Мы у пропасти на краю

На вопросы корреспондента «В» отвечает заместитель директора Юридического института ДВГУ, директор Владивостокского центра по изучению организованной преступности, доктор юридических наук, профессор Виталий НОМОКОНОВ.

- Виталий Анатольевич, в начале 90-х годов мы много писали о лидерах организованных преступных группировок Владивостока, так называемой третьей смене. Какими они стали сегодня? Легализовались? Создали индустрию коррупции?     

-  Наш бывший криминал - знаменитая «третья смена» – сегодня легализовался. Можно называть какие-то имена, клички, можно не называть, их все и так знают, но я думаю, что никаких чудес не произошло: они только замаскировались под легальных бизнесменов, но их уголовная сущность осталась. Я в этом убежден. И эта сущность позволяет им, оставаясь, как говорят, «в миру» добропорядочными личностями, на самом деле решать свои проблемы теми же самыми способами. Только эти методы, может быть, с масштабов двора перешли на уровень государственный, межгосударственный, как мы сейчас говорим, транснациональный, международный. Я как раз недавно вернулся из Сеула, где делал об этом доклад.  

 И вы совершенно правильно сказали о связи организованной преступности и коррупции. Ведь организованная преступность влияет на общество довольно просто. И если самый примитивный способ - это запугать, надавить, отнять, то более изощренный,  более утонченный способ - это предложение своих услуг. В качестве известных «крыш» и, наконец, в качестве каких-то равноправных бизнесменов. Там, где появляется возможность иметь сверхдоходы, ребята под названием «организованная преступность», или мафия, тут как тут. Они гораздо лучше всех полиций и инспекций вычисляют тех, кто не платит налоги, и в первую очередь они наседают на тех, кто работает нечисто. Поскольку наш бизнес в значительной степени сопряжен с сокрытием доходов от налогообложения, то смычка бизнеса и организованной преступности  налицо.

Люди из криминала, которые сейчас пришли во власть  под красивыми, звонкими лозунгами, и дальше расширяют сферу своей деятельности. Но тем не менее по всем оперативным учетам – Интерпола, например, по данным учета оперативных органов всех стран эти люди так и остаются уголовниками.

- А вы не допускаете, что некоторых людей в эти оперативные учеты внесли, скажем,  не совсем справедливо?

- Я думаю, что вы не совсем правы. Может быть такое, что правоохранительные органы в своих интересах кого-то вынесли, так сказать, на суд божий. Но данные дел оперативного учета являются секретными, и никто из сотрудников вам никогда ничего не скажет. И если кто-то спросит, мол, является ли такой-то вашим подопечным, то они, честно глядя вам в глаза, скажут: «Нет, не является» - только потому, что эти данные не могут быть разглашены в  соответствии с имеющимися законами. Потому очень удобно делать вид, что ничего не происходит, понимаете?

В некоторых странах, например в Литве, в Японии, есть специализированные законы по борьбе с организованной преступностью. И там всех этих бандитов официально приглашают, объявляют им о том, что они подозреваются в участии в преступной группировке, с них берутся подписки всевозможные, на них накладываются правоограничения и так далее. Я считаю, что это открытый честный путь. У нас этого нет, у нас считается, что это нарушение прав человека.

- А как вы оцениваете степень гуманности современного уголовного и уголовно-процессуального законодательства?

- Я бы не сказал, что оно гуманное, оно либеральное, но своим острием сегодня оно стало больше направлено, как ни парадоксально, на защиту интересов богатых и нечестных. Изменения, которые в декабре были внесены в Уголовный кодекс, вызвали негодование в научном мире. Вот газета «Известия» опубликовала на днях статью, которая подписана 11 профессорами, в том числе и профессором А. И. Коробеевым - заведующим кафедрой уголовного права Юридического института ДВГУ. И я готов подписаться под всеми суждениями, приведенными в этой статье.

По непонятным совершенно причинам конфискация как вид наказания из Уголовного кодекса изъята. Понимаете, во всем мире говорят о том, что один из самых эффективных методов борьбы с организованной преступностью – это конфискация. У нас же эта мера борьбы с ней без всякого обоснования вдруг из Уголовного кодекса исчезла. Это первый момент. Второй момент тоже достаточно красноречивый – легализовано назначение длительных условных  сроков лишения свободы. Как вы себе представляете такое – восемь или семь лет лишения свободы, но условно?

- Слабо я себе представляю такое наказание…

- И  я это плохо себе представляю. Наш бывший министр юстиции В. Ковалев как раз и получил условно девять лет лишения свободы. По своей природе условная мера – это освобождение от наказания. И что мы наблюдаем? Дела, связанные с наркосбытом, с взяточничеством, часто завершаются если и наказанием, то опять-таки условным…

И обратите внимание, специального закона о коррупции, о котором говорят больше 10  лет, у нас нет. Первый президент России неумолимо трижды накладывал вето на законопроекты об этом, которые принимались Госдумой и Советом Федерации. Наш нынешний президент пока, похоже, не решился какой-либо из имеющихся в этой области законопроектов поддержать.

Возьмем теперь Уголовно-процессуальный кодекс. Я, кстати, являюсь его критиком потому, что в нем есть лазейки, которые, видимо, умышленно созданы для того, чтобы  жулики легко уходили от ответственности. Порой складывается впечатление, что наше законодательство просто пасует перед натиском криминала.

- А не наоборот ли? Не нынешний ли криминал, который пришел во власть, пролоббировал принятие подобных и удобных ему законопроектов? Не стоим ли мы на пороге того, что уже все государство начинает жить «по понятиям»?

- Можно и так интерпретировать. Ситуация сегодня действительно очень тревожная. Вы правильно обостряете вопрос. Я считаю, что по уровню коррумпированности мы находимся на краю пропасти. У меня, во всяком случае, сомнений нет. Я не согласен с мнением генерального прокурора РФ о том, что нынешний размах преступности не представляет угрозу национальной безопасности. Уже представляет. Если раньше русский человек за границей ассоциировался с пьянством, то сейчас – с криминалом. Репутация страны на международной арене ужасная. Инвестиции в страну только тогда пойдут, когда нам начнут доверять.

- Скажите, а когда выборные должностные лица местного самоуправления, причем с прекрасным послужным списком и вроде бы никогда не связанные ранее с криминалом, к примеру, очень вольно распоряжаются бюджетными средствами, это как называется?

- А это тоже организованная  преступность. Если человек, не судимый, но облеченный властью, использует свой авторитет, свое служебное положение для того, чтобы заниматься незаконными вещами, если он либо сам занимается, либо своей деятельностью способствует хищениям бюджетных средств, то это та же самая организованная преступность. Ее в мире называют беловоротничковой, у нас - экономической. Но это - экономическая организованная должностная преступность.

С одной стороны, есть бандитская преступность, которая на виду и, что бы мы ни говорили, все-таки проще пресекается. Но есть и гораздо более опасное ее проявление, когда преступления совершают люди, облеченные властью.

- Вы, как специалист, можете привести какие-нибудь типичные коррупционные схемы, характерные для Владивостока?

- Коррупционные схемы, конечно, известны, они изучаются криминалистами, но, не будучи подкрепленными уголовными делами, могут стать своего рода пособиями для тех, кто их еще не знает. Хотя надо отметить, что наши коррупционеры – очень изобретательные люди.

Например, известно, что масса объектов в городе Владивостоке сдана в аренду. Причем зачастую цена арендной платы смехотворно низкая. Говорят, что до 90 процентов сверх того платится черным налом.

- А почему с этим не борются? Простите дилетанта за вопрос, но неужели это так трудно доказать юридически?

- Наверное, можно доказать, но это, видимо, никому не нужно, да и нет официального повода.

- А то, что пресса об этом пишет, не повод?

- Видите ли, если в старом Уголовно-процессуальном кодексе сообщение, опубликованное в прессе, являлось непосредственным поводом для возбуждения уголовного дела, то сейчас так закон сформулирован, что сообщение в прессе таким поводом прямо не является. А где в законе формулировки мутные, там, как известно, коррупция произрастает со страшной силой. Не случайно фонд «Индем» и другие организации борются за то, чтобы в  Кодексе об административных правонарушениях РФ  и в других законодательных актах «вилка наказаний» была как можно меньше. Там, где законодательство устанавливает широкий диапазон - от минимального размера наказания до максимального, а также использует альтернативные меры наказания – все это широко используется коррупционерами.

- Многие люди сегодня убеждены, что проще дать взятку и решить вопрос, чем не дать и трепать нервы. Что вы думаете по поводу такой позиции?

- То, что мы называем «смазкой», приводит фактически к еще больше ржавчине. Мы говорим: «Не подмажешь – не поедешь», но это ведь не та смазка. Это как с алкоголем: у человека проблемы, он выпил, и будто бы проблем нет, а на самом деле проблемы никуда не делись, они только усугубились. И здесь то же - система несправедливости нарастает, и мы ни один вопрос не можем решить.

Нравится нам это или нет, но объективно мы находимся сейчас в коррупционной ситуации. Объективно создана система продажности: если человек хочет себя реализовать – он должен продаваться и покупаться. А если смысл жизни человека - продаться подороже, то коррупция будет неизбежной. И в субъективном смысле эта система не работала бы, если бы люди с готовностью не восприняли правила покупки и продажи как свои жизненные принципы. Я это называю коррупционной зависимостью и коррупционной готовностью.

- По аналогии с наркотической зависимостью?

- Да, конечно. И говорить о проблеме борьбы с коррупцией на современном этапе можно в двух смыслах. Либо мы и дальше будем имитировать борьбу, либо осознаем проблему и будем пытаться что-то сделать. Люди должны понять, что так дальше жить нельзя.

***

В сфере образования «черный прейскурант» чаще нужен студентам, не слишком уверенным в своих знаниях, либо родителям школьников.

Например, записать ребенка в элитную школу может стоить: один компьютер, либо ремонт в классе или других школьных помещениях, либо комплект мебели (от 200 долларов), поступить в вуз – от 500 долларов за один экзамен, либо репетиторство у преподавателя - члена приемной комиссии – от 1500 долларов, зачет в ходе сессии – от 50 долларов, «пятерка» за экзамен в сессию – от 80 долларов.

Автор: Ольга АКСАКОВА, «Владивосток»