Врачеватель шедевров

Одна из самых престижных наград в области культуры в России – премия благотворительного фонда имени Павла Третьякова «За верность профессии и многолетнее служение русскому искусству». Она была учреждена в 2006 году, чтобы поощрить тех, кто преданностью делу и высоким профессионализмом приумножил славу и достоинство русского искусства.

Обладателями этой награды являются ведущие сотрудники Третьяковской галереи и других крупных музеев России. На днях премия фонда имени Третьякова была вручена нашей землячке Светлане Плешивцевой, реставратору первой категории. Полвека назад Светлана Антоновна пришла работать в Приморскую краевую картинную галерею и стала не просто уникальным специалистом, а человеком, которому в буквальном смысле цены нет.

Как открыть второе дыхание

– О такой профессии, как реставратор, я и не помышляла сначала, – рассказывает Светлана Плешивцева. – Я и художником-то себя не видела. Просто в школе хорошо рисовала, оформляла стенгазеты. Потом стала работать оформителем витрин в универмаге в Уссурийске. Там мне и посоветовали пойти в художественное училище. Я поступила и, если честно, вполне была готова стать учителем рисования и черчения. Но после училища получила распределение в Приморскую картинную галерею научным сотрудником. Ездила на поезде по краю с передвижными выставками. Приезжали мы в город утром, развешивали картины, принимали экскурсии, вечером снимали все и ехали дальше. Все Приморье объездила!

А потом тогдашний директор галереи Нина Ильчук предложила мне поехать на учебу в реставрационный центр имени Грабаря. Кстати, тогда ближайший к нам реставратор был только в музее Иркутска. Чтобы понять, что это за работа такая, я сначала туда съездила, познакомилась, посмотрела. И поняла: надо ехать учиться в Москву. Так и ездила учиться 12 лет. В 1976 году получила вторую категорию как реставратор, в 1985-м – первую.

– Человек вашей профессии нужен галерее как воздух...

– Нужен, но, увы, далеко не везде есть возможность иметь в штате реставратора. Когда я начала учиться, галерея перестала посылать работы на реставрацию в Москву, так что поле деятельности у меня было огромное. Вообще, отправлять картины в столицу – это очень сложно и опасно, они подвергаются тряске, перепаду температур. Конечно, лучше реставрировать на месте.

Сначала все силы я бросила на восстановление живописного фонда, который очень в этом нуждался. Потом стала учиться реставрации древнерусской живописи, икон. Икон у нас в коллекции много, и все тоже нуждались в заботе. Они же на дереве выполнены, а дерево сильно подвержено порче из-за изменений температурно-влажностного режима: впитывает влагу, сохнет и в результате начинает гулять, искривляется, трескается, начинает осыпаться лакокрасочный слой.

Технология работы с иконами очень тонкая, кропотливая. А самое главное, это неблагодарная работа, потому что даже хорошо восстановленная икона все равно через некоторое время снова потребует реставрации – дерево есть дерево. Так что мы постоянно проводим профилактические осмотры живописных работ и иконописи. Работа у реставраторов есть всегда.

Помню картину Аристарха Лентулова, одного из основоположников русского авангарда, очень большую, два на два метра, которая долго хранилась свернутой, была помята. Для страховки я поехала с ней в Москву, там для нее сделали специальный подрамник. И все получилось: сдублировала картину на новый холст, подводила грунт, затем восполняла красочный слой. Вот вывесим новую экспозицию, приходите посмотреть, как это полотно обрело второе дыхание.

Кстати, когда мы недавно отправили свою коллекцию на выставку в Третьяковку, мои коллеги в этом уважаемом музее высоко оценили состояние наших фондов. А практически все работы прошли через мои руки. Столичных реставраторов очень заинтересовал натюрморт русского живописца Федора Борзенкова, чьих работ сохранилось совсем немного, даже в фондах Третьяковки всего одна. Так вот, они узнали, что в нашем натюрморте было 24 прорыва, а сейчас он как новый, и заинтересовались реставратором. Выражали уважение свое...

Чеснок уже не нужен

– Насколько я знаю, вы много лет были единственным реставратором на Дальнем Востоке.

– Да, поэтому приходилось помогать коллегам. Ездила в Хабаровск, Комсомольск-на-Амуре, Благовещенск, Магадан. Очень много работала там, 10–12 работ успевала отреставрировать за месяц. Особенно много работы было в Магадане, я в шутку сказала коллегам: вы мне раскладушку в мастерской поставьте, я и ночью буду работать. Когда Магаданскому музею исполнялось 40 лет, они сделали отдельную выставку – отреставрированных мною работ.

К слову, меня и в Китай приглашали, в частный музей. Очень интересная была работа – реставрация картин одного из первых живописцев этой страны. В Китае ведь чаще графика встречается, чем живопись. Работы были в плачевном состоянии, пришлось отсоединять авторский холст от какого-то картона, дублировать на новый холст, натягивать на подрамник. Как же приятно было потом смотреть на результат!

Сейчас у меня уже есть коллеги в Хабаровске, да и в нашей галерее есть мои ученицы. Кстати, когда я беседовала с потенциальными кандидатами в ученики, в первую очередь спрашивала, умеют ли они что-то делать руками. Ведь у настоящего реставратора руки, как говорится, должны расти из нужного места. Я, например, и шить, и вязать, и вышивать умею, детям своим сама все шила. Пальцы должны уметь работать, это важно.

– На взгляд постороннего, ваша работа – тихая, спокойная...

– Частично. Наша работа спешки не терпит, все надо делать спокойно и очень аккуратно. Усидчивость – вот наше достоинство. Когда восстанавливаешь живописный слой, сидишь с лупой два-три часа буквально над квадратным сантиметром.

Впрочем, от лупы иногда приходится отвлекаться. Вот смотрите, какие у нас тут утюги. Попробуйте поднять! Что? То-то! Это старые, еще дореволюционные, из тех, что на печке разогреваются. А эти – специальные, профессиональные, мы их из Италии выписывали. Они весят четыре и восемь килограммов! Очень удобны как пресс. Но на самом деле нужны для другого. Часто ветхие картины имеют механические повреждения, деформированы, а их нужно перенести на новый холст. Как мы это делаем? Итальянские утюги разогреваем, а старые ставим в холодильник. Сначала проглаживаем электрическими – крепко теплыми (сильно нагревать нельзя, чтобы не сжечь), а следом – холодными. И тогда холст сливается со старым, авторским, почти идеально.

– Вот никогда бы не подумала, что реставраторам нужно тяжести таскать.

– И тяжести поднимаем, и пилим, чтобы подрамники сделать, и строгаем, и гвозди дергаем из старых подрамников. Все умеем! Работа реставратора физически тяжелая, поэтому среди реставраторов много мужчин...

Или вот у нас есть ряд инструментов, очень похожих на медицинские. Зубодеры, например. Знаете, как удобно извлекать ими гвозди из старых подрамников! А гвозди, замечу, бывают по пять сантиметров длиной. Это мы сейчас холсты натягиваем специальными гвоздиками по полтора сантиметра с большой шляпкой, удобными. А в старых работах бывает по-разному, иногда и отвертка нужна, и усилия недюжинные.

Сейчас мы готовим выставку работ старейшего приморского художника Николая Мазуренко. В его время, в 50-х, художники мало внимания обращали на такие детали, как подрамники, порой сами их сколачивали из четырех досок. В итоге полотна неправильно натягивались, деформировались, а многолетнее хранение это только усугубляло. Все это надо теперь как-то исправлять...

Еще нам нужны скальпели – глазные, брюшные. Ведь когда зачищаешь холст от старого лака или олифы, приходится подчас отделять их от красочного слоя вручную, под лупой, потихоньку. А снимешь этот желтый слой – и открывается первозданная авторская живопись. Она прекрасна!

То же и с иконами. Почему старинные иконы бывают такими потемневшими? Все дело в лаке. Раньше его натирали чесноком или луком, чтобы посветлел, а сегодня мы аккуратно снимаем старый лак и покрываем потом прозрачным. И миру становится видна настоящая икона, с яркими натуральными красками.

Химик, физик, сыщик

– Реставратор – это больше ученый или художник? Требуются вам знания физики, химии?

– Конечно. Хотя пользуемся уже готовыми препаратами, все равно нужно высчитывать процент раствора. Увы, сегодня мы не используем в работе краски старых мастеров, восстанавливаем картины современными красками, и наша задача в том, чтобы подобрать тонировку, палитру тон в тон и работать очень аккуратно. Ни в коем случае не замазывать! Мы даже мазки моделируем из грунта и потом закрашиваем их.

– Говорят, что реставратор запросто может обнаружить под картиной какого-нибудь неизвестного художника работу, например, Рафаэля.

– Ну, Рафаэля находить не доводилось, но... Реставрируя работу неизвестного художника XVII века «Встреча Елизаветы с Марией», я удаляла старые «записи» – закрашивания, сделанные не автором работы. Именно так в прежние века подчас работали реставраторы: закрашивали толстым слоем, могли в поднятую руку персонажа вписать, например, бокал. А то и того хуже: если картина не влезала в раму, просто обрезали ее по краям. Сейчас мы работаем совсем иначе, наша задача – вернуть полотну первоначальный вид...

Так вот, когда я убрала эти наслоения, в правом нижнем углу картины обнаружилась написанная автором фигура мальчика. Просто она в процессе жизни картины была почти утрачена, и предыдущий реставратор не стал утруждаться, замазал и все. Я этого мальчика буквально по кусочкам воссоздала!

Помню работу «Нападение разбойников», написанную на медной пластинке. Она небольшая, 20 на 35 см, но многонаселенная. Персонажей много, а состояние их такое, что у лошади, например, остались видны только копыта и уши или полфигуры человеческой всего было видно. Приходилось дописывать. А чтобы костюмы персонажей были верными, пришлось очень много читать литературы по истории костюма того времени. Замечу: реставраторы никогда не вмешиваются в авторскую живопись, ни миллиметра не закрашивают, только восстанавливают то, что утрачено.

– Проходя по залам картинной галереи, думаете ли вы: вот эту картину я лечила, эту?

– Да, и это приятно. Я люблю пройти по залам до прихода посетителей, здороваюсь с картинами. В определенном смысле мы – труженики невидимого фронта, наша работа как будто бы не видна. Ведь как думают посетители: надо же, как хорошжо картина сохранилась. И только специалисты заметят и поймут, сколько вложено труда. Бывая в других музеях, я всегда вижу работу реставратора. И потому так приятны похвалы коллег и вот эта награда – премия фонда Третьякова...

Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ