Метель

Она заблудилась. Сомнений не было: в незнакомом районе, в темноте, одна. Со всех сторон ее обступали коробки домов, желтые квадратики окон да белые сугробы на черном фоне январского вечера. Даже случайных прохожих не было, чтобы узнать, в какой стороне остановка. Она уже не думала о романтическом рождественском вечере со свечами, который, как ей мечталось, ждет ее где-то за одним из этих окон, нет, теперь просто хотелось добраться до своего дома, такого теплого, уютного, безопасного…

Вообще-то, сомнения по поводу романтичности предстоящего вечера у нее появились еще тогда, когда Гоша под разными предлогами отказывался встретить ее на остановке, уверяя, что найти его дом сможет даже слепоглухонемой темной ночью. Никакие ее робкие возражения типа «я же в этом районе ни разу не была», «зимой рано темнеет и прохожих мало», «у меня вообще топографический кретинизм» и откровенная лесть «когда ты рядом, мне так спокойно» на него не действовали. «Прикинь, ты придешь с мороза, а у меня тепло, елка светится гирляндой. Порежешь салатик, курочку запечем и встретим Рождество вместе», – живописал он. 

Глуша смутные сомнения и особенно видение себя, строгающей лук для салатика и моющей курицу, пока Гоша будет смотреть телевизор под елочкой, она старалась мыслить позитивно, выискивая в ситуации что-нибудь хорошее: он по-своему обо мне заботится, создавая уют к моему приходу, он часто простужается, поэтому понятно, почему не хочет лишний раз выходить на мороз, да и вообще не врет же пословица, что язык до Киева доведет… 

И вот теперь она блуждает по сугробам под завывание метели, от макияжа осталось смутное воспоминание, руки от холода даже варежки не спасают. Сколько раз звонила Гоше – абонент не абонент, и хоть ты что… 

Она тяжело опустилась на какую-то занесенную снегом скамейку, глотая слезы. Мысли неслись вскачь: когда же это все началось? Когда в ее жизни стали появляться мужчины, любящие себя гораздо больше, чем ее или их гипотетическое совместное будущее? Где был тот перекресток, на котором она выбрала неверную тропинку?

Впрочем, здесь как раз все более или менее ясно: тот летний день трехлетней давности она хорошо помнит. Как забежала в гости к лучшей, любимой подруге, как выяснилось, что дома Инки нет, только ее муж, как он предложил посидеть, Инна скоро придет; как они пили кофе и ром на кухне и потом, в комнате, смеялись-болтали обо всем на свете… Как он получился, тот поцелуй? Глупо, нечаянно, без всякой мысли о предательстве… 

То, что Инка зашла в комнату и увидела их, было как гром среди ясного неба. Недоумевающий, затравленный взгляд Инны, глуповатая, растерянная улыбка на его лице. Она схватила сумку, сунула ноги в туфли, бормоча какую-то ерунду, не зная, куда девать глаза, чувствуя себя виноватой, виноватой, виноватой, вылетела на улицу, отключила телефон и заплакала на скамейке в каком-то скверике… 

Идиотизм, конечно, но с тех пор она Инку больше не видела. Сначала чувствовала себя безумно виноватой, хотя и понимала, что ничего между ней и мужем лучшей подруги даже и быть не могло, но рука не поднималась взять телефон и позвонить. Когда позвонила Инна – раз, другой, не брала трубку. Потом, когда как-то все поуспокоилось и она почти готова была пойти к Инке и просить прощения, кто-то из общих знакомых вскользь обронил, что у Инны с мужем, дескать, неприятности, семья почти на грани распада, и чувство вины – нелогичное, безумное – захлестнуло ее снова: а может, это из-за меня, может, тот поцелуй был последней каплей или, наоборот, первой? 

Что-то в ней тогда надломилось, тогда и стали появляться в ее жизни эти мужчины – с покровительственными интонациями, снисходительными «глупышка», «дурочка», самовлюбленные, утверждающиеся за ее счет. Причем нынешний Гоша был ведь еще не самым плохим, предыдущий «опекун» поднял на нее руку. И это постоянно живущее в ней чувство вины грызло ее изнутри, заставляя искать наказание за проступок и действительно чувствовать себя недотепистой неумехой, нуждающейся в опеке, растеряхой с «топографическим кретинизмом», женщиной, которая готова потрошить курицу и резать лук перед романтическим рождественским вечером с любимым. 

Другая ее часть, та, «допоцелуйная», протестовала, напоминая, что у нее красный диплом, высокий интеллект, что во всех компаниях ее любили за юмор и острый язычок, что друзья и родные удивляются и огорчаются происходящим с ней переменам, но несло ее под горку с отчаянной скоростью, и остановиться никак не получалось. 

Вот и теперь она словно со стороны с удивлением и даже брезгливостью наблюдала за зареванной амебой, сидящей на заснеженной скамейке в холод и снег: и это – я?

Она поняла, что кричит «нет, нет, нет!» вслух, когда от нее шарахнулась пригревшаяся рядом бездомная маленькая дворняга. Вскочила, схватила сумку. «Возьми себя в руки, ты же заядлая туристка, у тебя отродясь не было проблем с ориентированием на местности!» – закричала она той части себя, которая тихо скулила от страха. 
Неожиданно впереди возникли яркие фары машины, медленно пробирающейся по двору. Она решительно шагнула наперерез: ну не убьют же меня, хоть направление к дороге покажут. Взвизгнули тормоза. 

– Ты что, одурела? – завопила выскочившая из машины женщина в роскошной шубе, тряся ее за плечи. – Жить надоело?! О господи, Лида! Лида, это ты?

– Инна? Инна! Не может быть!

– Ты что здесь делаешь в такое время? Боже, да ты околела совсем! А ну пошли в машину! Садись! Стас, ты не поверишь, это моя лучшая подруга. Сто лет не виделись. Да, та самая Лида, что я рассказывала. Да, если бы не она, я никогда бы от Сашки не ушла и тебя не встретила. Лидка, горе мое, да что с тобой? 

– Инна, ее согреть надо, – большой мужчина с маленьким ребенком на руках говорил глухим баском. – Согреть и накормить. По-моему, у твоей подруги беда. Везем ее к нам, встретим Рождество вместе. Лида, у вас нет других планов?

– Да какие планы, какие планы, а то я ее отпущу – после стольких-то лет! Лидка, ты едешь с нами, учти, я тебя все равно не выпущу. У нас и елка, и гусь фаршированный – Стас сам готовил. Да что там! Остаешься ночевать. Все, поехали!

– Подожди, Инна, у меня еще есть дело, – Лида открыла дверцу и поманила понурившуюся дворняжку с заиндевевшей мордочкой. – Иди сюда, псинка. В Рождество нельзя на улице мерзнуть. Я буду твоей хозяйкой.

Большая синяя машина медленно исчезала в вихрях снега. Метель выла…

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ