Александр МОРОЗЛИ: Прокуратура держится на энтузиастах
В России более 200 гарнизонных военных прокуратур. Военная прокуратура г. Владивостока по численности занимает третье место в стране после Москвы и Санкт-Петербурга. В зону ее действия входят Владивосток, Артем, Надеждинский район и часть Хасанского района. В прокуратуре 20 офицеров, из них 11 следователей. Обычная нагрузка - 10 дел на одного следователя. Журналист Андрей ХОЛЕНКО застал военного прокурора гарнизона г. Владивостока Александра МОРОЗЛИ в его кабинете поздно вечером, когда по всем меркам рабочий день был давно закончен. “Работы много, вот и трудимся до 9 вечера и по выходным”, – пояснил он.
- Не жалеете ли вы, что попали в систему военной прокуратуры?
- Я считаю, что работа в прокуратуре – это самая интересная профессия, которая - как и работа журналиста - позволяет соприкоснуться практически со всеми областями знаний. Когда я однажды расследовал дело в военной музыкальной школе, то к концу расследования меня можно было смело назначать директором любого учебного заведения. Когда я проводил проверку в военном банке, то я должен был так глубоко вникнуть в банковское дело, чтобы разбираться в нем на уровне специалиста. Как минимум нужно обладать познаниями в медицине, химии, технике, бухгалтерии, баллистике… О юриспруденции я уже не говорю…
А вообще профессия военного прокурора – это наша фамильная профессия: мой отец и его старший брат были военными прокурорами.
- Как вы считаете, имеет ли сегодня наша правоохранительная система все для того, чтобы победить преступность?
- Безусловно, нет. Криминализация нашего общества и рост преступности, произошедшие в последние годы, казалось бы, должны были привести к ужесточению законодательства, но уже много лет идет тенденция, когда шаг за шагом принимаются законы, которые расширяют права обвиняемых и сужают права и возможности следствия. При этом, как правило, ссылаются на правовой опыт развитых стран, но опять же берут из него лишь ту часть, которая облегчает работу защиты, и оставляют без внимания то, что помогло бы следствию.
- У вас есть примеры?
- На Западе система сбора доказательств построена на доверии к следствию, нет никаких понятых, а показания полицейского принимаются за бесспорное доказательство. Считаются допустимыми электронная слежка, прослушивание, провокация преступления. Есть заслуживающие внимания особенности при судебном рассмотрении дел.
В США, например, существует так называемая система сделок между защитой и следствием. Скажем, обнаружен труп с ножом в спине, есть подозреваемый. Адвокат говорит прокурору, мол, мой подзащитный берет на себя вину за непредумышленное убийство. Если прокурор согласен, то вместе с адвокатом они идут в суд и заявляют о достигнутой договоренности. На основании такой сделки американский суд выносит приговор.
Таким способом в США рассматривается до 40 процентов дел. Может быть, система сделок не совсем безупречная, но она реально облегчает работу следствия, освобождая его от необходимости расследования дела. И если бы ее не было, то американские суды захлебнулись бы в многомесячных и дорогостоящих процессах.
- Все это традиционно сложилось в правоохранительных системах других стран. А в России было ли нечто похожее?
- Наша система расследования, как это ни парадоксально звучит, более справедливая. Она направлена на более тщательное разбирательство и установление истины в любом случае – признался обвиняемый в преступлении или нет.
В Италии же во время разгула терроризма, когда убивали политических деятелей, государство таким образом обуздало преступность: был принят закон, установивший уголовную ответственность за принадлежность к преступному сообществу. Законодатель понял, что невозможно доказать процессуально организацию преступления, а доказать принадлежность к мафии – можно. Например, с помощью записи телефонных разговоров, когда люди обсуждают какие-то общие дела, видео- и фотосъемки, когда люди встречаются, и так далее. Принадлежность к преступному сообществу влекла за собой строжайшие наказания, что позволило провести в Италии ряд судебных процессов, когда от 100 до 300 мафиози одновременно оказывались на скамье подсудимых.
- И победили преступность?
- Преступность невозможно победить, но ее нужно держать в узде, чтобы она не мешала правопорядочным гражданам. И ведь давно не слышно, чтобы в Италии, скажем, убивали политических деятелей. Но если в Италии смогли изменить законодательство и заставили преступников отвечать за то, что можно доказать, то у нас ничего подобного не делается. Нас захлестывает преступность, но законодательство идет по пути все большего усложнения следствия. И это проявляется во многом. Например, в Италии срок расследования дела – 2 года, в США нет вообще никаких ограничений срока расследования. По российскому же законодательству – 2 месяца, а существующая процедура продления этого срока с последовательным подключением приморских и московских органов прокуратуры отбивает у следователя всякое желание ею заниматься.
Прокуратура работает сегодня на энтузиазме…
- В чем особенности работы военной прокуратуры?
- Военная прокуратура – это структурное подразделение Генеральной прокуратуры России, действующее в вооруженных силах. Военная прокуратура расследует преступления, совершенные военнослужащими, и надзирает за соблюдением законов военными органами, частями, учреждениями, командирами. Гражданскими преступлениями мы занимаемся тоже – если из 20 подозреваемых имеется хотя бы один военнослужащий, то дело передается в военную прокуратуру. Мы применяем те же кодексы, у нас работают такие же следователи, как и в гражданских прокуратурах. Никакому военному командованию мы ни в коей мере не подчинены.
- Что может сделать вашу работу более популярной – защита прав военнослужащих?
- Прокуратуре, на мой взгляд, вообще не должен быть свойствен популизм. Прокуратура не может отдавать предпочтение ни интересам гражданина, ни интересам государства. Она служит интересам закона.
- Но нередко бывает так: человек украл у соседа курицу - и его посадили, а чиновник украл из бюджета миллион долларов - и он на свободе.
- Если встать на такую позицию, то вообще никого нельзя привлечь к ответственности: всегда найдется человек, который наворовал еще больше.
- Какие преступления совершаются сегодня в вооруженных силах?
- Все преступления, которые совершаются и в гражданской жизни: убийства, грабежи, разбои, вымогательство, хищения. Бытовые преступления – хулиганства, кражи, телесные повреждения. Но в армии есть еще воинские преступления, связанные с нарушением военных правил: караульной службы, например. Или уклонения от военной службы.
- И бывают реально осужденные за уклонение?
- Конечно. От службы, к сожалению, уклоняются многие. В немалой степени этому способствует общественное мнение. Вообще очень трудно и даже невозможно бороться с преступлением, если его оправдывает общественное мнение. Человек сбежал из армии – это приветствуется. Матери говорят с гордостью: “Мой сын убежал из армии! Я никогда его туда не отдам, там плохо кормят, там бьют…”. Такая моральная поддержка подпитывает этот вид преступности.
Если, допустим, меня ограбили или избили в моем городе, то я ведь не убегаю из него, а иду в правоохранительные органы. А недовольные военнослужащие срочной службы не обращаются в военную прокуратуру или к командиру части, а сбегают из армии.
- Опять же общественное мнение это не приветствует – назовут “стукачом”...
- Так ведь такое отношение у наших людей воспитывается с детских лет. Мальчик плачет: “Мама, у меня мячик забрали”, а ему в ответ: “Что ты плачешь, ябеда, иди и сам разберись”. Кто такой “ябеда”? Это человек, который сообщил о каком-то неблаговидном поступке. Он сделал благое дело – за что его ругать? Слова “ябеда” нет ни в одном другом языке. В Германии, где я служил несколько лет, стоит лишь оставить автомобиль в неположенном месте, как соседи тут же звонят в полицию, и никто не обижается.
Так вот, тот мальчик с детских лет уже знает, что сказать кому-то о нарушении – это поступить плохо. Значит, ты – “стукач”, или, как сейчас говорят, “красный”. И вот если в части его избили, он никому не докладывает, а собирает вещи и сбегает. И пока общественное мнение не изменится, пока не будет стыдно, такие преступления нельзя искоренить.
- А дедовщину вообще можно искоренить?
- “Дедовщина” - это просто армейское слово, но явление общее. Можно ли искоренить драки между мальчиками в детском саду и школе? Или попытки более сильных и дерзких людей подчинить своему влиянию менее сильных и слабохарактерных? Это невозможно. Дедовщина – это незаконный способ облегчить службу, которая всегда будет трудна, за счет других. Как и любую преступность, искоренить ее нельзя, но можно держать в узде.
- Больше преступлений сегодня совершают офицеры или военнослужащие срочной службы?
- Срочной службы. И не только потому, что их по численности больше. Уровень образованности и интеллектуального развития тоже имеет большое значение. В армию сегодня часто попадают молодые люди, закончившие 5-7 классов средней школы, с низким уровнем культуры, злоупотребляющие спиртным и употребляющие наркотики, не раз судимые.
- Есть ли в армии организованная преступность?
- В том смысле, как это понимается прессой – нет. То есть в армии нет вооруженных бандитских групп, которые совершают налеты, контролируют какие-то районы, “держат” предприятия. Но групповая преступность, слаженные “бригады” воров и мошенников, бесспорно, есть.
- Часто ли военнослужащие кончают жизнь самоубийством?
- Статистика такова: ежегодно в России кончает самоубийством до 60 тысяч человек, из них лишь несколько сотен - военнослужащие. Тем не менее каждое самоубийство в армии имеет большой резонанс. Причины разные: от криминальных – избиение до бытовых - девушка написала, что вышла замуж… В подавляющем большинстве вешаются. Причем работники прокуратуры давно заметили, что в последнее время самоубийцы практически не оставляют предсмертных записок. Опять же сказывается интеллектуальный уровень: никому и в голову не приходит, что можно перед смертью к кому-то обратиться…
- Говорят, сегодня сотрудникам военной прокуратуры подняли оклады, а как обстоит дело с техническим оснащением?
- Да, наше денежное содержание выше, чем у “простых” военнослужащих. В последнее время сдвинулось с мертвой точки и техническое оснащение: мы приобрели факс, ксерокс, видеокамеру, компьютер, цифровую фотокамеру. Хотя, казалось бы, как без этого сегодня можно работать? Мои офицеры принесли из дома собственные компьютеры и работают на них.
И все же наша оснащенность гораздо хуже, чем в гражданских прокуратурах, потому что мы снабжаемся небогатым военным ведомством. Хотя мы тоже работаем в этом городе и защищаем горожан от преступлений. Но местные администрации нас “своими” не считают.
В прошлом году в канун 275-летия прокуратуры России мы обратились ко многим государственным и коммерческим организациям с просьбой оказать помощь в развитии технической базы. Помогла только краевая администрация, за что отдельное “спасибо” начальнику хозяйственного управления А. Проконичу. А банки и прочие фирмы – отказали. У нас ведь больше принято красиво говорить об опасности преступности, чем реально ей противодействовать. Остается, как и прежде, надеяться на энтузиазм прокуроров и следователей.
