Остановится сердце и...

Начало декабря 1934 года в Харбине выдалось на удивление теплым. Несмотря на приближающийся Николин день, обычно сезон сильнейших морозов, погода стояла ясная, таяли катки, днем температура поднималась до плюс пяти градусов. Как писали местные газеты, 30 лет не было такой аномалии... Однако другое событие взбудоражило, взорвало русский Харбин в эти дни. Двойное самоубийство поэтов Гранина и Сергина в ночь с 5 на 6 декабря во второразрядном японском отеле «Нанкин».

9 дек. 2009 Электронная версия газеты "Владивосток" №2646 от 9 дек. 2009
3c78e1ad057a973fae31310805339a80.jpg Начало декабря 1934 года в Харбине выдалось на удивление теплым. Несмотря на приближающийся Николин день, обычно сезон сильнейших морозов, погода стояла ясная, таяли катки, днем температура поднималась до плюс пяти градусов. Как писали местные газеты, 30 лет не было такой аномалии... Однако другое событие взбудоражило, взорвало русский Харбин в эти дни. Двойное самоубийство поэтов Гранина и Сергина в ночь с 5 на 6 декабря во второразрядном японском отеле «Нанкин». Скорбная страница ХарбинаГеоргию Гранину (настоящая фамилия Сапрыкин) исполнился 21 год, когда он добровольно ушел из жизни. Сергею Сергину (Петрову) – 24. Оба – участники литературной студии «Молодая Чураевка» (Гранин одно время был даже ее секретарем и вице-председателем). Оба – многообещающе талантливы.Гранин никогда не жил в России. Он родился 22 июля 1913 года на Пограничной, последней станции Китайской Восточной железной дороги (за ней проходила граница), где служил его отец. В возрасте 10 лет перебрался с матерью в Харбин. Поступил в 7-й класс гимназии имени Пушкина. Отец отправился во Владивосток, где в 1925 году был расстрелян большевиками.Сергин с волной беженцев и родителями попал в город на Сунгари в 1919-м – из Петрограда. Его отец (по специальности лесовод) служил в Харбине бухгалтером в Банке домовладельцев. Мать – в прошлом сестра милосердия (участвовала в Первой мировой войне, пережила немецкий плен). Гранин после гимназии поступил в Харбинский политехнический институт, но вскоре его бросил и записался на курсы английского языка при Христианском союзе молодых людей (ХСМЛ). Сергин окончил с золотой медалью харбинскую Ломоносовскую гимназию, затем довольно успешно – политехнический институт, получив профессию инженера. Сергин бредил поэзией Цветаевой, Гранин поклонялся Гумилеву, был близок (даже по психологическому типу) – Есенину. Оба студийца активно печатались в газете «Чураевка», в журналах «Рубеж», «Парус», «Прожектор».Внешне они были очень разные. Гранин, по воспоминаниям современников, «необыкновенно обаятелен. Карие глаза, светлые чуть вьющиеся волосы, сочные губы, прекрасная дикция». Сергин – «неброский, с тихим голосом, как будто полустертый, в студии он почти всегда воздерживался от высказываний».Но было и то, что их объединяло, – душевная неприкаянность, бытовая неустроенность, безбудущность (горькая печать эмигрантской судьбы), какой-то тяжелый внутренний надлом. Гранин после долгих безуспешных поисков работы наконец устроился на исходе 1933 года в фашистскую газету Родзаевского «Наш путь». Сергин, тайно примкнувший к отмольцам, писал в газету «Новости Востока», в журнал «Рубеж», а еще зарабатывал на жизнь грошовыми переводами и частными уроками. Диплом инженера железнодорожного транспорта так и оставался невостребованным.Скорбная нота тех лет чувствуется у каждого чураевского поэта. Сегодня их стихи известны лишь небольшой группе ученых: филологов, историков. А сердцем их помнит, пожалуй, одна Ларисса Андерсен, которой судьба отмерила очень длинный век (сейчас ей 95 лет). Их современница. Почти 40 последних лет она живет во Франции. Именно в ее доме на французском чердаке мы каким-то чудом обнаружили потрепанную временем и переездами старую коленкоровую папку из прошлого века с газетным портретом Георгия Гранина, его визитной карточкой сотрудника газеты «Наш путь». Здесь же хранились его стихи, напечатанные на машинке или размашисто набросанные от руки перьевой камышовой ручкой. Некогда черные чернила выцвели и порыжели от времени, папиросная бумага стала ломкой.А еще – проржавевшая скоба скоросшивателя намертво зажала стопку писем. В них – история несостоявшейся любви: «Ла, ясная моя...». Последнее из них было написано 8 ноября 1933 года. Почти за 13 месяцев до смерти.Загадка четырех выстрелов«В номере гостиницы «Нанкин» вчера вечером были обнаружены мертвыми сотрудник одной из местных газет Георгий Иванович Гранин-Сапрыкин, 22 лет (21 год. – Прим. авт.) и Сергей Федорович Петров–Сергин, 24 лет.Оба покончили с собой из одного револьвера, друг за другом.В начале двенадцатого ночи вчера в гостиницу пришел Гранин. Он оставил у хозяина свой паспорт, снял на сутки комнату № 6 на третьем этаже и уплатил 1.60 гоби.Затем в гостиницу пришел Петров и, осведомившись, в каком номере находится Гранин, прошел к нему. Вскоре в номер потребовали сифон и затем уже не беспокоили прислугу отеля.Около 11 часов утра администрация забеспокоилась. В дверь постучали, но ответа не было. Решили, что молодые люди накануне выпили и спят. Жильцы не вышли из номера до вечера. Тогда администрация приняла более решительные меры: бой хотел открыть дверь запасным ключом, но она была заперта изнутри, причем ключ находился в замочной скважине.Тогда выломали окно над дверью и заглянули в комнату...Жильцы лежали на кровати. Восковые лица говорили яснее слов. Сообщили о происшествии в пристанский участок, откуда немедленно выехал надзиратель В.Н. Баранов и сотрудник «Зари».Картина двойного самоубийства в маленьком номерке отеля была поистине ужасной: Гранин лежал на кровати, опустив ноги на пол. Его голова провалилась между прутьями спинки. Глаза были открыты. Левая рука сжимала синий крестик.Петров лежал ближе к стене... Юноши были в носках, брюках и черных тужурках, одетых на голое тело. Рубашки и фуфайки лежали на диване...В груди Петрова чернело небольшое пулевое отверстие, а у Гранина их было три.Револьвер «Веладог» лежал против кровати, около столика, вероятно, отброшенный туда Граниным в предсмертных судорогах. В нем было четыре пустых гильзы...На столе лежали сцепленные клипсом визитные карточки и два листа белой газетной бумаги.На одной напечатано: «Сергей Федорович Петров. Инженер путей сообщения». Приписка карандашом, неровным почерком:– «Стреляю в себя... Сможет ли Юра (Гранин) взять у меня револьвер и застрелиться...Дорогие, простите и забудьте. Похороны гражданские, В смерти моей прошу никого не винить».Далее по-английски: «Прекрасное завершение несчастной жизни».Под запиской дата: «5-XII-34 г.» и подпись: «С. Петров–Сергин».Две других визитных карточки – Георгия Ивановича Гранина–Сапрыкина и Михаила Анфимовича Лоренцева, служащего магазина готового платья.На последней написано: «Прошу г. Лоренцеву из причитающихся мне от конторы газеты сумм выдать 12 гоби (долг). Георгий Гранин».Письмо Гранин написал на двух листах газетной бумаги.«В ящике стола в редакции лежат три книги из библиотеки Бодиско. Прошу кого-нибудь из сотрудников сдать их не позднее 10 декабря. Прошу уговорить не измышлять громких и трогательных версий о несчастной любви... Не стоит... Да, и я буду благодарен. К тому же ее и вообще не было.Похороны, естественно, по церковному обряду».Ниже дата: «5-XII–34 г.» и подпись: «Георгий Гранин», а еще ниже заметка для конторы газеты: «Все причитающиеся мне суммы, кроме 12 гоби, выдать моей матери – Гоголевская, 4, кв. 8. Е.Е. Сапрыкиной».Под вторым постскриптумом Гранин писал: «Умираю – потому что хочу. «Вы не жалейте меня, цыгане». Прошу синий крестик оставить на мне».(Газета «Заря», № 332, четверг, 6 декабря 1934 года, с сокращениями).Газета «Рупор», вышедшая в тот же день, в своей статье «Подробности двойного самоубийства в номере гостиницы «Нанкин», по большому счету, добавила к вышеизложенному лишь такой факт: предсмертная записка Сергина завершалась призывом: «Да здравствует родина СССР!», Гранина – «Слава России!».Даже эту страшную трагедию кто-то постарался превратить в политический фарс.Вообще существовало несколько газетных версий этой трагедии. Так, фашистский «Наш путь», где Гранин работал корреспондентом, объявил, что коммунист Петров застрелил честного фашиста Сапрыкина, а потом застрелился сам, чтобы избежать ответственности. А «Рупор» придерживался другой точки зрения, ссылаясь на официальное заключение, повторно сделанное после двухчасового судебно-медицинского осмотра тел (его производили прокурор местного суда, врачебный инспектор доктор Ясинский, чины сыскного отряда и особого отдела департамента полиции). Комиссия пришла к выводу, что, Гранин стрелял в себя первым, трижды, и умер практически сразу после третьего выстрела. А Сергин еще мучился некоторое время с пулей в сердце (в момент осмотра тела его часы продолжали идти и показывали правильное время).Против литературной студии «Чураевка» и ее основателя Алексея Ачаира была поднята буря грязной клеветы. Сами чураевцы, близко знавшие обоих молодых поэтов, склонялись к тому, что Сергин и Гранин заключили своего рода пакт о двойном самоубийстве, взяли гранинский револьвер и отправились в гостиницу, где сняли номер на ночь. Жертвы безвременьяГранин и Петров представляли противоположные политические силы, но, несмотря на это, оставались близкими друзьями. Они познакомились в «Молодой Чураевке», с которой Гранин, незадолго до смерти, порвал все отношения. (Этот разрыв мучительно тяготил его, он даже пытался отравиться вероналом весной 1933 г., но тогда его успели спасти).Как вспоминал поэт и переводчик Валерий Перелешин, «после того как Гранин позволил себе «несколько безобразных выходок» в пьяном виде, Ачаир, как секретарь ХСМЛ, просил Чураевку избавиться от него. Нам не оставалось ничего другого, как исключить секретаря кружка из своей среды, запретить ему посещение наших открытых и закрытых вечеров и надеяться, что время залечит раны».Безумная идея двойного самоубийства принадлежала Гранину. Он же добыл для этой цели револьвер.В лице Сергина он нашел себе «сотоварища по делу». Оба они в течение последних лет испытывали глубокую неудовлетворенность жизнью.Все – суета сует, все только обольщенье,Любовь в душе горит всего мгновенье,Лишь в Вечной Книге смысл вечен строк,Лишь звук молитв, и вечен и глубок.Эти строки из стихотворения, написанного Сергиным незадолго до смерти.Николай Петерец, тоже чураевец, считал, что погибли поэты потому, что «ни у того, ни у другого не было родины».Об этом писал в одном из своих стихов Гранин:«...И метаться, и глохнутьОбескрыленной птицейИ сгорать от исканий Невероятной любви.И, взорвавшись, взлететьИ упасть на седые осины.И, ногтями цепляясь,Мертветь на весу.А, может быть, в сущностиРавноценен РоссииЭтот схваченный, стиснутый, Отдираемый сук?»Надо сказать, что самоубийство не было необычным или единичным явлением того времени: почти в каждом номере харбинских газет можно было прочитать заметку на эту тему. Вот лишь несколько примеров, взятых из декабрьских номеров газеты «Заря», как раз в те дни, когда разразилась описываемая трагедия.«Г.Н. Задорожный принял большую дозу веронала. Георгий Николаевич Задорожный был заведующим хозяйством 2-й Зубоврачебной школы».«Застрелился шофер Г.П. Шуняев. С третьей попытки. Григорий Панкратьевич, 38 лет. Пуля попала прямо в сердце».«Повесился 16-летний ученик Николай Дубатков, сын печника».«Трагические обстоятельства смерти партнерши для танцев Л.Н. Гиренко-Мартыновой».История любвиСамоубийство Петрова, как предполагали его друзья, вероятно, имело причину романтического характера. Он был влюблен, сделал предложение, но получил отказ. А вскоре девушка уехала в Шанхай.Многие считали, что Гранин также свел счеты с жизнью из-за неразделенного чувства. Хотя в найденной предсмертной записке он писал, что никакой любви вообще не было, на самом деле – она была. Первая, глубокая и мучительная...И была эмиграция: безвременье, неумение приложить свои силы, отсутствие будущего. И был талант. И чуткость, доходящая до неврастении...– Гранина я любила, но скорее по-сестрински, – рассказывает Ларисса Андерсен. – Он часто провожал меня домой. У нас даже была одна любимая книга на двоих «Синяя птица» Метерлинка. И заветный день – воскресенье, когда мы договорились думать друг о друге. Гранин был настоящий поэт и мечтатель. Может быть, он не так прекрасно владел формой – в 19-20 лет еще не успел как следует отточить перо. Но у него было безошибочное поэтическое чутье, как у Есенина. Когда читаешь его стихи – сердце щемит... Почти каждое стихотворение Гранина – маленькая исповедь.«Ты, которая зла и безгрешна...» – так писал Гранин. Но я совсем не помню себя такой. Может быть, вначале я и казалась ему холодной и бессердечной, но потом, после его первой попытки отравиться, Гранин видел, какими ручьями лились «слезы из неплачущих глаз».Может быть, в случившейся трагедии я виновата больше других. После такой отзывчивости, которая открылась во мне, я вдруг испугалась, словно заглянула в пропасть. И убежала... Уехала в Корею... Он мне писал почти каждый день: «Если ты вернешься, то я, может быть, еще и выживу...». Но я не вернулась и, что еще хуже, даже не отвечала на письма. Думала, все забудется. Отболит... Не забылось...Его бедная мама, которая после смерти Юры на время потеряла рассудок, верила, что я могла спасти ее единственного сына...И сейчас, по прошествии стольких лет, да что там – жизни, я не могу вспоминать об этом без содрогания. И горького чувства вины...Ларисса достает из голубой пачки Camel сигарету, уже третью за время нашего разговора. Долго смотрит на огонь, пылающий в камине. Закуривает. И снова возвращается в Харбин 1930-х годов.– Гранин был полон еще не приведенных в порядок разнобойных сил. И со всем этим не вмещался ни в самого себя, ни в отведенный ему жизнью «тесный закуток». Мечтая о «большом плавании», он не умел тихо и терпеливо ждать, довольствуясь малым... Отсюда его постоянная бравада, жажда острых ощущений.Скорее всего, в его рекламах «самоубийства» была надежда на чудесную помощь, на «золотое спасение», но помощь не приходила. И только умереть ему помог совсем на него не похожий, тоже очень одаренный, но скромный и незаметный, вдумчивый и тихий Сережа Сергин...У каждого из нас есть особая версия самого себя. Поэт был увлечен поэтикой драматического конца: яркого, эффектного, запоминающегося. Но финал, каким всегда бывает добровольный уход человека из жизни, стал прозой – страшной, трагической, где ничего уже нельзя было изменить.

Автор: Тамара Калиберова Николаевна