Из крестьян

На следующий день после того, как мир рухнул, Женя стояла у шкафа-купе и понимала, что ничего, решительно ничего из имеющейся обуви надеть не может…

Насчёт своей внешности Женя никогда не заблуждалась. Она отлично знала родословную по материнской линии до шестого колена – изысканным аристократизмом, длинными нервными пальцами, тонкими чертами лица там и не пахло. Родня отца тоже в этом смысле недалеко ушла. Так что Женины прабабки – крестьянского роду. Крепкое туловище, коренастенькое такое, широкие бёдра, простое лицо – крепки идущие «от сохи» гены. Женя всегда в смысле внешности иллюзий не строила. Но вот в одном она катастрофически ошиблась… Трудно сказать, кто и когда вложил в Женину голову мысль о том, что нижняя часть ноги – лодыжка, ступня у неё тонкие, нежные и изумительно красивые. Может, это подсознание шутки шутило, а может, кто-то когда-то бросил фразу, а Женя уловила и запомнила – в общем, это неважно, но именно этой частью тела она гордилась. И обувь всегда подбирала тщательно, продуманно – узкие лодочки, босоножки со шнуровкой, изящные сандалии, да не абы какие, а обязательно или с бантом, или с камнем декоративным, или с плетением – чтобы подчеркнуть красоту.

На самом деле подчёркивать там ничего не следовало. Лодыжка у Жени была широкая, крупная, а ступня – неизящная, пальцы картофелинками. Но Женя ничего не замечала. Она видела свои ноги другими – лёгкими, красивыми. Именно здесь ей изменяли традиционное здравомыслие и трезвый взгляд на жизнь. И, отправляясь в обувной, она выбирала абсолютно не подходящую обувь. И носила гордо, с чувством… В советские времена, когда хорошую обувь достать было почти невозможно, Женя знала всех спекулянток в их городке. И те, посмеиваясь в душе, всё же приносили ей и узкие лодочки, и босоножки. А уж сегодня, когда обувь есть – были бы деньги!
Женя не замечала усмешек продавщиц в обувных магазинах.

Вместе с крестьянской основательностью, полученной по наследству от предков отца и матери, она обладала такой же врождённой интеллигентностью – и в голову Жене прийти не могло, что кто-то может сплетничать или перемывать ей косточки. Это уже от бабушки. Дочь и внучка крестьянская, она пошла дорогой советской интеллигенции – в Америке бы про таких сказали «селф мэйд вумен». Женина бабушка шанс, данный революцией, использовала: окончила институт, стала учительницей, замуж за учителя вышла. И дочь свою на стезю поставила – тоже в педагогический Женина мама поступила. В их семье всегда гордились именно этим – крестьянским происхождением и высшим образованием, благоприобретённым воспитанием…

Бабушка – сколько её помнила Женя – никогда не позволяла забывать «деревенскую составляющую». Даже имя внучки – Евгения – не одобряла, но тут настоял отец, в отличие от жены и тёщи своего мужицкого происхождения стыдившийся. Ему имя Евгения казалось каким-то неземным и утончённым… Мечталось ему, что дочь выйдет замуж за дипломата или артиста, войдёт в те сферы, где живут не люди, но почти что боги…

«Папа, папа, - подумала Женя, разглядывая стоявшие в шкафу узкие открытые сандалии со стразами, босоножки с длинной шнуровкой, - знал бы ты… Впрочем, хорошо, что не узнаешь никогда. Ты бы такого унижения не пережил. А я вот…»

Мечты отца о неких высших обществах Женя как-то всерьёз не воспринимала. Замуж она вышла за военного, не желторотого лейтенантика, а пробитого навылет афганской пулей капитана. После ранения и госпиталя он был отправлен служить подальше от столицы – на Дальний Восток. Вот с чем с чем, а с аристократизмом у мужа всё было в порядке. Родословной своей он не знал, но гены просачивались сквозь недомолвки родителей. Тут было всё: и тонкие черты, и чеканный профиль… А главное – душа такой чистоты, что не полюбить его было невозможно.

Дочь, словно восстанавливая традиции, Женя назвала Евдокией. А сына – Иваном. Дети вопреки всем законам генетики словно проигнорировали Женины доминантные гены. Оба пошли в отца. Аристократизм на лицах написан. Женя иногда шутила: я словно и ни при чём. Муж смеялся…
«Как мне не хватает тебя, Алешёнька, любимый, - думала Женя, стоя перед шкафом. – Ты бы уж точно знал, что делать. А может, если бы не ранение это твоё, от которого ты так рано ушёл, такого бы вообще не случилось…»

Интеллигентность – не то понятие, которое ценится в новом веке. Да и педагогика - не та профессия, о которой мечтают подростки. Но Евдокия продолжила путь, которым в их семье шли женщины начиная с прабабки, - окончила педагогический и пошла – единственная с курса – работать в школу. Женя и радовалась, и огорчалась. Звала дочку к себе в вуз, но Доня, так её звали дома, отказывалась, потому что, как и брат, хотела добиться всего сама. Впрочем, из школы её быстро переманили в весьма престижный колледж, а потом в жизни дочери возник Вениамин…
К личной жизни своих детей Женя относилась так же, как мама – к её. «Если этот человек хорош для моего ребёнка, значит, он хорош и для меня. И если я уважаю и верю своим детям, значит, я должна верить в то, что недостойного человека они не выберут», - примерно так Женя как-то ответила на вопрос приятельницы, нравится ли ей жених дочери. Конечно, глубоко внутри Женю грызли сомнения – семья Вениамина ей не слишком приглянулась. Неоднозначное впечатление оставило первое знакомство – Жене казалось, что глаза потенциальной сватьи обшарили её до костей. А уж когда сватья с мужем пришли в гости, то откровенно поразились тому, что одна комната в квартире отдана под библиотеку. Женя чувствовала какую-то язвинку в том, как обращаются к ней потенциальные родственники, но причин понять не могла. И решила не обращать внимания. Перемелется – мука будет.

Свадьбу родня Вениамина хотела с размахом: ресторан, лимузин, фейерверк и всё, что «полагается». В семье Жени всегда считалось, что чем дороже и безумнее свадьба, тем скорее случится развод... Молодые всё решили сами – и после регистрации был небольшой душевный ужин для друзей и родных, а Доня с мужем улетели в свадебное путешествие…

Проводив дочь с мужем до уезжающей в аэропорт машины, Женя хотела сразу вернуться к гостям, но решила на минутку зайти в дамскую комнату. Она уже почти открыла дверь, когда услышала за ней голоса. Сватья с сестрой и дочкой обсуждали… Женю.

- А лапы-то, лапы вы её видели? Ну как у бегемота, ей-богу, а туда же – сандалики носит, словно у неё не 45-й растоптанный, а 34-й… Что за женщина – как топором сделанная, кошмар. Как у неё такая дочка получилась – ума не приложу. Может, усыновила или украла где? Я Веничке говорила: давай сыскному бюро заплатим, пусть проверят… Так он так на меня заорал – я думала, уши лопнут…

- Мама, а ты замашки, замашки её видела? Интеллигенция сраная, рожа крестьянская, а туда же ... А чтобы такие лапы в сандалики… Представляю, как ей вслед на улицах люди ржут.
Женя замерла у двери, не веря услышанному. Ей и в голову не приходило обсуждать с Иваном новых родственников, пусть и мысли были всякие… Поражаясь злобе, звучавшей в словах людей, которые стали отныне для неё частью семьи, Женя бочком, по стеночке добралась до выхода...

Дома у зеркала она долго смотрела на себя, принимая новую истину, привыкая к облику, в котором нет места тому, чем она так гордилась. Женя словно впервые увидела свои ноги – мощные, неизящные лодыжки, крупные ступни. Всё беспощадно подтверждало злые слова новой родни – и Женя плакала, радуясь, что живёт одна, что Иван с женой поедут к себе, а Доня – счастливая, ещё не знающая, в какую псарню попала, - летит с любимым на залитые солнцем острова.

На следующий день после того, как мир рухнул, Женя стояла у шкафа-купе, мучительно выбирая обувь. На её новые ноги ничего из имеющегося не подходило. А идти нужно… С отвращением она смотрела на ещё недавно любимую обувь.

Телефон запел громко и неожиданно, вырвав Женю из мучительных, грустных раздумий. «Мама? – голос Дони звенел от счастья. – Мама, мы долетели отлично, здесь так хорошо, просто замечательно. Думаем на пляж пойти. Мама, Веничка спрашивает: если мы тебе привезём с острова не только подарки, но и будущего внука, ты как, не обидишься?» - Доня счастливо засмеялась…

Поговорив с дочкой и зятем, положив трубку, Женя решительно подошла к шкафу. Достала самые-самые свои сандалии: с высокой шнуровкой, с плетёными ремешками золотого и серебряного оттенков.

- Плевать! – громко сказала она зеркалу. – Слышишь? И пусть! Я не пирожное, чтоб всем нравиться. Смеются? Да на здоровье! А я – такая. И меняться не собираюсь. У другой такие дети бы не выросли! Крестьянка? Да! И что?

Автор: Сергей Абарок Александрович