«Пишет просто, прочувствованно...»
Корреспондента «В» отметил Лев Толстой
Судьба Ивана Павловича Ювачева сегодня занимает разве что специалистов по истории русского революционного движения да еще по истории религии. А между тем это была интереснейшая личность, во многом уникальная и даже знаковая.Хотя бы уже потому, что оказался единственным из плеяды видных деятелей народнического революционного движения, кто, оставив идеи «ниспровержения», обратился в глубоко религиозного, верующего человека. Родился наш герой в 1860 году в Санкт-Петербурге в семье придворного полотера, с малых лет выказал тягу к знаниям. В 18 лет попадает на флот, служит на Черном море. Тогда-то и втягивается в революционную работу, становится одним из руководителей военной организации «Народная воля», готовившей переворот. В самый разгар подготовки на Черное море прибывает посланец Веры Фигнер Сергей Дегаев, который призывает кружковцев переходить к более активной деятельности вплоть до террористической и получает… от ворот поворот.Каторжанин на капитанском мостикеЮвачев, разумеется, знать не мог, что Дегаев является сверхсекретным осведомителем охранки, сумевшим обвести вокруг пальца практически всю «Народную волю», включая и саму Веру Фигнер. Все они вскоре после доносов загремят кто на виселицу, кто – на каторгу. Но Ювачева контрагент Дегаев не провел – шестым, что ли, чувством тот уловил, что перед ним провокатор… Кружок также был выдан, но рядовые его члены серьезно не пострадали: отделались административными взысканиями и увольнением с флота. Сам же Ювачев, как один из руководителей военной организации, на «процессе 14» был приговорен к повешению, но казнь была заменена заключением в Шлиссельбургскую крепость. Оказавшись в заточении, Ювачев берется за изучение Библии – другая литература сидельцам не дозволялась. Арестант открывает для себя совершенно другой мир, получает ответы на многие, если не сказать больше, вопросы, его волновавшие. В течение очень быстрого времени он становится глубоко верующим человеком, убежденным духовником. Остальные сидельцы, ни на йоту не поступившиеся революционными принципами, считали, что Ювачев просто тронулся. В частности, так впоследствии напишет Людмила Волкенштейн, проходившая по «процессу 14».Религиозное рвение Ювачева не осталось незамеченным, и по высочайшему соизволению тюрьма заменяется восемью годами каторги, для отбытия которой Ювачев препровождается на Сахалин. Его соратник, правая рука Михаил Ашенбреннер, останется верен идеалам и отсидит в Шлиссельбурге от звонка до звонка – 20 лет…На Сахалине Ювачев развернет бурную деятельность. Нет-нет, он больше не стремится к сведению счетов с властью, не занимается пропагандой революционных идей. Высокообразованный и деятельный по натуре, он оказывается на острове весьма востребованным. Становится сотрудником метеостанции, служит в островном храме – церковным старостой, псаломщиком, регентом. Его морские познания также оказались как нельзя кстати, и вскоре он уже капитан речного теплохода, в этой должности исправно прослужит несколько лет. Это был, пожалуй, единственный в мировой истории случай, в российской уж точно, чтобы каторжанину доверили капитанский мостик. Побывавший на Сахалине Чехов встречался с Ювачевым и потом в «Острове Сахалин» напишет «о добром и необыкновенно трудолюбивом человеке».
В это же время Ювачев сходится с Марией Кржижевской, местной повивальной бабкой, хотя ей было чуть больше 30.Мария Антоновна была из тех русских женщин, которые целиком отдавали себя народу. Будучи довольно состоятельной и проживая в Петербурге, она после окончания акушерских курсов принимает решение добровольно отправиться на Сахалин, чтобы помогать страдающим островитянам. В одном из писем выразится предельно конкретно: «Хочу умереть с каторжанами». Между ними завязывается переписка Ювачев в своем дневнике едва ли не каждый день заносит пространные ответы на письма Марии. Эта необычная переписка, сохранившаяся и дошедшая до наших дней, – удивительный роман о большой и светлой любви…Увы, не получилось скрепиться узами. Тяжелейшие островные условия хрупкий организм долго вынести не мог. Кржижевская тяжело заболела и скончалась, было ей всего 42 года.Память о ней Ювачев пронесет через всю жизнь, напишет небольшое, яркое повествование «Святая женщина». Не раз будет повторять, что во многих каторжных невзгодах ему силы придавал пример этой мужественной, самоотверженной женщины. Примерным поведением Ювачев заслуживает снисхождения, и его переводят в разряд «ссыльных в Сибирь», а это означало, что отныне он мог поселиться где угодно – вплоть до Урала. Ювачев выбирает ВладивостокЭтот выбор был далеко не случаен. К концу сахалинских мытарств он приходит к убеждению, что его призвание – сочинительство. К этому времени относятся и первые литературные, точнее сказать, репортерские опыты. Он пишет хроникальные заметки преимущественно для газеты «Владивосток», наводит мосты с приморской общественностью. Весной 1895 года Ювачев прибывает в град нашенский и с ходу, что называется, идет на повышение – из нештатного сотрудника превращается в штатного. Сходится с лучшими людьми города, прежде всего с Николаем Ремезовым, редактором-издателем «Владивостока», первым историком столицы Приморья Николаем Матвеевым. И хотя с последним были совершенно разными по духу (один – набожный, глубоко верующий, другой – скорее ниспровергатель), они крепко сдружились. Когда у Матвеевых родился сын, названный Венедиктом, в воспреемники на крещение был зван Ювачев…Неуемной натуре тесно в редакционных стенах, и он устраивается на железную дорогу, а потом некоторое время опять капитанствует. Спустя три года получает разрешение поселиться в европейской части страны. Кроме Санкт-Петербурга и Москвы (впоследствии придется немало приложить стараний, чтобы получить вид на жительство в столице). Перебравшись на запад, Ювачев никогда не будет порывать связей с Дальним Востоком, переписывается с Матвеевым, регулярно присылает книги Обществу изучения Амурского края – один из экземпляров с дарственной надписью сохранился до наших дней.Сам Лев Толстой его заметил…Ювачев издает книги «Восемь лет на Сахалине» и «Шлиссельбургская крепость», которые производят эффект разорвавшейся бомбы – ими зачитывается вся Россия. Обратил внимание на русского Жана Вальжана и духовный гуру России Лев Толстой. Для великого писателя Ювачев прежде всего представлял интерес как большой знаток каторги, ярко и убедительно донесший до общества сахалинское дно. В одном из писем Ивану Павловичу жена Толстого Софья Андреевна сообщила о чтении в их семье книг Ювачева: «Они захватывают такие интересные вопросы и области в человеческих жизнях, что все начали их читать. Вчера вечером прочли вслух «Шлиссельбургскую крепость» и «Монастырские тюрьмы». По мере того как читали, Лев Николаевич неоднократно говорил: «Как хорошо пишет» или «Как просто, как прочувствованно…»В тени Даниила ХармсаНастало время обрести и личное счастье. В начале 1900-х годов Ювачев женится на смотрительнице женского приюта Надежде Ивановне Колюбакиной. У них родилось четверо детей, двое умерли в младенчестве, двое выжили. Один из них – Даниил (Хармс) также свяжет свою жизнь с литературой, станет замечательным детским писателем. На его книгах вырастет не одно поколение. Мы можем только догадываться, чего стоило Ювачеву принять 17-й год и последовавший затем безбожный режим. Но в любом случае социальные пертурбации не сломили бывшего каторжанина. Его квартира в Ленинграде в 20-е годы становится местом настоящего творческого паломничества. В первую очередь, конечно, тянулись к Даниилу, ставшему одним из завсегдатаев нашумевшего в те годы «Объединения революционного искусства» (ОБЭРИУ), по сути, одного из первых при советской власти литературных сообществ авангардистского толка. «Чокнутое», «заумное» творчество обэриутов не будет понято современниками, требовавшими ясного и прямого, как Невский проспект, пролетарского искусства. Почти всех обэриутов поглотит молох 37-го года, последним в этом горестном списке окажется Даниил, но это будет потом. А пока шумные, нескончаемые творческие диспуты, эпатирующие публику выступления…Время от времени наведываются на огонек ювачевского очага и гости из далекого Владивостока: крестник, ставший поэтом и творивший под псевдонимом Венедикт Март, его юный сын Иван, ныне всему миру известный как один из самых значительных поэтов русского зарубежья Иван Елагин, а тогда только-только пробующий перо. Будущий эмигрант и пока еще не признанный Даниил Хармс сдружились, Иван жадно впитывает все лучшее в ювачевской творческой лаборатории.Отец и сын были совершенно разными людьми: один, по сути, «обломок русской империи», другой – дитя времени, точнее, духовного безвременья, в неустанном поиске новых форм выражения своих творческих замыслов. Тем удивительнее их отношения – они оставались очень близкими людьми. Отец с трудом воспринимал авангардистские опыты сына, но не перечил, не поправлял, не лез по праву старшинства со своим уставом в чужой творческий монастырь. 
Сын отвечал той же монетой – в лучшем, разумеется, смысле этого слова.Дожил Иван Павлович до глубокой старости. До последних дней сохранял ясность мысли, да и на здоровье не жаловался. Скончался внезапно и нелепо – от заражения крови. Шел патриарху-каторжанину 81-й год.Даниил переживет отца не намного. Осенью 41-го, когда немцы уже подступились к Ленинграду, Хармс будет арестован за пораженческие настроения, якобы высказанные в кругу знакомых. Он попытается спастись, симулировав сумасшествие, но попадет из огня да в полымя. Блокадная психиатрическая больница окажется без обслуживания – ни медикаментов, ни продовольствия. По некоторым данным, Хармс умер в больнице от голода в феврале 1942 года.По-разному сложится судьба коллег Ювачева по владивостокскому журналистскому цеху.В 1906 году власти закроют газету «Владивосток», редактор-издатель Николай Ремезов навсегда будет отлучен от газетного дела. Николай Матвеев предусмотрительно в годы Гражданской войны переберется в Японию, ему повезет – умрет в своей постели. Его сыну Венедикту Марту повезет гораздо меньше – за слишком уж «левые» оценки социалистической действительности будет расстрелян в 1938 году. Сын Венедикта Иван (Елагин) избежит отцовской участи в годы репрессий, а в 43-м сумеет чудом выбраться из оккупированного немцами Киева и уехать за границу – сначала окажется в лагере для так называемых перемещенных лиц, потом переберется в Америку, где и продолжил литературные традиции матвеевского клана.
Автор: Владимир КОНОПЛИЦКИЙ
