ПРОМАШКА ПОЛУЧИЛАСЬ...

В середине октября, когда на юге Приморья еще вовсю идет битва за урожай зернобобовых, в горах на севере, пусть не всегда надолго, выпадает снег. Случается, и раньше. Хорошо в эту пору в тайге. Утрами хрустит под ногой заиндевелая листва берез и осин, порох рыжей хвои лиственниц чередуется с белыми пятнами снега в затененных местах. Свистят на всю “среду обитания” беззаботные рябчики, в долине реки табунятся утки перед отлетом, в дубняках чистят норы растолстевшие за лето барсуки, покинув ключи, жирует, смещается неспешно вниз по течению реки в сторону зимовальных ям белорыбица. На речных плесах и затонах приклевываются тут и там к берегу прозрачные забереги. Золотое время для рыбалки и охоты по чернотропу. А уж в геологии рыбаков-охотников...

Примерно в двадцатых числах октября года эдак 197... кавалькада из четырех груженых “Уралов” с надписями “Мингео СССР” на дверцах кабин пробиралась в полевую партию. Преодолев верст 150 горно-таежной валунистой дороги, геологи подрулили на ночевку к экспедиционной “заежке”. Придурковатый, но энергичный сторож Филя знал о приезде заранее, а посему чуть не докрасна протопил железную печурку, на которой булькали и парили три чайника враз. Как обычно в таких случаях, ватага таежных кочевников, раскидав по огромным нарам спальные мешки, пристроив под ними рюкзаки, погрохотав сапогами и погалдев, приступила к долгожданной трапезе. С горячительным, не без того.

Шла беспредметная перекрестная беседа, легкие сумерки за окнами уже притушили краски осени, когда заполошный Филя надумал идти проверять закидушки. Никто и внимания не обратил. Часа не прошло, веселая компания на “заежке” в карты дуется, и тут влетает разволнованный до крайности Филя, ныряет под свои нары, тянет оттуда завернутое в тряпицу ружье, судорожно роется в фанерном “арсенале” и за голову хватается.

- Мужики!- кричит. - Патронов с пулями нету? Дайте хоть парочку...

Заинтриговал народ. Вопросы, ясное дело: “че почем?” Филя свое канючит:

- Патроны дайте!

- У тебя “шестнадцатка”? - спрашивает невозмутимый Николай Петрович - старший геолог.

- Ага, “шестнадцатка”, - суетливо кивает Филя.

Петрович достает из рюкзака патронташ, кидает ему.

- Некогда, некогда, - отмахивается сторож от посыпавшихся со всех сторон вопросов - и бегом к дверям. Хлопает дверью.

Игра в “тыщу” продолжается, но уши у играющих, что называется, на макушке - все ждут выстрелов. А их все нет - ни час, ни второй. Как нет и самого бедолаги-охотника.

Наступившая ночь - звездная, горбушка луны подсвечивает. Авось, не блуданет, рассуждают геологи. Но нет спокойствия в коллективе. Шофера к тому времени уже на всякий случай воду из двигателей посливали - на дворе подмораживало, заодно сигналами вразнобой попугали окрестных зверюшек. Двоих послали с фонарями на речку - закидушки стоят, а Фили нету. Из карабина пальнули - тишина.

Кое-кто ко сну начал готовиться, но большинство совет держит, какие поисковые действия предпринимать.

...Стук-бряк. Дверь - нараспашку. Чудо лесное с клюкой на пороге. Леший не леший, водяной не водяной. Скулит, звенит как-то странно. К печи ковыляет. Упало оно возле печки и за чайник - норовит кипятка из носика хлебнуть. Ага, ясно - отважный зверобой с охоты вернулся.

Запалили поярче керосинку, обступили. Господи Иисусе! Зрелище не для слабонервных: волосы - дыбом, бороденка - грязными сосульками, на плечах тина закуржавелая, разорванные зачуханные штаны от энцефалитки - колом, а рядом ружье оттаивает, что за клюку приняли.

Слили бедолаге в стакан остатки водки, а он хнычет все и за верхнюю часть правой ноги руками держится, почти что возле того самого места, которым сильный пол от слабого отличается. Стянули с него штаны и ахнули: фиолетовый синячище очень правильных очертаний сияет - как огромная конторская печать. Следопыты все ж, махом копыто сохатого вычислили, а из косноязычной, бессвязной речи сторожа кое-как выяснили и обстоятельства этого нешуточного дела.

Оказывается, перед тем как закидушки проверить, решил Филя заглянуть на Голубой затон, что в километре с небольшим от “заежки” находится. Еще издали увидел он возле устья затона матуху лося, которая мирно паслась на мелководье, выщипывая горячо любимую парнокопытными зеленую травку водорослей - есть такое лакомство у изюбрей, маралов, лосей. Вот тогда сторож и прибежал за ружьем.

Дальше, по рассказу Фили, долго крался он на брюхе с полной выкладкой. Шум от ближнего залома, где вода бурлит, на руку ему оказался. Матуха подпустила на выстрел. Да тут беда одна случилась - неувязочка то есть. Филя-то был, как все знали, немного с причудью, да и охотник никакой - даже в ружейных калибрах не разбирался. Да и заряжать ружье начал, когда почти к самой лосихе подкрался. И тут вдруг выяснилось, что патроны из боекомплекта “шестнадцатки” Николая Петровича ну никак не хотят почему-то влезать в патронник одностволки Фили - 20-го калибра.

Разобидевшись на весь белый свет, бросил он в сердцах ружьишко свое рядом с “бракованными” патронами, выхватил нож и что есть мочи кинулся к зверю. Сохатиха видит, что ближний берег перекрыт шальным охотником, и махнула на глубину к противоположному берегу. Но это же Филя! Он за ней, что вода ледяная - побоку. Матуха плывет, но плывет и Филя за ней с ножом в зубах. И ведь почти настиг, подлец! На свою... ногу. Вот она, матуха, когда перед кромкой берега на твердое дно встала, привет ему задней ногой и передала. Маленько промахнулась. Сантиметра три-четыре, от силы - пять. Да и вода еще смягчила удар. Но хватило его все же, чтобы, как сказал Николай Петрович, “трошки охолонул горячий хлопец”. Нож Филя от переизбытка впечатлений утопил, а за патронташем старшему геологу пришлось наутро самому идти. По тропе да по Филиному “волоку” к затону вышел.

Чуть не до утра, лежа в спальниках, обсуждали и смаковали подробности мужики: каким чудом до берега добрался наш “ранетый” герой, как подфартило ему, что удар копытом неточным оказался... А “герой” стонал и скрипел зубами во сне...

Ничего, оклемался Филя через недельку. Happy end, одним словом...