Разная правда войны
Шестьдесят пять лет назад отгремела Великая Отечественная. Вдуматься только – 65 лет! И только сегодня, век без малого спустя, мы начинаем узнавать всю правду о той войне – сколько жизней унесла, какой была на самом деле… А была она, оказывается, разной…
Шестьдесят пять лет назад отгремела Великая Отечественная. Вдуматься только – 65 лет! И только сегодня, век без малого спустя, мы начинаем узнавать всю правду о той войне – сколько жизней унесла, какой была на самом деле… А была она, оказывается, разной…О том, какими были годы войны для нее, Кавуся (будем называть нашу героиню так) не решалась рассказать никому – даже самым близким подругам. Не решалась долгие 65 лет. И даже сегодня, разговаривая со мной, она волнуется: «Может быть, все-таки не надо называть фамилию? Как вы думаете, мне ничего за это не будет – за такую правду?». Ей почти 90, а Кавуся до сих пор побаивается сказать, что о тех четырех годах она вспоминает с теплотой и благодарностью…
Сегодня началась войнаВ 1941-м Кавусе не было и 17 лет. Жили они в Черкасской области, Кавуся училась на зоотехника, сдавала летнюю сессию. А 22 июня вместо зачетов и экзаменов девочек распустили по домам, а мальчиков отправили на призывные пункты…– Дорога от границы, – вспоминает Кавуся, – как раз наше село делила на две половины. И по дороге той на восток днем и ночью шли наши отступающие войска, скот гнали – за Днепр, за Днепр… Пыль столбом… Про эвакуацию мы как-то не думали, нас у отца было четверо дочек, хозяйство – куда уходить, зачем? Старшие сестры с детьми к нам как раз приехали – мужья-то воюют. И не только мы, все сельчане никуда не трогались. Страшно? Да, было. Помню, как нас первый раз бомбили. Самолеты шли над селом низко так. А я на вишне сидела, ягоды собирала. И вдруг смотрю – возле самолетов что-то вьется, как воробьи… Мне и невдомек, что это были фугасные бомбы. Ох, как гремело, как рвалось! Осколок одной бомбы пробил наш сарай и чудом не убил сестру. А по селу много людей посекло. А какие хлеба в тот год уродились! Сказочные! А убирать некому. Кто хотел, для себя убирал. Потом стали возвращаться те, кто гнал скот. Говорили, что переправить за Днепр возможности нет. Сколько брошенных коров по полям ходило! Некоторые брали себе – ну невозможно видеть, как мучается недоеная скотина. Мы тоже взяли – вола.В конце лета в село вошли немцы. Случилось это спокойно и даже буднично – приехали на мотоциклах, назначили старосту. И до весны в целом жизнь в селе была спокойной. А потом пришло известие – парней и девчонок, кому уже 16, будут увозить в Германию на работу. – Зачитал староста список – 40 человек, – рассказывает Кавуся, и по щекам ее текут слезы – вспоминать об этом и сегодня тяжело. – И я в этом списке… Страшно было – не описать словами: куда повезут, как, что там... Бабушка моя Вера мне говорила: Кавуся, ничего не бойся, я тебя отмолю, все будет хорошо. Главное, как поедете, сядь так, чтобы не вперед смотреть, а на дом родной… А я у ворот дома посадила акацию – красивую такую. Вот и сказала родным: вы акацию поливайте, берегите ее – тогда я точно домой вернусь. А если завянет или засохнет – так и знайте, нет меня больше… Мама мне с собой еды узелок большой дала, яиц, кур двух зажарила, хлеба напекла. Пекла и плакала, плакала. И 25 апреля нас всех собрали, посадили в телеги и увезли. Я сидела, как бабушка велела – спиной к дороге. Не прийти? А как? Объявили: кто будет прятаться, того родных постреляют… Прощались мы с родными насовсем. Бабушка все повторяла: я молиться буду, с тобой все будет хорошо. Все село нас провожало, шли за нами и шли…Состав, который вез Кавусю и тысячи других парней и девушек в Германию на работы, первую остановку сделал в Польше. Узникам дали чаю и по два яйца. Потом привезли в Баварию, посадили в машины и повезли по селам – раздавать хозяевам. В небольшом селе в альпийских предгорьях Кавусю и еще трех девчонок высадили. Там им предстояло жить в рабстве.И звали ее Магдалена...– Забрала меня женщина – простой такой внешности, рыженькая, невысокая, – говорит Кавуся. – Я плачу, кричу девочкам: уж вы заметьте, где я буду, запомните. Иду за ней – ног не чую. А она смотрит, улыбается так по-доброму, словно понимает, как мне страшно, и хочет успокоить. Завела в дом, он у церкви стоял. Налила кофе, хлеб поставила, масло. Я ем, она что-то говорит, а я ни слова не понимаю, она не понимает. Провела, показала – вот тут коровник, тут работать будешь. Потом снова в дом – наверх, где комнаты. Показала – здесь будешь жить, хорошая такая комната, с большой кроватью, подушками. Дала книжку – разговорник… Звали ее Ленни, фрау Магдалена Герк. Она держала большое хозяйство – семь коров, четыре теленка, вол, сад был еще, и работала, ох, как работала сама – и коров доила, и ходила за ними. Сестры у нее были – Эмма, она жила под Мюнхеном, в Альпах, и Лизи – она по соседству жила. Так началась жизнь Кавуси в Баварии. Жизнь, которую она всегда вспоминает как счастливую; жизнь, о которой она боялась рассказывать…Ленни отнеслась к Кавусе по-человечески, а со временем привязалась как к родной дочери – своих детей у нее не было, а Кавуся была – как картинка, девочка-ягодка. Работали они на равных, ели из одного котла – именно в Баварии Кавуся научилась готовить суп с манными клецками, штрудель… – Тосковала я страшно по семье, по родным, – рассказывает Кавуся. – Однажды Ленни предложила – напиши им письмо. И я написала. И пришел ответ. Так всю войну мы переписывались. Конечно, письма были замараны цензурой, но я знала, что все мои живы-здоровы… И скажу я вам, что мне жилось куда лучше, чем родным моим. Я войны не видела, а они сполна хлебнули…Я быстро выучила язык, легко мне это далось. Стала понимать, что вокруг говорят. И узнала, что в селе том жил один немец – он с Гитлером в 13-м году в одном полку служил. И в глаза он того Гитлера слабоумным называл. И вообще в селе фюрера этого проклятого терпеть не могли…Однажды Кавуся заболела. Рук поднять не могла, слабость одолела, в жар бросало, сердце стало заходиться… Ленни перепугалась не меньше Кавуси, вызвала из города врача. Он увез девочку в больницу. Там и анализы сделали, и рентген. Оказалось, базедова болезнь – этим в те годы в Баварии многие страдали, в деревенской пище было мало йода. – Там многие ходили с зобом, – говорит Кавуся, – и мальчик соседский, и женщины… Врач сказал Ленни, что я еще молодая, что есть шансы… Он мне прописал таблетки – Ленни их купила, и молоко пить парное с йодом. Выздоровела я.Потом Кавусе потребовалось хирургическое вмешательство – Эмма забрала ее в Мюнхен, где ей и сделали операцию. – И сводила она меня в театр в Мюнхене, – вспоминает Кавуся. – Что там показывали, не помню, помню, как пора-зило меня само здание, красивое такое, зал, музыка… А в городе, где жила Эмма, впервые увидела фуникулер… Обратно к Ленни я уже ехала сама железной дорогой. По-немецки я уже хорошо говорила, никто у меня аусвайс и не проверял… Я честно скажу – мне у Ленни жилось хорошо. Мы как родные друг другу стали. Ко мне все девочки, кто по селу работал, каждые выходные в гости приходили, Ленни нам стол накрывала, угощала. Девочек не обижали хозяева, но и так, как Ленни ко мне, не относились. Хотя девочки не жаловались. Ведь другие пленные раз в месяц – сербы, югославы, поляки – получали раз в месяц посылки от Красного Креста, а мы, советские, нет (как известно, фашисты аргументировали свое бесчеловечное отношение к советским пленным тем, что СССР не признал Гаагскую конвенцию и Декларацию 1907 года о законах сухопутной войны и не подписал Женевскую конвенцию 1929 года, определявшую правовой статус военнопленных. – Прим. авт.). Долгая дорога домойТо, что война идет к концу, со временем стало ясно всем – и вести с фронта приходили, и люди говорили. Ленни плакала, понимая, что придется расставаться, а Кавуся мечтала, как поедет домой. Однажды по селу прошел слух – всех советских работников будут у хозяев забирать и ликвидировать. – Приехал к Ленни сосед, он жил неподалеку от села, на хуторе, – вспоминает Кавуся. – У них тоже работница жила, Аня. Они с женой ее за дочку считали. И вот он Ленни говорит: если что, веди Кавусю к нам, я схрон сделал, мы девочек спрячем. Но обошлось, слава богу. А скоро и американцы пришли…Домой Кавуся – в начале июня 1945-го – ехала с радостью и с печалью. Расставаться с Ленни было трудно, она уговаривала Кавусю остаться. Фрау Герк подарила девушке золотые часы, несколько колец, цепочку – на подарки родным. Все это богатство Ленни зашила в одежду Кавуси – как чувствовала… С собой дала много еды – и хлеба, и окорока, и масла…– Войну, что она несет людям, – говорит Кавуся, – я только тогда увидела, когда из Германии домой поехала. Разруха страшная, горе кругом. Вот тут я поняла, что такое война… Добираться домой было трудно. Что нам говорили советские солдаты – это я даже повторить не могу, «фашистские сучки» – самое мягкое. Дорога была долгая – сначала проверки в лагерях, НКВД нас допрашивало, потом повезли нас в товарняках. Там и болезни были, и вши, а сколько убивали, сколько грабили… Не кормили нас ни разу, кабы не еда, что Ленни дала с собой, не выжить бы мне. А дома меня как ждали! Отцу говорили те, кто раньше вернулся, мол, не ждите Кавусю, она там хорошо живет и не вернется. А папа не верил!В родное село Кавуся вернулась только в конце лета. Приехала глубокой ночью. – А папа еще в конторе работал, – вспоминает она. – Ему сказали: Кавуся вернулась! Как он домой бежал! Я на улице его ждала, ночь такая тихая была. И слышу – папа бежит, топот ног его… И в горле у него так клокочет, клокочет, словно он кричать хочет и не может. Подбежал ко мне, обнял так, что чуть не раздавил…На родине, дома, дождались Кавусю и акация заветная, и бабушка Вера, которая молилась за нее каждый день. Жизнь пошла своим чередом – и на зоотехника выучилась Кавуся, и замуж вышла, и детки родились… Но про жизнь свою в Германии она никому не рассказывала – боялась, что посадят. Ведь история Кавуси шла не просто в разрез с официальной пропагандой, а прямо ей противоречила. И хотя история эта была не правилом, а чудесным исключением, Кавуся понимала – лучше помалкивать…– Уже в хрущевские времена, когда стало немножко легче, – говорит она, – приехала в наше село одна женщина. Ее тоже в Германию угнали, она там влюбилась, осталась… С мужем приехала, родных навестить. Я передала с нею письмо для Ленни. А вскоре пришел ответ. Как Ленни радовалась, что со мной все хорошо, что муж есть, дети! Она и вызов нам прислала, чтобы мы с мужем приехали. Но мужу в райкоме сказали: или поездка в Германию, или партбилет на стол. Так мы с Ленни больше и не виделись. Царство ей небесное, дорогой моей хозяйке…Сегодня Кавуся живет с детьми и внуками – на Дальний Восток перевезли ее дочки после смерти мужа. Она – счастливая бабушка и мать, все у нее хорошо. Но когда однажды, выслушав историю жизни в Германии, внучка на Google Map нашла и показала Кавусе на экране монитора то село в Баварии, где она жила, и церковь, и липу у дома фрау Герк, и сам дом, не сдержала Кавуся слез. Слез признательности, памяти и любви к людям, которые своей жизнью доказали и Кавусе, и нам, что немцы и фашисты – совсем не одно и то же и что жизнь бывает удивительнее любой придумки…
Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ
