Какое детство в лихолетье? Никакого

Бросила младенца втеплушку

В 1940 году мой отецАлександр Павлович Пономарев, военный летчик, после участия в финской кампаниибыл переведен с Дальнего Востока на службу на Украину. Перед началом войны мыжили в военном гарнизоне близ Бердичева. Мне было почти пять лет, моему братуЮрочке почти семь, а мама ждала еще ребенка, была на пятом месяце.

С первых часов войныгарнизон начали бомбить. Мы убежали в поле, где вместе с другими женщинами идетьми прятались и пережидали. Юра так испугался бомбежек, что стал ужасно заикаться,и это заикание во многом осложнило всю его жизнь…

Эвакуацию долго неразрешали, считалось, что вот-вот Красная армия перейдет в контрнаступление. Итолько 5 июля семьям военных разрешили уехать. В летней одежде, прихвативтолько небольшой чемоданчик, мы уехали из гарнизона на машине в Киев. Никто немог поверить, что война затянется до зимы хотя бы.

Вместе с нами уехаласемья летчика Ивана Волкова: его жена Александра, пятилетняя дочка Нелли идевятимесячный Володя.

На вокзале в Киевебыло страшно. Огромная толпа штурмовала поезда, давка, ужас. Отчаявшаяся тетяСаша в один из дней бросила Володю в какую-то набитую людьми теплушку с криком:«Спасите хотя бы сына!» Что-то случилось в ту минуту: из теплушки потянулисьруки и нас всех посадили туда. Помню, как Нелли спрашивала маму: «Как ты моглабросить туда Володю, он бы уехал, а мы бы остались?» – на что та отвечала: «Этобыл единственный шанс спасти жизнь хотя бы одному ребенку».

Пеленки из портянок

Судьба былаблагосклонна к нам, мы благополучно доехали до Сталинграда. Затем наши пути ссемьей Волковых разошлись (хотя мы поддерживали связь долгие годы,переписывались, мама дружила с Александрой, а я – с Нелли). По Волге мыотправились в Удмуртию, к брату моей бабушки Ивану Кришталю. Он работал настекольном заводе «Факел», построенном еще в царские времена, в глухомместечке, в 30 километрах от станции Балязино.

Бабушкин брат ИванСеменович 1881 года рождения работал всю войну. У него была большая семья,шестеро детей: четыре сына и две дочки. Когда мы приехали, сыновья Михаил,Борис, Владимир и Анатолий уже воевали. Михаил пропал без вести подСталинградом, остальные, что было просто чудом, после победы вернулись домой.

Дом, в котором мывместе с семьей Кришталь прожили два года, был большим, с русской печкой, накоторой мы, дети, часто проводили время. В одной из комнат выделили угол состолом – это была «наша комната». Там в ноябре 1941-го и родилась наша сестричкаЛюдмила. Мама не раз рассказывала, как еще до войны, узнав, что ждет ребенка,мечтала: накуплю детской одежки, будет малыш как куколка. Война все мечтыперечеркнула, росла наша Людмилка в пеленках из портянок…

Жили мы натуральнымхозяйством. Нам выделили землю под огород, мама на деньги, хранившиеся «прочерный день», купила козу, чье молоко и спасло Людмилку и нас всех. Мы с Юройходили в лес, собирали летом и осенью грибы и ягоды, быстро научились плестилапти, в которых и протопали большую часть времени.

В адской жаре

В 1943 году намразрешили уехать на Дальний Восток, где родились я и Юра, и мы отправились воВладивосток. Приехали 8 сентября. Город покорил меня – морем, солнцем. Исовершенно поразили белый хлеб и конфеты, которые можно было купить в магазине.Когда мы дали Людмилке кусок хлеба и конфету, она оттолкнула их: не знала ихвкуса, не знала, что это такое.

21 октября 1943 годамой отец погиб на фронте. Маме нужно было работать, и вскоре она отвезла нас ксвоим родителям – Елене и Демьяну Радзюк. Они жили недалеко от нынешнейСиреневки, дед работал на Кипарисовском стекольном заводе (бывшем заводеПьянкова).

От дома до станциибыло семь километров, и мы проходили их пешком. Рабочий поселок был совсемнебольшим: здание завода, подсобки, четыре барака и два маленьких дома.

Дедушка и бабушкажили в одной комнатке в полуподвале. Низкое окошко было вкопано в землю, и туданикогда не попадало солнце. Комнатка была перегорожена печкой, с одной стороны– кровать деда, с другой – бабушки. А мы спали на полу на матрасах, набитыхсеном. Электричества, радио не было, из мебели – стол, за которым и ели, иуроки делали. Так жили почти все работники завода, а там было много семей, гдеросло по пять-семь детей.

Мой дедушка ДемьянСтепанович Радзюк, которому было уже 64 года, работал мастером-стеклодувом. Назаводе остались старики да мальчишки с девчонками, мужчины были на фронте. Япомню Веру и Анатолия Гирш, Антонину Дудникову, Льва, Надежду и ЛюдмилуГумановых, Нину Галицу, которые, будучи подростками, выполняли работу за взрослых. При этом они еще занималисьзаготовкой дров (завод работал на дровах), ремонтом дорог и заводских зданий,разгрузкой и погрузкой вагонов, да и на своих огородах надо было трудиться. Воттакая юность у них была.

Я приносила дедушкеобед: картошку, блины, молоко. Помню главный цех – огнедышащая печь, оконце длязабора стекла. И жара, жара… Помню, как дед брал трубочкой раскаленное стекло,медленно выдувал бутылку. Потом ее на специальном приспособлении клали в лоток,и этот лоток подростки бегом (именно бегом!) должны были нести в закалочнуюпечь.

У печи, где работалдедушка, жара была невыносимой. Хорошо помню его обувь: шлепанцы на оченьтолстой деревянной подошве. Иначе ноги не выдержат. До сих пор у меня передглазами стоит эта картина: дети и старики работают среди адской жары.

Чернила – из ягод,тетрадки – из этикеток

Какое детство было унас, мальцов и подростков военной поры? Никакого! Не было безмятежного времени,веселого и счастливого. Были работа, голод, лишения… Людмилка, наша кроха, невыдержала тягот лихолетья. В декабре 1944 года она умерла…

Помню, встанешьутром, выйдешь в огород, а кругом уже детвора машет тяпками: перед работой илишколой нужно поработать, чтобы прокормить себя и семью. И не только на огороде,у многих еще и хозяйство было, и здесь нужно было тоже успевать.

Мне было восемь лет,а я была худой как щепка. И это несмотря на то, что дедушка и бабушка ради насзавели корову, свинью, кур. Дедушка был сильным, кряжистым, по сути, они сбабушкой вытянули нас на себе.

Мы, дети, помню,мололи на ручной мельнице кукурузу, а потом из этой муки бабушка пекла лепешки.Вкуснее, кажется, ничего я в те годы не ела. Такую же мельницу в 2005-­м яувидела в музее, и как полились слезы, захлестнули воспоминания…

1 сентября 1944 годая пошла в школу. Она находилась в первом здании от завода, с торца. Широкоекрыльцо, сени и длинный коридор. С правой стороны – вход в класс, за ним –маленькая комнатка учительницы. В классе были печка, доска, учительский стол идва ряда парт. Два окна выходили на юг и два на запад, зимой их заколачивали,потому что не было стекол. Было холодно, мы занимались в одежде при светекеросиновой лампы.

Учились одновременнопо два класса: в первую смену – 1-й и 4-й, во вторую – 2-й и 3-й.

В первом классе мыпочти весь год постигали основы: на уроках письма на старых газетах, книгах –тетрадей-то не было – писали палочки и крючочки; на арифметике осваивали счетна палочках, сделанных из кукурузных стеблей. Чернила нам заменял сок ягод.Иногда делали тетрадки из этикеток, которые учительница доставала в рыбномпорту. Их сшивали, сложив пополам. Это были глянцевые листочки, которые струдом впитывали чернила, но как же мы гордились этими «тетрадками»!

Школа проработала до1959 года. Затем завод перевели на станцию Кипарисово, и рабочий поселокперестал существовать. Сейчас на этом месте дачные участки, и ничто ненапоминает о моем военном детстве…

В 2013 году яполучила известие, что поисковая группа «Память» Новгородской областизанималась реставрацией захоронений погибших воинов на кладбище деревни Любцы исреди них была могила моего отца. На ней обновили памятник и провели митинг вчесть летчика-героя.

Эльвира ГЛАДКИХ,Владивосток