Пасека на крыше Гранд-Опера

Из Москвы до Парижа можно добраться за 3,5 часа, если по воздуху. Самый дешевый билет компании “Аэрофлот” туда и обратно стоит около 350 долларов. Нужно только помнить, что приобретая его, вы крупно рискуете - не в смысле безопасности полета (хотя, признаться, лететь пришлось самолетом не первой молодости), такой билет не подлежит сдаче и перемене дат. Так что если вы, не дай бог, опоздаете, то уже никуда не успеете...

У меня в этом плане все обошлось, хотя визу выдали в самый последний момент в половине девятого вечера, вылет же был назначен на 10 утра следующего дня. Так что поволноваться пришлось изрядно, но все с лихвой окупили те две незабываемые недели, что довелось провести в глубинке Франции, в Верхней Луаре, куда меня пригласила русская эмигрантка и поэтесса Ларисса Андерсен.

В стране вина и сыра

Эти земли полны особой пасторальной прелести. Очаровательная простота местной жизни здесь естественно сочетается с изысканной архитектурой близлежащих городов, великолепием средневековых замков эпохи Возрождения, волшебством старинных гобеленов - когда-то в этих землях пребывал королевский французский двор.

Но все эти события произошли чуть позже. А прежде шасси мягко коснулись бетонки в аэропорту Руаси Шарль де Голль под одобрительные аплодисменты пассажиров (такова традиция). В иллюминатор были видны кусочек набухшего дождем неба и резвящиеся в траве, у самой взлетной полосы, кролики.

Этот аэропорт самый “дальний”, он находится в 23 километрах от Парижа и носит имя генерала, который в 40-е годы, после пережитых страной потрясений, занялся восстановлением французского величия. Это он как-то обронил ставшую крылатой фразу: “Никто не может в одночасье объединить страну, в которой насчитывается 265 сортов сыра”.

И был Париж - один из наиболее благородных узоров в мире, как сказал о нем Монтень. Манящий, роскошный, источающий все радости жизни и по-домашнему уютный, веселый, непосредственный. Как удается ему сочетать в себе все это - загадка. Впрочем, сами парижане тоже не из “простачков” - взрывные, импульсивные, расчетливые, элегантные, деловые и порой не совсем учтивые, последнее многие списывают на галльский след в характере - он тянется еще с 450 года до н. э., когда это свирепое длинноволосое племя, воинственно сбросив одежды, вторглось с востока в земли Франции. Их крепкий нрав, говорят, можно всем нутром ощутить, выкурив сигарету-другую “Голуаз”, носящую имя воителей. К слову, заядлым курильщикам будет, наверное, небезынтересно узнать, что именно в Париже, в знаменитом кафе “Тортони”, в 1835 году впервые вошло в моду курить публично, раньше это считалось весьма предосудительным делом.

Несмотря на нудный дождик, прогулка по вечернему Парижу состоялась. Тем более что знакомые, у которых я остановилась, живут в седьмом районе, в 193 метрах (все выверено, можете поверить на слово) от гигантской железной ноги Эйфелевой башни - Эйфи, как любовно зовут ее парижане.

В неширокой спокойной Сене, закованной в гранит, вспыхивали и таяли огни набережной, карусели, отражались силуэты платанов, вязов, прогулочных теплоходов, с которых лилась веселая музыка. На противоположном берегу, за Йенским мостом, блистали и сверкали фонтаны, величественные здания и террасы Трокадеро. Этот холм облюбовала Екатерина Медичи и построила здесь дворец, Наполеон, в свою очередь, планировал соорудить на этих просторах “императорский кремль во сто раз прекраснее московского”.

Сегодня за Трокадеро начинается один из самых фешенебельных районов Парижа, островок столетнего благополучия с дорогими квартирами, отелями, ресторанами. Рассказывают, когда Париж разбивали на округа, ему присвоили 13-й номер, но влиятельные жильцы без особого труда добились для своего адреса более подходящего номера - 16.

Навстречу то и дело попадались парочки, шумные молодежные компании - судя по всему, ночная жизнь города в девять часов вечера только начиналась. На Эйфелевой башне ярко светилась цифра 144. Этот своеобразный календарь французы придумали, чтобы, как они сами шутят, не пропустить наступление 2000 года. Но когда это еще будет. А вот 11 августа, которое парижане ждали с не меньшим волнением, наступало уже завтра.

Звездный крест над Парижем

Как говорят астрономы, солнечное затмение вообще-то не такое уж редкое явление. Исключительность конкретно этого случая состояла, пожалуй, лишь в том, что наблюдать его довелось в Париже. Нострадамус о нем тоже знал, и вот что оставил в предсказание из глубины веков:

Над Парижем планеты

замкнут собой крест.

Это принесет страшные

бедствия Западной

Европе,

Которая может быть смыта морем

или уничтожена.

Наводнения зальют

Бретань.

К счастью, обещанных катаклизмов не случилось, несмотря на то, что Солнце, Луна, Марс, Юпитер, Сатурн и Уран, как позже подтвердили специалисты, действительно “вычертили” над Парижем крест.

Утро 11 августа в Париже выдалось сумрачным. Ветер гнал по небу серые хлопья облаков. Солнце лишь изредка просвечивало сквозь кучевые прорехи. И хотя до “светопредставления” оставалось еще довольно много времени - событие должно было произойти в 11 час. 10 мин. по Гринвичу, значит, на час позже, в полдень по Парижу, - народ у Эйфелевой башни прибывал с каждой минутой.

Одни устремлялись в скоростном лифте на ее верхнюю площадку, как-никак на 300 метров ближе к месту события. Другие удобно усаживались и даже укладывались на гигантском зеленом ковре Марсова поля: с соком, минералкой, сэндвичами. Все как один с разноцветными бумажными очками, снабженными непроницаемо-черной пленкой вместо стекол, чтобы защитить глаза от солнечного “ожога”. Еще задолго до затмения в одной из наших центральных газет мне попалась на глаза заметка, где сообщалось: парижане в преддверии этого события заготовили сотни тысяч одноразовых очков, которые будут вручаться туристам на каждом шагу. Не знаю, может быть, где-то эти очки и вручались, в районе Эйфи в день затмения я их даже купить не смогла. Как рассказал позже сын моих новых знакомых Саша, за неделю до события эти очки продавались в аптеках по пять франков, за несколько дней - по восемь, в день затмения - по 10.

Вооружившись обычными солнечными очками, мы тоже стали глазеть на небо. Через минуту-другую из-за туч выныривал ослепительно сияющий солнечный диск, напоминавший надраенную монетку с надкусанным боком. С каждым новым появлением “монетка” становилась все ущербнее и ущербнее, пока наконец не превратилась в тоненький огрызок. Пока совсем не исчезла. На город опустились сумерки. Все уличные фонари горели. И вдруг в один миг будто выключили звук: не слышно стало шума авто, людских голосов. Все пространство звенело от пения невидимых птиц. Их ликующая трель звучала в самой вышине. А вообще было такое ощущение, что на тебя надели прозрачный колпак, невольно хотелось повести плечами и выбраться из него. Это длилось какие-то секунды. Потом звук снова “включили”. Огромная толпа заулюлюкала, зааплодировала. Спустя несколько минут тысячи зевак, бросая на ходу прямо на песок смятые бумажные очки, устремились в метро, к автобусу. Представление закончилось.

Уже на следующий день во всех газетных киосках появились фотографии затмения, по восемь франков за штуку. Что ни говори, а умеют французы “ловить момент”.

В связи с этим мне вспомнился рассказ об одном парижанине, театральном реквизиторе, который уже на протяжении 15 лет разводит пчел и собирает мед на крыше знаменитой Гранд-Опера. Произошло все случайно. Однажды он приобрел улей, но никак не находил времени отвезти его в свой домик в деревне. В один из дней, с разрешения друга, театрального пожарного, он пристроил улей на крыше. Спустя пару недель, когда реквизитор пришел за ульем, неожиданно обнаружилось: соты полны меда. Оказалось, нектар пчелы собирают на липах, растущих неподалеку от Гранд-Опера, в саду дворца Пале-Ройаль. “Оперный” мед приобрел широкую известность и теперь продается в фойе прославленного театра.

Русская жена

В Париже есть все. А если говорить о кухне, то все без исключения. Французов не зря называют гастрономическими шовинистами. И вполне справедливо. Для них еда - это образ жизни. Известно, что они тратят на нее 20 процентов своих доходов и часами могут говорить о непревзойденном вкусе копченых анчоусов, особом изыске сыра камамбер, букете благородного шардонне. Но когда я извлекла из дорожной сумки владивостокскую передачку для семьи Волшей и услышала ликующий “вопль” хозяина при виде коробки “Птичьего молока” и бутылки “Уссурийского бальзама”, в душе тепло всколыхнулось: “Знай наших!”

Впрочем, Волши вовсе даже не французы, хотя живут в сердце Парижа, как я уже рассказывала, рядом с Эйфелевой башней. В чопорном доме начала века в стиле модерн: с консьержкой, крохотным зимним садиком, мраморной витой лестницей, устланной красным ковром, старомодным лифтом с деревянными дверцами и откидным бархатным сиденьицем, каминами и лепниной. Забегая вперед, скажу, что квартира в этом доме стоит в месяц 3000 долларов.

Лариса родилась и выросла во Владивостоке. Окончила Дальрыбвтуз, получив специальность экономиста. Работала, и довольно успешно, в научно-исследовательском институте автоматики и процессов управления (у нее было несколько научных работ). С началом перестройки, когда практически вся наука ухнула в пропасть, Лариса занялась коммерческой деятельностью, и это у нее тоже неплохо получалось. С Дэном они познакомились по переписке. К тому времени она уже давно воспитывала сына без мужа (помогали родители) и изучала английский язык. Вскоре они с Дэном поженились, и Лариса отправилась во Франкфурт-на-Майне. Дэн работает генеральным директором в одной очень крупной американской страховой компании. Год назад семья опять же по роду службы Дэна перебралась в Париж.

Есть люди, которые с первых минут знакомства становятся старыми добрыми друзьями. Лариса - обаятельная, энергичная кареглазая блондинка из их числа. Мы не были знакомы с ней прежде, но когда она, встретив меня на такси в аэропорту, привезла в свою французскую квартиру и с порога заявила: “Считайте, что вы дома!”, - на душе почему-то сразу стало спокойно и уютно.

Пока Лариса хлопотала на кухне, я знакомилась с “домом”. В огромной белой гостиной поражали воображение два камина. Один - с коллекцией гжели на мраморной доске, другой - с бронзовой кошкой. Кисок у Волшей множество: на картинах, подставках, салфетках. Есть и живой экземпляр - роскошный перс Герасим. Дэн подарил его жене на день рождения. Он баловень семьи и лакает молоко из блюдца за обеденным столом, устраиваясь поудобнее на стуле рядом с хозяевами.

На стенах картины, множество картин. Мое внимание привлек маленький домик, затерянный в безбрежном пространстве моря, неба и земли. Как выяснилось, автор этой работы, как и других, Дэн. Он вообще нетипичный представитель своей профессии. Любит Достоевского, коллекционирует старые книги и кирпичи. Сам пишет роман.

- Что там опять у нас в правительстве? - не удержалась хозяйка от чисто русского вопроса, как только обильно закусили. - Я в Интернете все новости просматриваю, но хотелось бы все знать от своих.

В самый разгар беседы и перелистывания, по ходу, свежих газет, привезенных из Москвы, пришел Саша - белобрысый паренек с застенчивой улыбкой, в костюме и при галстуке. Ему 19 лет, в этом году он окончил школу (по-английски говорит бегло, французский осваивает) и поступил в американско-французский университет. Он видит свое будущее в области менеджмента. А чтобы каникулы не пропадали даром, устроился работать в компанию Дэна - обслуживает компьютеры.

Я немало удивилась, когда услышала из его комнаты мелодию бернесовских журавлей.

- Он очень любит эти песни, - перехватила Лариса мой взгляд. - Из дома знают, какой подарок передать. Это, наверное, у него от дедушки, он у нас человек военный, 34 года флоту отдал. Я отцу каждый понедельник звоню - нужно слышать его голос. С мамой беседую “через соседку” - дома до сих пор телефон поставить не могут.

Дэн пришел с работы поздно, около восьми часов вечера, большой, шумный и невероятно уставший.

“Как дела?” - произнес он по-русски с небольшим акцентом и широко улыбнулся. Дэн - американец ирландского происхождения. Что меня с ходу в нем подкупило - это искренность и прекрасное чувство юмора.

...Не прошло и часа, как мы сидели в небольшом ресторанчике “Максим на Сене”. Это самый обычный, причаленный к набережной на вечные якоря теплоход, на палубе которого стоит несколько столиков, играет легкая музыка. Пока официант - быстрый молодой человек с хвостиком - отправился за заказом - креветками с салатом, шампанским для дам и минералкой для кавалера, Дэн ошарашил меня вопросом:

- Во Владивостоке свет есть?

- ?.. Уезжала, был.

- А вода?

- Похоже, вы хорошо осведомлены о владивостокской жизни, - рассмеялась я. И, как оказалось, не ошиблась.

Действительно, когда Дэн познакомился с Ларисой, он несколько раз приезжал во Владивосток, здесь они и поженились.

- Дэн, думаю, на всю жизнь запомнит нашу регистрацию, - вступает в разговор Лариса. - Накануне свадьбы вечером я нагрела несколько ведер воды (горячей, как всегда, не было), приготовила лейку, кое-как устроила Дэна в ванне - это при его-то гренадерском росте и весе под 100 килограммов. И тут выключили свет...

- Дэн, вы настоящий мужчина, если вынесли такие испытания, - попыталась пошутить я, на что Дэн вполне серьезно заявил: “Я всегда хотел жениться на русской. Меня давно мучает один вопрос: откуда вы, русские, берете силу. Многие из нас давно бы сломались под грузом ваших проблем...”.

Когда я показала Дэну фотографию Лариссы Андерсен, русской поэтессы и балерины, вся жизнь которой прошла в эмиграции, он заметил: “У этой женщины такие глаза, что сразу становится понятно: ее не могла миновать судьба необыкновенная, необъяснимая”.

Я пообещала Дэну рассказать о Лариссе, когда вернусь из Иссанжо, крохотного городка в Верхней Луаре, где жизнь не спеша ползет под грузом столетий, верная своим обычным привязанностям. На фоне медленной реки, ярко зеленых лугов, вздыбленных вулканических скал и лысых холмов, воздух которых, настоянный на аромате меда, тимьяна, лаванды, напоминает по вкусу молодое вино. И где уже почти тридцать лет живет русская Ларисса.

(Продолжение следует).