Барышня и капитан

Продолжение. Начало в номерах «В» за 17, 24, 31 мая, 7, 14, 21, 28 июня, 5, 12, 19, 26 июля и 2 августа.

В начале сентября Андрей снова поехал к маме, копать все ту же пресловутую картошку – железобетонный аргумент в пользу деревни. Аня не расспрашивала его ни о чем. И даже если бы ей попалось на глаза новое письмо от Любы Бобровой из Домашлино – она бы не стала его читать: незачем, и так все ясно в датском королевстве.

И он молчал, предполагая, что деревенские новости от мамы ей неинтересны. А про новости из соседней деревни и вовсе нельзя было сказать. Так и жил, а что? Как многие живут. Говорят, у бывалых моряков вообще в каждом порту по зазнобе. А тут всего одна.

«Может, нас снова на один пароход вместе определят, надо только Любе сказать, куда мне направление выпишут, чтобы и она туда же попросилась», – задумывал Андрей на будущее.

В конце этого же месяца пароходство направило его на курсы по выживанию в экстремальных условиях, потом начались зачеты на тренажерах. Потом сертификаты, допуски – одним словом, моряк готовил документы для очередного рейса. Отпуск кончался через месяц, и нужно было еще пройти медицинскую комиссию.

Тут-то и случился подвох, которого никто не ожидал. Терапевт сказала, что анализы не очень хорошие. Направила к другому врачу, та заставила пройти еще какие-то обследования. И диагноз, мудреный, что-то по почкам, а вернее, заключение медкомиссии: в плавсостав не годен.

Дома Андрей бушевал. Кричал, что он здоров, что это чьи-то козни, не может быть, чтобы у него что-то было не в порядке. Подумаешь, простыл на северах! Грозился пойти в кадры, надавить на кого нужно, может, и к самому начальнику пароходства надо идти.

Аня, притихшая, сидела в углу кухни и не знала, что сказать мужу. Утешать – бесполезно. Он же учился на моряка, это его профессия, чем он еще может заняться на берегу? Снова учиться? Или идти в рабочие, на завод – так они позакрывались все, мама так про Иваново говорила, а здесь и вовсе, наверное, никаких заводов нет. Полгорода жителей с морем связаны, остальные ждут на берегу.

Муж сходил за пивом в киоск на «Торговку», сел за стол напротив жены, налил в два стакана:

– Будешь?

– Нет. Мне завтра к детям, запах будет.

– К детям?! К каким, к черту, детям! – Андрей снова вспыхнул, как будто и не было паузы для похода за пивом. – Да ты бесплодная, правильно мама говорила, в твоем тощем теле ничего завестись и не может! Поэтому и идешь к чужим, потому что своих иметь не можешь. Балерина чертова!

Андрей грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули бутылки с пивом и звякнули о рядом стоящие стаканы.

Ане поплохело. В голове зазвенели колокольчики, перед глазами поплыло розовое пятно от абажура. Держась руками за стол, потом за стены, тихо перебралась в спальню и легла, закрывшись с макушкой одеялом.

Не плакала. Ее не знобило, не было жара. Ничего уже не было.

Хотелось заснуть здесь, а проснуться в тридевятом царстве, в тридесятом государстве... Аня начала про себя рассказывать сказку про Машеньку и Медведя: сяду-сяду на пенек, съем-съем пирожок... Не садись на пенек, не ешь пирожок... Видения переплелись в ее сознании: и Маша уже не в лесу, а качается в лодке на море. Медведь по берегу ходит, добрый, зовет ее к себе. Сам доплыть не может, а у нее нет сил грести эту лодку веслами к берегу...

Утром Аня тихо собралась и ушла на работу. Андрей спал на верхнем ярусе полатей.

Вечером Аню на столе ждала записка.

«Из-за тебя у меня все пошло прахом в жизни. Как только на тебе женился, сразу начались несчастья. Я не хочу тратить свою жизнь на тебя. Подавай на развод, где загс, сама знаешь. Без детей нас быстро разведут.

Позвони Сашке Веркину, договорись насчет квартиры, если он тебе ее оставит. И скажи ему дату развода. Я ему из деревни перезвоню, узнаю и приеду на один день в город. Переночевать найду где, к тебе не вернусь. Все, пока».

Все, пока... Не прошло и полутора лет... Все, пока...

***

Холодные осенние месяцы Анна провела как в анабиозе. Тело ее ходило на работу, показывало детям новые упражнения. На репетициях аэробики руки-ноги выполняли все задуманные элементы. Привычно топила печь по вечерам (доктор Веркин сказал: живи, сколько сочтешь нужным). Желудок принимал пищу, не особо задумываясь, что там, в тарелке. Все шло как на автопилоте.

И только душа, измученная душа девушки, застыла и почти не дышала.

Не жила, не думала, не чувствовала.

Не ждала, не верила, не надеялась.

***

Перед новогодними праздниками в телевизионной столовке Никита стал свидетелем разговора между Светланой Сергеевной и диктором Семеном Васильевичем, сидящими за обедом рядом с ним.

– Кто же в паре с тобой будет, Васильич? – услышал Никита часть разговора.

– Да с Анютой в прошлом году удачно было, Снегурочка из нее шикарная была. Если из своих не найдем, надо из праздничного агентства брать.

– Кто же знал, что муж ее таким негодяем окажется. Довел девку до нервного истощения и сбежал. Накажет его жизнь за дела такие.

Никита еле дождался окончания рабочего дня. Его решимость мог остановить только ядерный взрыв или цунами. Но ни того ни другого, к счастью, не намечалось, а он прокручивал в голове десяток возможных вариантов дальнейшего развития событий.

Они не виделись несколько месяцев, после той поездки на яхте. За фонограммами она больше не приходила, так как сама уже выбирала мелодии из множества кассет, которые он ей записывал в течение предыдущего года.

Вернее, это она его не видела, а он продолжал озвучивать пленки и видел ее на экране монитора не далее как месяц назад. Ничего особенного, точнее, чего-то необычного, другого, настораживающего он в ней не заметил. Такая же худенькая, беленькая, голубые глаза на пол-лица, милая улыбка...

Он знал ее в движении, чувствовал ритм девичьего тела и уже воспринимал Аню как близкого человека. Подобно Пигмалиону, он любовался образом прекрасной девушки на мониторе, помогал наполнить танец музыкальным содержанием. Но как приблизить к себе этот образ, как оживить эту Галатею для себя в реальной жизни, как добиться ее расположения – он не знал.

Что с ней сделал этот злыдень? Что значит «нервное истощение», о котором сказала Светлана Сергеевна? Спросить у нее во время обеда, при посторонних, он не решился – мало ли какие подробности могут открыться.

Но Никита готов был хоть сейчас свернуть шею обидчику Ани, отдубасить по-мужски, если хоть волос слетит с головы его возлюбленной. А то, что он влюблен, он признался себе уже давно. Только выбор был за Аней, а она сказала, что совместные танцы кончились…

Вот и знакомая подворотня. Чуть меньше года назад он гарцевал здесь на февральском морозе, ожидая Аню с известием о работе в балетной школе.

Нырнув в арку, он сразу бросил взгляд на ее окна. Ранние сумерки декабря высветили два окна слева от входной двери в подъезд. Кто-то дома. Это уже хорошо.

«Если Аня одна – я ее спасу, помогу ей во всем, что бы она ни попросила и ни захотела. Если дома этот хмырь, по совместительству ее муж, то тоже хорошо. Я выясню, что значит «довел до нервного истощения», у него самого».

Он уже забыл, что Светлана говорила о том, что муж куда-то сбежал.

Никита не волновался, он был полон решимости выяснить все здесь и сейчас. Все и сразу. И тут же сомнение: «Но надо сначала на Аню посмотреть – вдруг она его защищать начнет, как прежде защищала свой брак? Да без разницы! Я все равно ему влеплю разок хотя бы за то, что в коллективе знают о его проделках, обсуждают девушку, хоть и сочувствуя ей».

Знакомая дверь в квартиру. Постучался. Услышал Анин голос из-за двери:

– Входите, не заперто.

Никита вошел в прихожую, сунул шапку в карман, на ходу снял куртку, бросил ее на ящик с инструментом и пошел в комнату.

Аня сидела за столом у стены, лицом к окну. Перед ней стояла чашка с горячим чаем, от которой поднимался легкий пар. Она видела Никиту, идущего через арку к подъезду. Но не сделала ни шага, ни движения головой в его сторону.

– Аня, ты в порядке? – Никита испугался ее отрешенного вида и отсутствия каких-либо эмоций.

– Садись. Я в порядке. Наливай себе чай.

Уже хотя бы говорит. Никита сел, привыкая к ситуации. По тому обстоятельству, что никто не вышел из спальни и девушка пригласила его к чаю, он понял, что в ближайшие несколько минут бить соперника ему не придется. Аня жива, сидит рядом, пьет чай. Вот и хорошо, вот уже все почти совсем хорошо. Сейчас надо выяснить, что случилось, нет ничего непоправимого.

– Аня, он бил тебя?

– Кто? – Девушка повернулась лицом к Никите, но смотрела сквозь него, куда-то в проем между кухней и прихожей.

– Муж твой, кто ж еще. Я услышал на работе, что ты не будешь на новогоднем празднике, потому что... Потому что... – Никита замялся, потому что не знал, как правильно выразить состояние, которое описала за обедом Светлана. Потому что он думал, что нервное истощение – это совсем исхудавший человек, лежащий в кровати бездвижно. А Аня производит впечатление нормальной девушки, только заторможенная какая-то.

– У меня больше нет мужа. Мы развелись. – И добавила так же безучастно: – Нет, он меня не бил.

Вопль ликования пронесся в теле Никиты от макушки до пяток, из сердца вниз куда-то и снова – обратно. «Господи, она свободна, наконец-то!» Он бы сплясал гопака прямо сейчас, и с притопом, и с прихлопом. Но, во-первых, тут не развернешься, а во-вторых, плясать народные танцы он не умел.

Правильное воспитание подсказывало ему, что эта новость – только для него радость неизбывная. А девушке может быть очень, очень плохо, и нужно быть предельно деликатным, чтобы не усугубить ее замороженное состояние.

– А я тут пару уроков каратэ у друга взял, чтоб отомстить ему за тебя, если б тронул.

– Не надо.

– Он в городе? Приходит? Тебе нужна защита?

– Нет. Он живет в деревне. У мамы, наверное. Защита мне не нужна. Я даже дом не запираю изнутри. Мне все равно.

Аня говорила механически, как робот, односложно отвечая на поставленные вопросы. Никаких эмоций на лице. Печаль, радость, обида – ничего. Только небольшая синева под глазами. То ли от слез, то ли от недосыпа.

– Вот это не очень хорошо. Шпана всякая бродит по ночам, могут и без стука войти. Придется мне освоить вторую профессию – сторожа. Буду приходить сюда по вечерам и сидеть в прихожей.

– Не надо.

– Хорошо, сидеть не буду. Просто буду приходить каждый вечер проверять дверь. Если не заперто, попрошу тебя закрыться и пойду домой. Такой вариант годится?

Аня промолчала.

Никита оценил это как согласие и про себя отметил поворот к улучшению ситуации. По крайней мере, он будет видеть ее каждый вечер, может, и к чаю пригласит, все не одиноко ей будет. А со временем, наверное, пройдет хандра эта.

Он чувствовал, что ее нельзя оставлять надолго одну. За этой отрешенностью и молчанием, так нехарактерными для девушки, которую до этого он всегда видел веселой и жизнерадостной, таился какой-то тоскливый сюжет. Неужели она так сильно любила его? А может, и сейчас продолжает любить?

И что? Встать и уйти? А если не любила, то чего ей так убиваться? Не зная причину их развода, предполагать можно одно, а на самом деле может быть совсем другое.

Попытается ли все-таки Аня спасти свой брак? Вернется ли к ней Андрей? Узнаете в следующем выпуске толстушки «В». Окончание следует...