Счастливый миг Александра Зацепина

От судьбы не уйдешь. Это подтверждают биографии многих великих людей. Об этом откровенно говорит и знаменитый композитор Александр Зацепин, который в юности мечтал совсем о другой профессии.

Именно ему выпала судьба стать автором самых известных песен и мелодий к ставшим культовыми фильмам: «Земля Санникова», «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «Иван Васильевич меняет профессию», «Женщина, которая поет», «31 июня». Эти картины уже невозможно представить без их визитных карточек-шлягеров – «Песенки о медведях», «Острова невезения», «Ищу тебя»…

Александр Зацепин написал более 300 песен и мелодий к 120 фильмам! А название песни «Есть только миг» стало и названием его автобиографической книги. В ней он откровенно рассказал о творческом пути, закулисье, друзьях, коллегах и любимых людях. Последние 20 лет композитор жил во Франции, но после смерти супруги переехал к дочери в Швейцарию. В Россию 91-летний маэстро приехал, чтобы презентовать свою книгу.

А в детстве любил паровозы…

– Александр Сергеевич, у вас столько хитов, и трудно сказать, какая из песен лучше. А у вас есть самая любимая композиция?

– Если у матери многодетной спросить: «Какой ребенок самый любимый?» – наверное, она скажет, что самый младший, потому что он такой маленький, хорошенький. Но на самом деле все дети – любимые. Так же и с песнями, и с музыкой. Если появилось что-то новое и это новое вышло достойным, то на этот момент эта музыка для меня самая интересная. А потом как-то и к ней привыкаешь…

Но песни я давно не пишу. Не стало моего поэта – Леонида Дербенева, не стало моего режиссера – Леонида Гайдая. И с исполнителями ситуация изменилась. С Аллой Пугачевой когда-то работал, но она сейчас не поет. А писать просто так, чтобы это оставалось в столе, неинтересно. Поэтому я переключился на мюзиклы. Написал несколько мюзиклов и детский балет «Тайна третьей планеты», в октябре будет премьера.

– Какая ваша любимая музыкальная эпоха?

– Я учился в консерватории классической музыке, но уже тогда существовало такое направление, как джаз. Оно не очень приветствовалось, потом его вообще запретили, и джазовые оркестры стали называть эстрадными. Я слушал и классические концерты, и современную музыку по радио. Но связь современной песни с классикой идет еще со времен Баха. И корни у этой музыки одни и те же. Листва может быть разной, а вот корни – одни.

– Первая мелодия, которая врезалась в память?

– Бабушка мне пела белорусские песни. Я их хорошо помню. А еще помню из раннего детства, как года в три меня очень интересовали паровозы. Я часами мог на них смотреть!

Угадай, каков Гайдай

– Расскажите о дружбе и работе с Леонидом Гайдаем.

– Я считаю, что в жизни очень важен случай. Не познакомился бы мой папа с мамой – и меня бы не было. Это же тоже случай! Так и с Гайдаем. Если бы он не поссорился с композитором Никитой Богословским, я бы с ним не работал.

Первый фильм у Гайдая был из трех новелл, где студенты все учатся, учатся. И я ему предлагал в последней, третьей новелле в конце сделать песню. Он отказался. А потом мне говорил: «Почему же ты меня не уговорил? Сейчас бы песня осталась!»

А в «Кавказской пленнице» уже были запланированы песни. Пригласил Леню Дербенева. Там было не все так просто: мы и ссорились, и я даже хотел уходить из картины, но благодаря художественному руководителю Пырьеву остался. Тоже случай – ведь будь Пырьев в командировке, я бы ушел и в картине был бы другой композитор…

– С Гайдаем тяжело работалось?

– Очень легко. Первый раз мне принесли сценарий к его фильму толщиной с сантиметр. А у него лежал сценарий этого же фильма толщиной сантиметров восемь! Художник ему на каждой странице рисовал сцену из фильма. И это мне очень много дало. Помните, верзила пошел в душ, а потом прошел через дым от костра и стал такой весь закопченный (речь об эпизоде из кинокомедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика». – Прим. «В»)? В сценарии был такой рисунок. И у Гайдая ремарка – «галоп». А я себе сделал ремарку – «самба». Гайдай говорит: почему самба? Я поясняю: потому что актер будет черный, как африканец, и в контексте эта музыка будет ближе и точнее. Гайдай согласился.

– Вы написали музыку к культовой комедии «Бриллиантовая рука». Расскажите, как работали над фильмом.

– Гайдаю тогда сказали: «Леня, у тебя не только тексты в фильме криминальные, но и песни». И если бы не случай, все бы вырезали.

А случай был такой. Брежнев попросил посмотреть какую-нибудь современную комедию. И ему послали на дачу «Бриллиантовую руку». Как мне рассказывали, он ее посмотрел два раза, потом в понедельник позвонил и сказал: «Такая комедия хорошая, выпускайте скорее!» Благодаря этому звонку фильм увидел свет. И еще в этой картине Гайдай снял в самом конце атомный взрыв. И начальство ему сказало: «Леня, ну ты хотя бы атомный взрыв убери!» Он ответил: «Я подумаю…» А через три дня убрал эту сцену – вроде как уважил цензуру.

Лучший соавтор

– Расскажите о вашей дружбе с поэтом Леонидом Дербеневым.

– С Дербеневым меня познакомил композитор Алик Флярковский, и мы сразу договорились с Леней написать песню. И написали, она называлась «Костер на снегу», для «Мосфильма».

Дербенев мог написать стихи на любой размер, хоть с музыкой, хоть без музыки. С ним было очень удобно работать, он всегда серьезно подходил к делу. И когда он писал слова к песне «Есть только миг», он выдержал все паузы, чтобы исполнитель мог взять дыхание. А другой поэт мог бы написать какую-то длинную строчку – и песня уже потерялась бы…

Когда не стало Дербенева, я хотел работать с Ларисой Рубальской. А она сказала: «Я на музыку никак. Давай я тебе лучше дам стихи!» Но это для меня уже будет не то. Ведь каждый по-своему делает. И мелодия может прийти неожиданно – так же, как и стихотворная строка у поэта. Сначала записываешь какой-то набросок, а потом уже рождается произведение. Я проиграю, запишу на память. А когда появились диктофоны, стал записывать на диктофон, чтобы через несколько дней послушать, хорошо это было или плохо. Бывает, что и выкидываешь какую-то мелодию. А бывает, что-то поправил, дополнил – и что-то уже сложилось. Есть темы мелодий, которые потом разрабатываешь…

Было, что в год у меня выходило по два-три фильма. Однажды даже пришел как-то к режиссеру, играю ему и говорю: «Это вот когда герой погибает». А режиссер: «Но у нас никто не погибает!» Я говорю: «А, это не к тому фильму мелодия!» Ведь песни для фильмов пишутся заранее. А вдруг фильм снимут, а музыка не получится?

Тоска по родине

– Кто первые слушатели ваших мелодий?

– Жена и дочь. Ведь не всегда хиты получались. Так вот дочь сразу говорила: «Это плохая песня». А жена всегда жалела: «Ничего, ничего, неплохая песня…»

– Вы уже больше 20 лет живете за границей. Не жалеете, что оторваны от России?

– Мне не 20 лет, поэтому я живу в семье дочери в Швейцарии. Мне там удобнее. Я жил в Париже с женой. Когда жена умерла, сильно переживал, одному мне было тяжело. И дочь с зятем предложили переехать к ним. Если бы я вернулся в Россию, я тоже был бы один. Но, несмотря на расстояние, это моя родная страна, я очень люблю Москву, люблю Россию. И каждый год по нескольку месяцев живу на родине.

Есть только миг…

– В вашей жизни есть то самое мгновение, которое изменило судьбу?

– У меня не было желания стать композитором – как и многие, учился в музыкальной школе, вот и все. Меня интересовала химия: я все время что-то смешивал, экспериментировал, химия была для меня самой интересной наукой, и я хотел дальше в ней развиваться.

А потом переключился на радиотехнику: паяли с ребятами приемники, слушали вражеское радио, – смеется Александр Сергеевич. – И даже хотел пойти в радиотехнический институт. Но это уже был 1944 год, военное время. А жили мы в Новосибирске. И я подумал, что первый и второй курс во всех институтах одинаковые. И пошел в институт инженеров военного транспорта. Там я организовал джаз-оркестр. Но все еще не хотел быть музыкантом. Пока занимался в оркестре, упустил математику, не сдал экзамен. И меня выгнали.

Я пошел в армию. Это было начало 1945 года. Помню, как друзья забросили меня на крышу поезда, и так я добрался до Омска. Холодно было, конец февраля, но добрался…

Сначала нас готовили на фронт. Но потом пришел генерал и сказал, что я поеду в Тюменское военное училище. «Доволен?» – спрашивает. Я говорю: «Нет». – «Ты что, не хочешь быть советским офицером?» Я отвечаю: «А разве позорно быть советским солдатом?»

Но в Тюмень поехал. А там командиром взвода был Евгений Матвеев – будущий известный артист. И у него была хорошо поставлена художественная самодеятельность. И вот я не знаю: миг это или не миг? Я там, конечно, участвовал.

Потом война закончилась, мне дали отпуск, я приехал домой, в Новосибирск, по четыре часа занимался на аккордеоне и кларнете, чтобы не офицером быть в армии, а перейти в клуб.

В школьные годы я окончил курсы трактористов, радиотехников и киномехаников. И в 1944 году даже работал в колхозе, пахал землю. А в армии меня перевели в клуб киномехаником. Я привозил музыкальные фильмы. Все их посмотрел. И тут, наверное, я задумался уже над тем, что же мне по-настоящему в жизни нравится…

Потом меня перевели в ансамбль песни и пляски, там был джаз-оркестр. Позже появился указ: закрыть джаз-оркестры. И у меня был выбор: полгода дослуживать солдатом или играть на балалайке. Я выбрал балалайку. А на самом деле – музыку.

Потом два года работал в филармонии аккомпаниатором и играл на аккордеоне соло. И подготовился к поступлению в музыкальное училище. Вот так и пошло…

А где был этот счастливый момент – кто его теперь знает?

Автор: Мария ДОНСКАЯ, ИА «Столица»