Оккупация: два года под страхом смерти

Неожиданное и поистине уникальное продолжение получила акция «В» «Я помню. Помните и вы». Напомним: эту акцию «В» проводил к юбилею Победы в Великой Отечественной войне и в ее рамках публиковал воспоминания детей войны – людей, чье детство выпало на суровое военное время.

В редакцию обратился капитан 1-го ранга в отставке помощник председателя совета ветеранов войны и труда, вооруженных сил и правоохранительных органов Первомайского района Владивостока Георгий Шеньшин. Много лет Георгий Иванович собирает и сохраняет воспоминания тех, кто воевал на фронтах Великой Отечественной, и тех, кому война изуродовала детство, юность…

Он любезно предоставил «В» собранные им материалы – воспоминания детей войны, которые мы и публикуем.

Я родился в 1932 году в селе Беликовка Ульяновского района Сумской области на Украине. Отец мой работал главным бухгалтером (он умер через пять лет после моего рождения), мама – на разных полевых работах. Жила с нами бабушка – мама моего отца, Фиалковская Матрена 1863 года рождения.

А еще было у меня три старших брата: Иван (1918 год рождения), Николай (1920-й) и Максим (1925-й).

Армия ушла без боя

В то страшное воскресенье – 22 июня 1941 года – я и мой друг Василий к обеду наловили много всякой рыбы (линьков и карасей) и радостные шли домой… Но дома ждала страшная весть: началась война.

Сразу же началась мобилизация всех мужчин и парней призывного возраста. А ближе к вечеру проезжали на машинах и проходили пешим строем солдаты, и даже было слышно их пение. И это как-то сглаживало то напряжение, которое охватило все село.

Уже в июле через нашу Беликовку начали прогонять колхозные табуны, в августе на полях появилось много брошенных лошадей, коров и особенно овец. Я в свой двор привел хорошую корову (назвал ее Зорькой) и трех овец.

В середине августа через село стали отходить легкораненые, а машины везли тяжелораненых. Женщины безутешно плакали и причитали. А солдаты просили пить, пить…

В конце августа недалеко от села были сбиты в бою три наших самолета. Они горели и, не долетев до села, сбросили в яру пять или семь бомб, а затем рухнули на большое поле, в небо поднялись три высоких столба дыма и пламени. Вскоре в Беликовку прибыло воинское подразделение – 200–300 солдат и офицеров. Из вооружения были у них пять пушек-сорокапяток, пять пулеметов, противотанковые ружья, винтовки и гранаты. Они сразу же начали рыть окопы вдоль села, устанавливали противотанковые ежи и сорокапятки, тщательно маскируя их ветками и маскировочными сетями. Я тоже выкопал окоп в огороде. Однако боя в нашем селе так и не было, а в ночь с 4 на 5 сентября 1941 года это воинское подразделение тихо снялось и ушло.

Я, как всегда, утром погнал на ставок своих гусей и увидел брошенное оружие. Вытащил из воды три винтовки и саблю, надел себе на плечо за спину, взял в руки портупею и патронташи и пошел через дорогу на ничейный огород. И тут услышал рокот мотоциклов. Это была группа немцев. Они постояли минуту и уехали. Пробирался я домой задворками, выкопал на кукурузной поляне яму и схоронил свои трофеи. Через несколько часов через наше село поехали колонны немецких машин с пехотой, тягачи с орудиями и танки…

Уже на второй день фашисты собрали жителей Беликовки, назначили своего управляющего и всячески стращали карами за невыполнение распоряжений. За связь с партизанами – расстрел. Никаких хождений по улицам вечером и ночью.

Рассказал Максиму о своем тайнике. Он все выкопал, привел в порядок и кому-то отдал. В конце сентября при очередной облаве Максима схватили и увезли в Германию на работы. Он работал у фермера в городе Штральзунд трактористом вплоть до мая 1945 года. Был освобожден и призван в ряды Красной армии.

Было очень страшно

В нашем селе стояли не только немцы, но и румыны, мадьяры. Они очень часто устраивали поборы продовольствия у населения. Брали все, что им попадалось: птицу, сало, мясо, яйца, масло, зерно, муку. Были и пособники – полицаи из своих же сельчан. Например Антон Лупий. Он знал все наши хованки и подсказывал мадьярам, где надо искать. А где-то в октябре 1941 года увели и нашу корову на мясо.

Примерно в конце октября приходила учительница, записывала учеников. Сказала, что мы должны ходить в школу.

Изучать будем немецкий язык, арифметику, а что еще – она и сама не знает.

Все трудоспособное население работало на полях, а урожай немцы забирали и увозили. Весь урожай с нашего огорода мы закапывали в ямы, оставляя самую малость на зиму. Бедно и худо было в годы оккупации.

Уже летом 1942 года мы испытывали острую нужду в самой обыкновенной соли. Соль приносили женщины из Белополья и меняли на пшено, которого у нас тоже не было.

Осенью мы с Василием лазали по скирдам, что стояли далеко от села и от дороги, – обминали снопы на поле, чтобы добыть просо и пшено для еды и обмена на соль. В одной из них обнаружили лаз, его было не видно с дороги. Как-то вечером пошли работать, намяли почти по восемь килограммов проса, а потом, проходя мимо лаза, не смогли удержаться и влезли в скирду. И вдруг услышали стук лошадиных копыт – это к скирдам приближался объездчик или полицай. Быстро заложили изнутри лаз и стали ждать. Сердце ушло в пятки. Вот объездчик подъехал к скирде и, остановившись напротив лаза, сделал выстрел в нашу сторону. Пуля никого не задела. Но рубашки и штаны у нас были мокрые.

Услышав, что всадник отъехал, подождали несколько минут и на коленях начали выползать из укрытия. Мама и бабушка меня уже ждали. Взвесив мою добычу, мама сказала: «Теперь у нас будет и пшено, и соль».

Но самый страшный случай произошел со мной в августе 1943 года. Немцы уже отступали. С востока вдоль нашей улицы над полем летел советский самолет и сбрасывал листовки. Собравшиеся у соседнего двора старики попросили меня сбегать на поле и насобирать листовок для курева. И я побежал. Как только оказался на поле и стал собирать густо летевшие на землю листовки, увидел снова подлетающий самолет. Помахал ему рукой, а он, как мне показалось, крыльями. Вдруг заметил, что возле самолета образуются хлопки – это были видны разрывы снарядов от зениток, которые обстреливали самолет из соседнего села. Даже ощутил вжикание осколков и клубочки пыли, поднимающиеся от ударов железа о сухую землю. Замер, думая, что осколки могут поранить и меня. Но все обошлось, и с полными руками листовок я побежал в село. И тут на дороге показался обоз полицаев во главе с немецким офицером. Левая рука его была в черной перчатке и подвешена на черной ленте. Обоз остановился. Немец произнес: «Комм!» – и показал, чтобы я положил листовки на повозку. Я стал говорить, что они нужны для курева как бумага, но тут увидел: один из полицаев держит меня на прицеле. Похоже, что офицер все же что-то понял. Когда я положил на телегу все листовки, он отпустил меня домой.

Я шел вдоль обоза и смотрел в хмурые и злые лица полицаев. Они ехали в никуда, ведь наша армия уже наступала и их время подходило к концу.

В селе старики спросили про листовки. Сосед Илья Филиппович покачал головой: «Тебя за эти листовки могли и убить!». Мама и бабушка плакали и целовали меня, наказали больше не ходить ни за какими листовками.

А затем была страшная ночь, когда на полях горел в скирдах хлеб, полыхали колхозные постройки, два ветряка – наши мельницы. Потом взлетели на воздух два моста. Случилось это 5 сентября 1943 года, то есть ровно через два года после начала оккупации.

Все силы фронту

А утром мы уже встречали нашу Красную армию. Конечно, люди радовались, но со слезами на глазах. Никто не знал, когда закончится война.

После оккупации жилось не намного легче, ведь мужчин в селе не было, а надо было восстанавливать хозяйство. Пахали поля на оставшихся коровах, плотницкие работы выполняли старики да возвратившиеся в село тяжелораненые и инвалиды – кто без руки, кто без ноги… В первую очередь построили мосты. Открыли школу. Учебники привозили из района, с тетрадями было плохо – писали на газетах. Одежды и обуви фактически не было. Я пошел учеником к безногому сапожнику Пантелею.

В 1943 году получили мы и страшное письмо о том, что погиб наш Николай в одном из танковых сражений под Киевом, и от Ивана получили весточку из далекого Владивостока (он там еще до войны служил). И смешалось все – и скорбь, и радость.

Жилось голодно и очень трудно. Действовал закон военного времени: «Все для фронта». Весь предстоящий заработок председатель сельсовета заранее записывал и заставлял подписывать документ о добровольной отдаче для нужд фронта. И люди подписывались.

Ноябрь и декабрь 1943 года были самыми тяжелыми. С полей мы ничего не могли взять, так как хлеба все сгорели. Осталась только свекла, из которой люди гнали самогон и продавали, чем и выживали.

Я подрастал и уже иногда подменял маму на полевых работах. Когда мне уже было 12 лет, бригадир назначил носить воду и поить работающих на полях женщин – они пропалывали свеклу или окучивали картофель. В 14 лет я и пахал, и ездил в лес на заготовку леса для строек в колхозе. В 1950 году окончил семь классов, учился на курсах трактористов. А затем был призван в армию.

После учебы в Краснознаменном учебном отряде подводного плавания меня отправили в город Севастополь для службы на дизельной подводной лодке мотористом.

Уважаемые читатели, воспоминания ваших родителей, дедушек и бабушек, ваши личные впечатления о детстве, на которое выпали военные испытания, вы можете присылать по адресу: 690014, Владивосток, Народный проспект, 13, газета «Владивосток», акция «Я помню. Помните и вы» или по электронной почте [email protected].