще до тебя, все пороги обивал, цветы дарил, в вечной любви клялся. Ну я взяла и поверила ему. Заявление еще не подали, но за ним дело не станет. 

– Желаю сурового офицерского счастья, – улыбнулся Платонов, сам не понимая цели своего визита. Вроде и не любил он Елену никогда, как ему казалось, а вот, поди ж ты, резануло где-то внутри, в области сердца. Пусть и на пару секунд, но резануло. 

– А я тебе желаю, Платонов, бабу там найти, – закрыла Мазур историю болезни, отодвинулась в кресле и посмотрела на Виктора снизу вверх. – Такую бабу, чтоб за нее и в огонь, и в воду… Ну и чтоб она за тебя тоже. Найдешь – может, и возвращаться не захочешь. Подумай. Там кафедра, наука, жизнь кипит. В Питере был раньше? 

– Да, доводилось, – подтвердил Платонов.

– Ну вот. Зацепись там. Я верю, у тебя получится. А сейчас, извини, работы много. Сегодня же среда, а мне надо до шестнадцати ноль-ноль пару свидетельств о болезни до ума довести. 

Она взяла ручку и продолжила писать с того места, где остановилась с приходом Платонова. Виктор постоял еще несколько секунд, глядя на нее, а потом развернулся и тихо вышел в коридор. Мосты были сожжены… 

Тем временем Тынянкин вернулся с обеда и завел речь о диагностике инфекционного раневого процесса. Но все знали, что его лекции хороши не столько самим материалом, сколько историческими или философскими вставками. Вот и на тот раз Николай Александрович недолго уходил в дебри диагностики и переключился на своего любимого конька – историю медицины. 

– Раньше с диагностикой было так, как сейчас с этим вашим ужасным «Домом-2». Если бы тогда существовало телевидение, то все рейтинги были бы у шоу «Боткин и диагнозы». За его работой следил весь Санкт-Петербург – через желтую прессу. Следили за каждым проконсультированным больным. А он ставит диагноз – и не ошибается. Ставит – и не ошибается. Его гонорары за визит к пациенту на вершине славы доходили до трех с половиной тысяч рублей. Весь город читает хронику, затаив дыхание… Представляете, что у него в душе творилось? Наконец однажды газеты выходят с ликующими заголовками: «Боткин ошибся!» Возможно, не дословно сейчас цитирую, но суть именно такая. Увидел он холеру там, где ее не было…

– С кем не бывает, – подняв брови, сказала Мирошкина.

 – Это мы с вами к такому повороту событий готовы, милейшая, – указал Тынянкин на нее пальцем. – Мы – да. А он нет. Мы понимаем, что сомневаться – это нормально. Он… Черт его знает, что он думал на эту тему. Но годы спустя его жена, а к тому времени уже вдова Екатерина Алексеевна поставила ему памятник. Тот самый памятник, что у нас перед входом в корпус стоит. Знаете, в чем его особенность?

Он обвел всех взглядом, выжидая несколько секунд, потом ответил на свой вопрос сам: 

– Боткин на нем стоит лицом к академии. И спиной к городу.

– Логично, – сказал Малышев. – Все горазды за гениями ошибки искать. А гении из-за этого в себя уходят, работу бросают. Спиваются даже. Вон Пирогов – в пятьдесят лет бросил хирургию.

– Ну, слава богу, Пирогов с Боткиным не спились, – покачал головой Николай Александрович. – Хотя тема алкоголя в медицине всплывает порой с неожиданной стороны. 

Помню, как-то много лет назад была кафедральная конференция, где обсуждали, можно ли пациентам давать алкоголь. И выступил патофизиолог Шрайбер, который объяснил, что ему стыдно за своих коллег, если те не понимают, что расщепление алкоголя требует больших затрат кислорода, а шоковый пациент у нас и так в гипоксии. Казалось бы, все предельно просто. Но после него на трибуну поднялся завкафедрой генерал Беркутов и с красивым вологодским акцентом сказал: «Шрайберу – ему что, ему крепче кофе ничего пить не доводилось. А я точно знаю: водка при шоке помогает!» Как вы думаете, за чью точку зрения проголосовали после докладов? 

Тынянкин вздохнул, потом добавил: 

– Господи, через каких только дураков не пробивалась в этом мире научная мысль… Но хватит отступлений, у нас еще столько материала не охвачено. 

И они продолжили говорить об инфекционном раневом процессе… 

После занятий Платонов получил увольнительную и отправился на очередную прогулку. Февральский ветер с Невы задувал под шинель, но он старался не замечать его. Шел, глядя по сторонам, чем сразу отличался от коренных петербуржцев: им головой вертеть было незачем. Каждый дом, каждый переулок, каждое дерево здесь им было знакомо, и они порой просто не замечали всех этих красот.

В голове сама собой – после общения с Тынянкиным – всплыла напутственная беседа с дедом. Платонов пришел к нему за сутки до самолета. Дед, как всегда, сидел в своем любимом кресле, смотря новости. На столе рядом с ним лежало несколько книг.

– Собрался? – спросил Владимир Николаевич, пожав руку внуку.

– Да уж, – усмехнулся Виктор, вспомнив пару огромных чемоданов. – Все-таки на два года убываю. Одна только форма полностью один чемодан заняла, закрылся еле-еле, прыгать на нем пришлось. Из зимнего только шинель взял – она на заказ пошита. Бушлат там куплю, иначе не допру все это.

– Зимы там не очень суровые, – успокоил дед. – Замерзнуть проблематично.

– Я много наслышан о том, как в патруле чуть без ушей не оставались, – покачал головой Платонов.

– Тебе там сколько учиться, два года? – уточнил Владимир Николаевич. – Ну так это всего две зимы. Прямо как в песне. 

Он встал, чтобы приготовить чай. Платонов услышал из кухни: «Солдат вернется, ты только жди…» Дед любил напевать, особенно когда был уверен, что его никто не слышит. Учитывая особенности его слуха, в этом он был уверен всегда.

Присев с чашкой за стол, дед пододвинул к Виктору книги. 

– Я тут собрал кое-что для тебя. Понимаю, что тяжело, но без этого в хирургии никуда.

Платонов посмотрел на аккуратно сложенную стопку. Каждая книга – бриллиант коллекции. Справочники по ожогам, раневой инфекции и военно-полевой хирургии.

– Дед, мне их в руки брать страшно – это же раритеты, на них молиться… 

– Не надо на них молиться, – нахмурился Владимир Николаевич. – Книги должны работать. Мысль врачебную направлять и сопровождать. Но повнимательней с ними будь: сопрут, и не заметишь. Там, правда, печать моя личная стоит, но кого это сейчас остановит… 

– Спасибо, дед, – Виктор сложил книги в пакет, заодно прикинул, насколько станут тяжелей чемоданы и что придется выкинуть, чтобы не платить за перевес. – Скайпом как пользоваться не забыл?

– Что ж я, совсем в маразм впал, по-твоему? – возмутился дед. – Все, как договорились. Приезжаешь, разбираешься с распорядком лекций, патрулей и дежурств, потом назначаем один или два дня в неделю. Ты мне будешь предварительно звонить по телефону, чтобы я ноутбук включил.

– Чудесно, – порадовался Виктор. Дед к его отъезду был подготовлен. – В отпуск приеду обязательно!

– Да на кой черт тебе сюда ехать? – удивился дед. – Там что, посмотреть не на что? Ты офицер, у тебя проездные, отпускные. За хорошую учебу – льготы по денежному довольствию. Поезжай в Европу, посмотри мир. А еще, не дай бог, женишься там… 

Платонов был с ним в какой-то степени согласен. Не исключено, что именно так он и поступит, но сейчас ему это казалось невозможным. Хотелось приехать, обнять деда, увидеть старых друзей, пройтись знакомыми улочками. Он еще не уехал, а его уже тянуло назад. 

– В целом могу сказать тебе так, – дед посмотрел на него взглядом, каким обычно он одаривал его в школе, когда объяснял какой-то непонятный материал. – Ты, главное, живи там по совести, работай по совести. Чтоб ни тебе самому стыдно не было, ни нам за тебя. Смотри во все глаза, запоминай. Что не понял – спрашивай. Сложное – записывай. Просись на ассистенции, на дежурства. Совершенствуйся. Это тот самый случай из врачебной поговорки: «Подумай немного о себе, и больному сразу станет легче»… 

Когда Платонов попрощался с дедом и вышел на улицу, то почувствовал, как из угла глаза вытекла предательская слеза. Он смахнул ее так аккуратно, словно что-то зачесалось у него на лице, медленно сделал несколько глубоких вдохов и дал себе слово обязательно приехать через год… 

Визг тормозов и толчок в бок были абсолютно непредсказуемыми. Платонов на пешеходном переходе отлетел от большого белого джипа, упал на обледенелый асфальт, посмотрел вверх. Над ним возвышалась радиаторная решетка с эмблемой «Лексуса». Водительская дверь открылась, и на дорогу выпрыгнула молодая блондинка в коротком полушубке. 

Виктор ощупал себя, пошевелил ногами – вроде целый. Он встал, и блондинка, не ожидая, что он быстро поднимется, врезалась в него так же, как секунду назад это сделала ее машина. Платонов взмахнул руками, но удержался.

– Вы живой? – испуганным шепотом спросила девушка. – Ну, говорите! 

– Вроде да, – пожал плечами Платонов. – Шинель – она же как бронежилет. 

– Ничего не сломали? Может, головой ударились? – девушка осматривала его со всех сторон. 

Платонов увидел, что вокруг начал собираться народ, кто-то вытащил телефон. 

– Если не хотите, чтобы ваши фото были через минуту в Интернете, езжайте побыстрей, – Платонов показал рукой на зевак. – И будьте впредь внимательнее. 

– Меня, между прочим, Лариса зовут, – зачем-то представилась девушка. – Может, вас подвезти куда-нибудь? Так сказать, в качестве компенсации.

Платонов задумался, а потом попросил: 

– А устройте мне экскурсию по городу. Если у вас время есть. Покажите то, что, по-вашему, в этом городе может быть интересно приезжему. Эрмитаж и Дворцовую площадь не надо – я там уже был. 

Они сели в машину. 

– Забыл представиться: капитан Виктор Платонов, ординатор Военно-медицинской академии. Хирург.

Она улыбнулась ему ангельской улыбкой, словно и не сшибала никого минуту назад своим джипом. Потом в зеркале заднего вида поправила и так идеально лежащие волосы и медленно поехала по проспекту. 

Платонов смотрел на ее профиль, а в ушах стояли слова Мазур: «Найди там себе бабу… Такую, чтоб за ней в огонь и в воду…» 

Они поехали по Сампсониевскому проспекту обратно в сторону здания академии. Лариса спросила: 

– Это здесь вас учат? 

Виктор кивнул. Они обогнули корпус через площадь Военных медиков, Лариса аккуратно влилась в поток на Боткинской. 

– Говорите куда. Пока плетемся до светофора, можно маршрут придумать. 

Платонов помолчал немного, набираясь смелости, а потом предложил: 

– Да, может, бог с ней, с экскурсией? Просто в кафешке посидим, отметим мое, так сказать, чудесное спасение?

 Лариса улыбнулась: 

– Товарищ капитан, вы ко мне подкатываете, что ли?

 Платонов смутился от столь прямого вопроса, но ответил по форме: 

– Так точно. 

– Давайте я вас хоть по мосту провезу, – не сказав ничего определенно, Лариса повернула с Боткинской направо на улицу Академика Лебедева. – Литейный мост вас устроит в качестве экскурсии? А на той стороне я пару неплохих кафешек знаю. 

«Лексус» аккуратно скользил над Невой, уходя на Литейный проспект. Десятки и сотни машин ровным потоком двигались в быстро надвигающихся сумерках. Виктор продолжал смотреть на Ларису и чувствовал, как с каждой секундой тает где-то внутри образ одной далекой женщины с автоматом в руках и как этот заснеженный город становится ему все ближе и ближе.

Продолжение следует

Фото Юрия БЕЛИНСКОГО/ИТАР-ТАСС

Автор: Иван ПАНКРАТОВ