Война на детских плечах
Атлас мира открыт на карте Тихого океана. Геннадий Приходько проводит тонкую карандашную линию от Владивостока через пролив Лаперуза и Первый Курильский пролив к Командорским островам, затем к Алеутским – и к побережью США. Этот маршрут он не забудет никогда. В 1943 – 1945 годах он был юнгой «Огненных рейсов»…
Атлас мира открыт на карте Тихого океана. Геннадий Приходько проводит тонкую карандашную линию от Владивостока через пролив Лаперуза и Первый Курильский пролив к Командорским островам, затем к Алеутским – и к побережью США. Этот маршрут он не забудет никогда. В 1943 – 1945 годах он был юнгой «Огненных рейсов»…Геннадий Васильевич не любит носить свои награды. «Только пиджаки портить!» – смеется он. Но орден Отечественной войны второй степени, юбилейные медали, знак «Заслуженный работник культуры Российской Федерации» и другие хранит бережно. – А вот этот знак: «Участник плавания в конвоях», – говорит он, – для меня самая дорогая награда. Такая же дорогая, как орден… Конвоями мы всего два раза ходили, зимой, когда в пролив Лаперуза нагоняло такое количество льда, что пройти его было просто невозможно. Суда с ленд-лизом собирались в Петропавловске по 8 – 10 штук и шли к проливу. Там нас ждали два ледокола. Один прокладывал дорогу, а второй помогал, если кто-то упирался в льдину. Пролив мы проходили вместе, а уж дальше неслись полным ходом на Валентин. Почему туда? Из пролива Лаперуза мы никогда не шли во Владивосток прямо. Только в бухту Валентин. И старались прийти поскорее ночью, рано утром, потому что днем лоцманы не водили суда во Владивосток через минные поля, чтобы не показывать их местонахождение. На смену мужчинамГенке Приходько было 11 лет, когда началась война:– 22 июня днем вдруг громко, очень громко, заговорило радио на улице. Громкоговоритель висел на доме командующего флотом, но было слышно и у нас во дворе. Это было выступление Молотова. Если честно, мало кто верил, что война – это надолго. Казалось, что это на пару недель, что все быстро кончится. Ощущение сурового времени появилось позже. Во-первых, сразу же ввели карточную систему: нам давали по 400 граммов хлеба – более ничего! Голодное время, тяжелое. Город стали красить в черный цвет, все окна крест-накрест заклеены...В 1942 году мне исполнилось 12 лет, и я сразу же, по примеру своих друзей, стал оформляться работать на флот. Существовал указ наркомата о том, что мальчики могут с 12 лет заменять ушедших на фронт мужчин. А хотелось быть причастным к войне, помогать. В отделе кадров пароходства меня встретили без удивления, сказали, что несколько месяцев будет идти проверка, и какие от меня нужны документы. В свой первый рейс я ушел на теплоходе «Мичурин» – в июне 1943 года. В этот день кончилось мое детство.Рейс на пороховой бочкеПароход «Мичурин», на который попал Геннадий Приходько, имел особую историю. Он был в составе Черноморского пароходства, и ему – одному из немногих – удалось прорваться от немцев, под аргентинским флагом через Панаму прийти во Владивосток. Это было очень хорошее судно английской постройки для работы в южных морях. – В то время Америка уже воевала с Японией, – продолжает рассказ Геннадий Васильевич, – а караваны PQ через Атлантику в Мурманск водить стало крайне сложно. Поэтому было принято решение: ленд-лиз доставлять через Тихий океан – с восточного побережья США во Владивосток. Собрали все суда, весь хлам, простите, который только мог плавать, и отправили в море. Мы тем маршрутом, через пролив Лаперуза, выходили на Алеутские острова – на военные базы Акутан и Датч-Харбор. 19 тысяч миль проходили! Там получали назначение на конкретный порт США – это были и Сан-Франциско, и Портленд, и Сиэтл, Олимпия, Такома, Окленд, Порт-Анджелес… Брали грузы – и тем же путем обратно. Возили грузы гражданского назначения – электростанции, паровозы, машины. Япония только такие грузы соглашалась пропускать… Несколько раз выполняли секретные рейсы. Например, стоим под погрузкой, вдруг приказ: идти к 28 причалу (это на месте нынешнего морвокзала). Там за два часа в трюмы закрываем около 200 военных – с матрасами, с одеждой… Легенда была такая: везем их в Совгавань. Пришли в Совгавань, покрутились в какой-то бухте около часа и пошли обычным путем. Если бы японцы знали, что мы везем военных, нас бы потопили не раздумывая. Военных мы высадили в Штатах. Уже потом узнали: они прямиком отправились на другой конец страны и там учились, осваивали передаваемые нам эсминцы, тральщики, а потом уже на них шли через Атлантику в СССР. Мало кто из тех ребят, конечно, остался жив…Дважды мы везли взрывчатку. Чтобы скрыть этот факт, крупные грузы устанавливали на палубе. А твиндек зашивали сепарацией – такими очень гладкими дощечками, чтобы ни зазора, ни сучка, ничего… Потом грузили небольшие ящики, размером с почтовую посылку – со взрывчаткой. Внешне она была похожа на яичный порошок. Не горела, но могла легко сдетонировать. И американцы на погрузке специально вставляли между ящиками клинья, чтобы ни один не ворохнулся, какой бы там ни случился шторм. И вот такой взрывчатки мы везли 2,5 тысячи тонн. Плыли, по сути, на пороховой бочке. Потом командир сказал, что если бы с таким грузом нас торпедировала, например, подводная лодка с расстояния двух миль, то в щепки взрывом разнесло бы и ее саму…Когда мы с таким грузом приходили во Владивосток, то сначала разгружали все крупные грузы, а потом ночью шли в Находку в какую-то секретную бухту. И там взрывчатку выгружали зэка. Нам повезло, Бог миловал, а вот когда такой же груз разгружали с «Дальстроя» (и почти уже закончили), то кто-то уронил коробку. И «Дальстрой» просто разнесло на куски. Представьте: якорь, который весит примерно три тонны, нашли за 800 метров от места, где стоял «Дальстрой». Команда, заключенные – все погибли…Боевое расписаниеЗа три года «Огненных рейсов» Гена Приходько в общей сложности был дома всего несколько месяцев. – Семь суток разгрузки в родном порту, три недели (а зимой и два месяца, бывало) ходу до Штатов. Семь суток погрузки там, днем и ночью, и обратно – три недели, два месяца… Мы понимали, как важна наша работа, что наши грузы ждут, и очень старались…Вообще, я с нашего «Мичурина», из той команды, никого давно не встречал, большинство уже покинули этот мир. Нас, юнг, было трое. Я, палубный юнга, и двое машинных. Мои обязанности? Команда смеялась: идет по палубе боцман наш, 29-летний красавец, косая сажень в плечах, и я за ним – шкет шкетом. Я был в его распоряжении – мыл, красил, гальюны драил… Требовал с меня, как со взрослого, и я ему благодарен за это. По боевому расписанию я был на мостике – рассыльным. Если рвалась трансляция или связь, бегал с донесениями. А если на мостик по тревоге опаздывал хоть на минуту, старпом Виктор Пыхтеев меня не ругал, но спокойно так говорил: «Хорош… Хорош…». И мне было так стыдно!Команда относилась к нам замечательно. Взрослые показывали нам пример мужества, и страшно не было. Да и мы словно взрослыми стали. Не до шалостей было… Бесконечные тревоги, сон в одежде... Почему в одежде? Спать без одежды нам разрешалось только в те дни, когда штормило. Если судно торпедировали или разбомбили, оно держится на воде от двух до пяти минут. У команды есть секунды, чтобы выскочить и сбросить шлюпки, а то и просто успеть хоть немного отплыть от судна, чтобы не попасть в воронку… Так что не до одевания. А в шторм никто не летал, не было и торпедных атак. Геннадий Васильевич, рассказывая, начинает волноваться, воспоминания захватывают его… Трудно даже представить, каково приходилось в море 13-летнему парнишке…– Морская болезнь? Ой, что вы, а как без нее? Поначалу было очень трудно. Особенно во время штормов. Помню, боцман кричит: «Гена! Ты где?!». А я травлю… В такие шторма меня сразу отправляли на камбуз, чтобы волной с палубы не смыло. Боцман протягивал вдоль бортов леера, за которые надо было хвататься, если волна накрывала судно. Нам, юнгам, запрещали ходить через палубу, мы передвигались по судну через машинное отделение. Ранен Геннадий Васильевич во время «Огненных рейсов» не был, а вот травму получил. Из-за забывчивости моториста юного Гену опалил газовый выхлоп – сгорели ухо, область около глаза (хотя видеть он не перестал), кожа на лице… – Счастье, что на судне был врач и сразу меня смазал, перевязал, успокоил… Вот такое мое «боевое ранение». Я считаю, это просто счастье, ведь сколько пацанов-юнг погибло вместе с судами! Шестьдесят семь человек! Многие наши суда потопили, многие вышли из строя, а многие просто утонули во время штормов или потому, что выработали свой лимит, ведь, по сути, это был хлам… А те 25 досок, что лежали вокруг памятника морякам торгового флота, – просто очковтирательство. Жест, не более… Во время войны правды, конечно, тоже не говорили, тем более в сводках, но все знали, всегда известия доходили: тех торпедировали, те погибли, а там просто судно раскололось пополам.Война не вдохновляетКогда закончилась Великая Отечественная, «Мичурин» ушел в порт приписки на Черное море, а Геннадия Приходько определили юнгой на пароход «Колхозник». Возили грузы для нашей армии, ведущей боевые действия против Японии на Сахалине. Когда и эта война закончилась, списывать Геннадия на берег никто не спешил.– Пароходству очень нужны были кадры, не хотели отпускать, – вспоминает он. – И если бы по совету отца я в тот момент, когда ждал назначения на «Колхозник», не сдал экзамены в художественное училище, кто знает, как сложилась бы моя судьба. Только в декабре 1945-го меня отпустили учиться… Пять лет проучился в училище, по окончании сразу взяли на службу, пять лет прослужил во флоте. Впрочем, тут мне повезло: все-таки я был уже дипломированный художник и служил при Матросском клубе, рисовал, оформлял. Известный художник, заслуженный работник культуры РФ Геннадий Приходько показывает нам работы, которые он готовит к будущей выставке. Адмирал Колчак, Владимир Арсеньев и Дерсу Узала, землепроходцы Дежнева на берегу моря… Море он рисует часто. Но за всю свою долгую и плодотворную творческую жизнь Геннадий Васильевич не обращался к теме своего военного детства… – У нас в Союзе художников было около 30 фронтовиков, в том числе такие мэтры, как Кирилл Шебеко, Иван Рыбачук, Юлий Рачев… И никто из них не писал на темы войны! Никто! Понимаете? Эти воспоминания не из тех, что вдохновляют…Если бы сейчас… Я бы ни сына, ни внуков ни за что бы в «Огненные рейсы» не пустил. Ни за что! Когда вернулся из первого рейса, пришел домой, мама меня обхватила и зарыдала. Я не понимал, почему она плачет, я же живой, радоваться надо… Потом, когда вырос, я ее понял.
Автор: Любовь БЕРЧАНСКАЯ
