Танцующая на белом листе

Еще пару лет назад ее имя ассоциировалось в первую очередь с танцем: балет Ольги Бавдилович.
В каком-то смысле это явление служило визитной карточкой Владивостока. Весной 2000 года Ольга объявила прощальные концерты. В камерном зале Дома молодежи яблоку негде было упасть – сидели на полу. Недоумевали: как же она без своего любимого балета? Ольга и не собиралась расставаться с ним, творчество лишь перешло в иное качество. Хореограф Бавдилович представила зрителю самую суть танца – тело, выступив куратором выставки фотографии Константина Шульги «На том конце замедленного жеста». Геометрический рисунок тел, схваченный объективом, смягчила гуашь: недавно в галерее «Арка» прошла выставка
«Продолжение следует. Рисунок Ольги Бавдилович».

- Ольга, начать с нуля, сделать более 300 постановок, уйти со сцены в расцвете сил, заявить себя в новой ипостаси. Признаки сильной личности налицо?

- Вообще женщине развиваться в нашем мире чрезвычайно сложно: вся мировая культура построена на мужском «Я». Не случайно женщина в цивилизованном обществе отстаивает свои права и борется за равные возможности. Понятно, что речь идет не о физическом равенстве. Я говорю о равноправии социальном и творческом. Нет женских живописи, литературы... Есть вообще живопись, литература и прочие вещи, хорошие или плохие. Мужчина и женщина очень различны по складу своего внутреннего состояния. Нельзя говорить о силе или слабости применительно к полу, сравнивать. Впрочем, женщина вообще невероятно сильное существо. По духу, в первую очередь, это результат формирования в агрессивной – мужской среде.

- Ленинградская академия искусств  - абсолютно чужой мир для приморской девчонки, тоже был шагом сильного человека?

- Да. Мне хотелось заниматься балетом. Здесь это было невозможно. Кружки, конечно, были, в том числе в Доме пионеров, куда я ходила. Давали даже классику. Но когда я приехала в Ленинград, поняла, что некоторые предметы я вижу просто впервые.

- Вам не помешали провинциальные навыки?

- Нет, мне приходилось больше не переучиваться, а постигать новое.

- В очень реалистичном фильме «Танцующие призраки» балет представлен как очень жесткое, даже жестокое искусство, которое заставляет артиста от многого отказаться. Вы согласны?

- Да. Но я ни от чего не отказывалась. Просто это был мой выбор. Я хотела заниматься балетом. После школы я могла пойти на химфак, его окончила моя сестра и работала химиком. Я могла пойти на филфак, потому что была способной в литературе. Но я любила балет, музыку. Занималась в музыкальной школе, хореографическом кружке. Однажды я пришла к сестре и представила, что всю жизнь меня будут окружать стеклянные колбы, за которыми я буду видеть танцующие фигуры. Это было откровение, понимание. О своем решении я не пожалела ни разу.

- А как мама это приняла?

- Ужасно, ужасно. Чужой город, далеко. Но я сразу сказала, что если я не выдержу экзамены сразу, то поеду на следующий год и буду ездить до тех пор, пока не поступлю. Поэтому лучше меня отпустить.

- У вас с родителями были совещательные отношения?

- Они не просто нас растили, а растили с любовью. Это была такая в хорошем смысле семья. Я очень много вспоминаю моментов: мы с сестрой еще спим, а папа с мамой готовят завтрак. Вдвоем. А потом они будят нас, двух девчонок, и мы садимся за стол. Это очаг. Я сама другой человек. У меня нет привязок к семейному… Даже не нахожу слова. Я люблю дом, выстраиваю. Но не для того, чтобы  в нем замкнуться, а для того, чтобы была платформа в продвижении в чем-то другом. Дом помогает сосредоточиться, отключиться, восстановить силы.

- Ленинград лишил вас этого?

- Он дал другое. Поразил столичный уровень культуры. А потом во Владивостоке совершенно другая визуальная и интеллектуальная среда.

- Ольга, почему вы после Академии искусств не остались там?

- Мне предлагали. За время учебы появились друзья. Очень большим другом стала мой замечательный педагог Юлия Михайловна Станкевич. Мы и сейчас дружим. Когда мы с ней встречаемся, такое ощущение, что время и расстояния не существуют. Она мне признается: «Ольга, я с тобой мысленно разговариваю…» Так вот, она мне предложила не только остаться, но и потащила поступать в консерваторию. Правда, у меня не было среднего хореографического образования. Но решили, что может быть другой форма диплома… В общем, хореограф состоится в том, какую он дальше будет вести деятельность. И я подумала, что не корочка важна, я всегда к этому относилась безалаберно. Меня интересовала возможность ставить. А в то время в Ленинграде классическое искусство сильно довлело над современными направлениями в танце. И я вернулась во Владивосток.

- Почему вас интересовал современный танец?

- Не знаю. Наверное, потому что те традиции, которые я видела в классическом танце, меня не устраивали железными рамками. Фигуру строят по конкретному канону, и соответственно хореографическое действо строится по этому же канону. Время требовало другого. И это другое стало появляться.

- Но в столичном городе новые тенденции заметнее…

- Да. И тем не менее преимущества Владивостока в том, что в то время это был абсолютно белый лист. Здесь это явление – современный танец - не было даже словесно обозначено.

- В тот момент, когда было многое достигнуто, вы попрощались со зрителем. Почему?

- Я сделала театр, о котором мечтала. Воплотила свою идею. Я понимала, что нужны силы, чтобы двигаться дальше. Но это было невозможно. Не оказалось в окружении ресурсов.

- Персоналий?

- И персоналий тоже. И потом это всегда был единоличный театр, мне никто не помогал, я являлась и папой, и мамой. Сейчас это невозможно. Нужна помощь каких-то людей,  организаторов. Делать все одному равносильно тому, что надеть на себя петлю. Наш город, к сожалению, не располагает к творчеству. В тот период, когда я начинала, сюда приехало много интересных людей из столиц: открылся институт искусств, Дальневосточный научный центр. Тогда на западе России многое делать было нельзя, и люди науки и культуры приезжали во Владивосток на непаханое поле. Был подъем, сегодня все изменилось.

- Вы имеете в виду коммерческую составляющую или современный прагматизм исполнителей, который мешает воплотить вашу авторскую идею?

- Дело в том, что хореография – вообще-то труд для избранных. Как и искусство. Оно тоже для избранных, а массовая культура - для масс. И там легко и спокойно можно кайфовать. Художник же, чтобы развиваться, должен тысячу раз себя сломать. Если он перестал двигаться, он просто умер. Что касается моего случая, речь прежде всего о лидере, который способен породить идею и этой идеей оплодотворить всех. Иногда до такой степени, что человек даже меняет свою специальность. Что и происходило. У меня не просто танцевали, а исполняли мою идею. Это удавалось избранным. 

- Последняя постановка называлась «О сердце и одиночестве». Вы уходили без надрыва?

- Без… Осознавала, что закончился период. Мы отработали 12 лет, это полный зодиакальный цикл. Нужна была новая кровь. Тем более что у меня был специфический театр. Люди приходили с улицы, не отобранные, как в хореографическом училище. Я приглашала тех, у кого были проблемы с мышцами, костями. Надо было вырабатывать систему упражнений, которая помогла бы тело исправить, сформировать заново, адаптировать к танцу - и не поранить. Мы занимались много времени, упорно, это просто Вселенная. Для каждого индивидуальная. Мы использовали в танце естественные шумы, не идущие в записи. Исполнители работали голосом, ритмом. Театр, в том числе драматический, не использует это. К примеру, падение как звук. В подсознании этот звук откладывается. Если происходящее на сцене расходится со звуковым рядом, это вызывает раздражение. И зритель даже не понимает почему - обмануто его подсознание. Это все осталось моим «ноу-хау» и не используется никем.

- Знание тела спровоцировало занятие рисунком?

- Нет, я рисовала и раньше. Но потом театр отодвинул от меня рисунок. Меня всегда интересовало человеческое тело. Это бесконечный путь познания. Сейчас я занимаюсь медициной – биорезонансной терапией по методу Фолля. Это прекрасный метод. Люди добрые помогли мне, не имеющей медицинского образования, пройти курсы. Я в свое время попала в совершенно дикую жизненную ситуацию, мне сделали две операции. Были серьезные осложнения, и я сейчас понимаю, что верно двигалась к смерти. Организм  отказывался принимать много лекарств. Я отчаянно искала какой-то способ. Подозревала, что в мире есть все, надо только найти  то, что мне поможет. Долгое время я мучилась от дикой боли, но тем не менее надо было жить, и мои актеры не должны были знать, в каком состоянии я нахожусь.

- Не раз доводилось сталкиваться с мнением, что женщина, не родившая, не воспитавшая ребенка, не выполнила свою главную функцию, не состоялась по большому счету. А вы как считаете?

- Для меня этот вопрос самый не- важный. У меня нет детей, главным в жизни было творчество, которое, скорее всего, не позволило бы уделить должное внимание ребенку… Но суть даже не в том, родишь ты или нет. Мужчина тоже разбрасывает зерна. Это прежде всего энергетика определенного центра. Она может подниматься и трансформироваться в другую. Кто-то способен поднять и трансформировать, кто-то – нет и просто выполняет функцию. Первых меньшинство. Это не лучше и не хуже, это так.  К сожалению, я не видела ни одной женщины, которая бы использовала свою беременность. В это время у нее открыты энергетические ворота, она может сделать огромный скачок в смысле духовном, человеческом. Энергия дается на двоих – женщину и ребенка. В это время она провидица. Увы, она сосредоточивается только на плоде, на мясе, извините, конечно. Словом, каждый сам выбирает свою судьбу.

- Вы рассматриваете беременность как стимул к творчеству. А любовь?

- Это отдельно. Иногда человек считает себя влюбленным, просто когда у него эмоциональный всплеск.

- Имеется в виду сильное чувство…

- Когда один человек гибнет, а другой не может жить без него? О таком вы говорите? Это уникальное явление, описанное в литературе, вот и все. Остальное чаще всего, особенно сейчас, сведено до уровня полового удовлетворения. Возьмите «гениальную» передачу «Окна». Он говорит «я ее люблю», но когда узнает ее истинный возраст, начинает ее оскорблять. О какой любви речь?

- По какому же принципу люди оказываются рядом друг с другом? Например, рядом с вами?

- Я сама выбирала. Есть определенный типаж, на который я реагирую. И был знак у меня. Я в один момент поняла, что Константин Шульга – это мой муж. И еще поняла огромную тяжесть, которую мне придется преодолеть в жизни. Я могла бы пройти более легкий путь, но выбрала этот. Костя мой первый и единственный муж. Он сильный человек, наверное, я не смогла бы быть со слабым. Но в свое время ему не дали понять, что духовная сила – прекрасно. Умение красиво, с позитивной стороны смотреть на жизнь закладывают родители. От мамы в данной ситуации многое зависит. Мне кажется, что сегодня сильная мать, которая подсознательно подчиняет сына, – это вообще трагедия современного мужчины. Но Косте свойственна постоянная внутренняя работа, к счастью. Ведь «стоячий» человек – мертвый, он не нужен никому, он даже себе не нужен.

- Состоявшаяся выставка рисунка имеет символичное название «Продолжение следует…» Это начало нового периода?

- Я хочу развиваться в живописи. Это оказалось безумно интересно. В какой-то степени для меня аналогичный хореографии процесс. Была черная сцена, у меня даже назывались «Танцы пустоты». Пустота ведь многомерна. Неведомое пространство, в котором ты согласно своим внутренним фибрам строишь балет, действо. Пустота – некое зеркало, в котором отражаются ты сам и люди. Получается целый конгломерат взаимоотношений. Лист бумаги – нечто такое же. Он может двигать тебя дальше. Краски имеют фактуру, они пахнут, могут смешиваться. Это все – целый космос. Я рада, что у меня нет никакой школы. Я буду познавать.

Автор: Ольга ЗОТОВА, Юрий МАЛЬЦЕВ (фото), «Владивосток»