Динозавр по имени Россия

Будущее российской периферии остается темным: Владивосток - город нашенский, но он далеко…

Вряд ли в России сегодня есть абсолютно довольные тем, что происходит вокруг. И дело тут не в толщине кошелька или метраже жилплощади. Просто такое время на дворе: постперестроечное, переходное, период полураспада или же интеграции в мировое сообщество - как кому угодно. «Переходный возраст», отсчет которому ведут то от 1991-го, то от 1985-го, то от еще более ранних вех, затянулся. И хотя отстраненный взгляд исследователя сегодня невозможен, никогда не будет лишним задуматься о том, что мы имели вчера и что получили сегодня. Благодаря клубу региональной журналистики «Из первых уст», действующему при поддержке общественной организации «Открытая Россия», корреспондент «В» пообщался со столичными экспертами, чтобы если не ответить на больные вопросы российского настоящего, то хотя бы определиться с диагнозом.

БЕГ В МЕШКАХ

Трансформацию и путь в светлое демократическое будущее Россия начала с советским наследством в качестве единственного стартового капитала (о том, как беспорядочно этот капитал разбазаривался - разговор другой). Считается, что «мутная вода» утекла к концу 90-х, когда в общем-то стало ясно, что именно в России новой эпохи рентабельно, а что - убыточно. И вот тут неизвестно с чьей подачи в общественном сознании прописался «личностный фактор»: вот этот губернатор эффективен, а этот слишком неповоротлив, в одном регионе ВВП у нас чуть ли не утраивается, а в другом - наоборот. «На самом деле возможности региональной власти очень ограничены, - считает Наталья Зубаревич, директор региональных программ Независимого института социальной политики (Москва). - Туда, где есть благоприятные условия для развития, а это прежде всего географическое расположение, ресурсы, климат, качество населения, и идет бизнес, там образуются инновационные центры, стягивающие с периферии ресурсы». И правда, можно ли считать лучшим автогонщиком того, кто, выступая на последней «Феррари», обогнал водителя «Запорожца»? Возможности региональных лидеров ограничены достаточно жесткими рамками, которые установила отраслевая структура экономики, в одночасье перелицованная из социалистической в рыночную. В результате нефтяные и вообще сырьевые регионы, что называется, рванули, а другие оказались в отстающих. Упразднение советской практики выравнивания доходов эти полюса сразу же обнажило.

В 2003 году Ненецкий АО выдал 214-процентный объем промышленного производства по сравнению с последним советским 1990 годом. Ленинградская область показала 129 проц., Белгородская - 112, среднероссийский уровень равен 67. Дальний же Восток, в который еще недавно вкладывали столько средств, оказался в глубокой депрессии: объем промпроизводства в Еврейской АО составил на 2003 год лишь 21 проц. от уровня 1990 года, в Корякском АО - 29, в Амурской области - 36, в алмазоносной Якутии - и то 88. Как представляется, никакая «суперэффективная» Матвиенко не подняла бы ЕАО до уровня Питера, а во Владивостоке она была бы не более чем женской версией Копылова или Николаева. Недавние инициативы Путина по фактическому назначению губернаторов делают «регионалов» еще менее самостоятельными.

Структура экономики по сравнению с советским временем, как уже было сказано, изменилась. Отход от производственного вектора к экспортно-сырьевому привел к тому, что так называемый старый центр, традиционно замыкавшийся на Москву, уступил место срединному сырьевому поясу Таймыр - Ямал - Урал. Становым хребтом сегодня нередко называют ресурсно-экспортную ось Сибирь - Урал - Поволжье. И эта данность влияет на российские реалии гораздо сильнее, нежели фамилии губернаторов.

ДОРОГАЯ МОЯ СТОЛИЦА, ЗОЛОТАЯ МОЯ МО$КВА

Не совсем понимаю, насколько корректно говорить о России как о единой стране. Действительно единое государство предполагает единые пространства - экономическое, политическое, культурное, наконец. Селение в горной части Чечни, чукотская деревушка и какой-нибудь Томск отличаются друг от друга неизмеримо сильнее, чем, допустим, Германия, Франция и Бельгия. Россий на самом деле несколько: есть старый Запад и есть Восток - территория нового освоения, есть более модернизированный Север и более консервативный Юг, есть так называемое русское ядро и этнические регионы, наконец, есть центр и есть провинция. Без этого деления не обойтись, тем более на такой огромной территории, но все дело в балансе, который сегодня дефицитен. Поэтому равенства сейчас не найти даже на кладбище.

Стереотип «Москва высасывает соки из регионов», поддерживаемый обитателями провинции, во многом справедлив. Более того, эта поляризация нарастает, то есть сильные становятся сильнее, а слабые - слабее. Еще в 1994 году 10 регионов-лидеров давали 41,5 проц. всего ВРП, а в 2002-м - уже 54,2. Но если всего 10 регионов из 89 де-факто составляют полстраны, не критичен ли такой перекос? И зачем тогда Москве вообще нужен тот же Дальний Восток?

Современную национальную экономику нельзя понимать вне глобализации. А здесь один из основных показателей успешности - привлеченные иностранные инвестиции. В начале 90-х годов на Москву приходилось 60-65 проц. этих вложений, но к 2002 году крен несколько уменьшился. На первом месте, правда, по-прежнему Москва, но уже с 39,1 проц. На втором - Московская область (18,8), на третье выбился Сахалин со своим нефтяным шельфом (9,4), за ним выстроились Краснодар, Петербург, Тюмень и т. д. Крупнейший экспортер среди субъектов федерации (данные 2002 года) - опять Москва: 26 проц., импортер - аналогично: столица ввозит 43 проц. иностранных товаров. Вывод на поверхности: столица перетягивает экспортно-импортное одеяло на себя, за счет этого сохраняя лидерство в области инноваций (охват Интернетом, сотовой связью и т. п.)

То же самое наблюдаем в бюджетной сфере. Согласно данным старшего консультанта Центра фискальной политики (Москва) Ольги Воронцовой, структура доходов консолидированного бюджета России 2004 года (то есть собственно федерального бюджета плюс бюджеты субъектов и муниципалитетов) такова: 94,9 проц. - федеральные налоги, тогда как региональные составляют лишь 4,2, а местные - около 0,8. Другое дело, что часть федеральных налогов зачисляется в региональные бюджеты, из-за чего такая сверхцентрализация не бросается в глаза. Но в любом случае Москва вправе распоряжаться львиной долей налогов, в связи с чем самостоятельность территорий кажется еще более иллюзорной.

Самыми обделенными выступают даже не субъекты РФ, а муниципалитеты. Внутрирегиональная дифференциация сильнее межрегиональной, то есть различия между Москвой и, скажем, Приморьем меньше, чем разрыв между Владивостоком и отдельными муниципальными образованиями края! Кстати, буквально на днях председатель приморского Законодательного собрания Сергей Сопчук говорил в Находке о том, что на самом деле краевой бюджет растет за счет муниципальных, а консолидированный бюджет Приморья остается практически неизменным: деньги просто перетекают в край. Хотя, казалось бы, на самом верху уже прозвучали слова о необходимости передачи полномочий (вместе с финансовыми ресурсами для их обеспечения) на места, то есть в муниципалитеты.

ПАЦИЕНТ СКОРЕЕ ЖИВ, ЧЕМ МЕРТВ?

Зияющий разрыв между регионами-лидерами и регионами-аутсайдерами позволил упомянутой выше Наталье Зубаревич сравнить Россию с динозавром: маленькая голова (передовые территории), сопоставимых размеров хвост («дистрофики») и непропорционально огромное туловище (более 50 субъектов-середняков). По темпам улучшения уровня жизни в последние годы лидируют нефтегазовые регионы, за ними неожиданно идут самые неразвитые территории, которым делали специальные вливания. В самом хвосте - Дальний Восток (впрочем, без автономий, которым тоже адресно помогали в силу их особого статуса).

С тем, что разрыв необходимо сокращать, согласны, кажется, все. Дело только в методике. Увеличивать количество богатых или уменьшать количество бедных? И как именно? Еще недавно широко практиковалась политика помощи слабейшим. Но это привело к тому, что быть бедным стало выгодно. Новое слово в науке государственного управления - политика помощи сильным: иждивенчество, считают идеологи этого ноу-хау, отомрет, а региональные точки роста подтянут за собой и депрессивные территории. Звучит неплохо, но и здесь есть обратная сторона медали, а именно - опасность отказа от социальной политики под флагом борьбы с необоснованным иждивенчеством. Культ эффективности уместен в бизнесе, тогда как государство - это все-таки забота. В идеале удвоение ВВП должно работать на другой постулат Путина - борьбу с бедностью, но порой эти задачи представляются чуть ли не противоположными. Нет и не может быть единственно правильной политики. Жизнь - штука гибкая и не терпит искусственных схем, так что вопрос «что делать?» остается открытым. А поляризация российского пространства нарастает, и похоже, что это всерьез и надолго.

Дальневосточный федеральный округ сегодня считается самым депрессивным и экономически, и демографически. В сознание жителей брошенных на самоокупаемость территорий на архетипическом уровне въелось неприятие федерального центра, олицетворением борьбы с «антинародной» политикой которого был экс-губернатор Приморья Евгений Наздратенко. Сегодня Сергей Дарькин ведет обратную игру, возвращая Москве и московским политикам положительный имидж в глазах приморцев, но переломить ситуацию будет очень сложно. Прежде всего в самой жизни, а не в общественных убеждениях либо предубеждениях. «Дальний Восток будет выживать, но медленно, - считает Наталья Зубаревич. - Нужно локализовать точки роста, но болезнь запущена и будет долгой. Шансы на выздоровление есть». Вытянут ли якутские алмазы и сахалинская нефть весь Дальний Восток - большой вопрос. Ждать милостей от природы нельзя: приходится развивать то, что есть и что продается. В Приморье это прежде всего транспортный потенциал региона: море, порты, железная дорога. А самое главное - люди, которых год от года становится все меньше. От нас зависит мало. Но неужели не зависит ничего?

Автор: Василий АВЧЕНКО, «Владивосток», Москва-Владивосток