А. Вертинский: Петь тут трудно… публика железная, или Два доноса на Пьеро
С Дальним Востоком у Александра Вертинского, примерившего в юности сценическую маску Пьеро, по большому счету связано не так уж много. Последние годы эмиграции артиста в Харбине и Шанхае, затем, уже по возвращении на родину, - гастроли по сибирским и дальневосточным глубинкам. Как известно, концерты в Москве и Ленинграде у Вертинского были редкостью, для записей на радио его не приглашали, о выпуске пластинок речь вообще не шла, а ведь нужно было кормить семью. Словом, Дальний Восток - череда эпизодов, возможно, не самых лучших. Тем удивительнее было обнаружить в недрах Государственного архива Хабаровского края пожелтевшую папку - «Дело Вертинского».
С Дальним Востоком у Александра Вертинского, примерившего в юности сценическую маску Пьеро, по большому счету связано не так уж много. Последние годы эмиграции артиста в Харбине и Шанхае, затем, уже по возвращении на родину, - гастроли по сибирским и дальневосточным глубинкам. Как известно, концерты в Москве и Ленинграде у Вертинского были редкостью, для записей на радио его не приглашали, о выпуске пластинок речь вообще не шла, а ведь нужно было кормить семью. Словом, Дальний Восток - череда эпизодов, возможно, не самых лучших. Тем удивительнее было обнаружить в недрах Государственного архива Хабаровского края пожелтевшую папку - «Дело Вертинского».
На ветхой обложке - полустершийся гриф «Секретно».
Ее содержимое состоит всего из нескольких листов. Переданное в 1998 году из архива КГБ «Дело Вертинского» явно «похудело» перед новым местом жительства и лишилось многих страниц. Уцелело лишь два документа. Точнее - два доноса на Александра Николаевича. Они относятся к последнему периоду эмиграции и, судя по полярности оценок, предназначались для «белой» и «красной» спецслужб.
Анонимный осведомитель сообщает: «Около месяца назад (донос датирован 1935 годом. - Прим. автора.) на харбинском горизонте появился певец Вертинский. Вся местная пресса отметила его приезд и первые выступления как исключительно выдающееся явление в жизни Харбина…». И тут же дается оценка творчества: «Вертинский - певец безвременья. Он преподнес публике свои чувственные, бьющие по низменным инстинктам души песенки. (…) Его песенки пошлы и на русское общество могут действовать только растлевающе. Русская эмиграция в настоящее время переживает период здорового объединения, проникнута идеями борьбы с коммунизмом, и г-н Вертинский со своим репертуаром ей не ко двору».
А это сообщение уже от «наших», причем весьма оптимистичное: «Проживающий в Шанхае эмигрантский поэт Александр Вертинский собирается в ближайшее время направиться в СССР. Это большое приобретение для страны, так как Вертинский очень популярен в массах. Он ранее писал упаднические вещи перед революцией и в эмиграции, но сейчас, став на советские рельсы, он пишет чудные, ободряющие стихи. Автобиография, написанная им в «Новой жизни» в Шанхае, представляет собой шедевр своего рода. Там он бичует свои заблуждения и говорит, что русский человек всегда должен быть со своим народом в любом случае».
Скорее всего «самобичевание» Вертинского в «Новой жизни» было одним из условий возвращения в Россию. В понятие родины он вкладывал совсем иной смысл, далекий от партийности и коммунистического прозрения. Позднее писал: «Говорят, душа художника должна, как Богородица, пройти по всем мукам. Сколько унижений, обид, сколько ударов по самолюбию, сколько грубости, хамства перенес я за эти годы! Это была расплата. Расплата за то, что в один прекрасный день я посмел забыть о Родине…».
Он вернулся и начал работать.
Гастрольные поездки по провинциям, в том числе по Дальнему Востоку и Сибири. Промороженные Дома культуры и клубы. Публика в зале нередко в валенках и зипунах, артист на сцене - в безукоризненном фраке.
1950 год. Вертинский приехал в Хабаровск. До этого он уже побывал во Владивостоке, потом, отработав пять концертов, отправился на Сахалин и в Магадан. Понятно, что для далекого региона приезд Вертинского стал событием, да еще каким. Хабаровский художник Георгий Семенович Бочаров вспоминал, что, казалось, весь город пришел на этот концерт. Билеты распроданы, у входа - толпа. «Кто-то знал Вертинского еще до революции, кто-то слышал только голос на пластинке, о нем ходили легенды», - пишет в своих воспоминаниях Бочаров. Художник, покоренный артистизмом Вертинского («человек с крупными, как крылья, руками»), прямо на концерте сделал несколько карандашных набросков. Сегодня они тоже хранятся в Государственном архиве Хабаровского края в одном фонде с «Делом Вертинского». Все на том же концерте, по воспоминаниям Бочарова, Александр Николаевич говорил, что необдуманно покинул родину.
Однако у человека-легенды от гастролей в Хабаровске осталось не столь радужное впечатление. Вот отрывки из писем Вертинского жене, отправленные с берегов Амура. «У меня паршивое настроение. Голос устал. Я переутомлен и сегодня еле допел концерт. Петь тут трудно. На 80 процентов публика сидит «железная». Не знают, «с чем это кушают», и выжидающе молчат. Потом, к самому концу, расходятся и начинают неистовствовать. Но концерт уже кончен. И у меня - пустота и неудовлетворенность. Я имею успех, и даже огромный, но не за то, что следует, а за ерунду вроде «Без женщин». Надо менять профессию. Я не ко двору. Это ясно. И ничего «нужного» я из себя выжать не могу…». И еще одна цитата: «Людей меня слушают тысячи, и слушают затаив дыхание, но «жгутся» ли их сердца или нет - я не знаю…».
Через семь лет душа Александра Вертинского, совсем как Богородица, закончила свой земной путь.
Автор: Елена ГЛЕБОВА, специально для «В», г. Хабаровск