Угнетать себя до гения

Прожил он до обидного мало.
За свои 45 лет успел побывать такелажником, моряком, учителем, директором школы, инструктором райкома, студентом, писателем, актером, сценаристом, режиссером. При этом всерьез и без кокетства считал, что главную свою работу так и не закончил.

НЕ ВАСЬКА, А ВАСИЛИЙ

Когда в 1933-м пришли арестовывать отца, Васе было четыре года. В селе Сростки Бийского района Алтайского края Шукшины считались крепкими середняками. Особого богатства не водилось, но жили справно. И хотя в начале коллективизации Макар Леонтьевич Шукшин скрепя сердце вступил в колхоз, от репрессий не спасся.

В 22 года мать, Мария Сергеевна, осталась без кормильца с двумя малолетками на руках. Глухое отчаяние наводило на страшные мысли: отравить себя и детей. Помощи ждать было неоткуда. У сестер своих детей семеро по лавкам. Судьба уберегла от греха.

Отчима своего, Павла Куксина, Василий Шукшин позже вспоминал как человека редкой доброты. Женился он по любви. А как иначе? Ведь вдовую взял да с двумя детьми. И только начала налаживаться жизнь, как грянула война народная. «Второй отец» Шукшина ушел на фронт, а через год принесли похоронку.

Так и стал тринадцатилетний Василий Макарович главным мужчиной и кормильцем в доме. Характер в связи с этим заимел строгий и основательный. Звать себя просил не Васькой, даже не Васей, а обязательно Василием. После семилетки поступил было в автотехникум, но не окончил. Чтобы кормить семью, работал слесарем-такелажником в Калуге и во Владимире, строил депо на Курской «железке». В положенный срок призвался во флот. После учебки радистов служил в Севастополе, где за нелюбовь к трепу получил кличку Молчальник.

Серьезным читателем и начинающим писателем Шукшин стал почти одновременно. В офицерской библиотеке для него готовили длинные списки «нужных книг», а товарищам по кубрику читал Шукшин свои первые рассказы. После того как по причине язвенной болезни комиссовался, сдал экстерном экзамены и одно время директорствовал в сельской школе, заодно преподавал русский и литературу. Но неодолимая жажда писательства погнала в Москву – поступать во ВГИК на сценарный факультет.

В общаге для абитуриентов места сразу не нашлось. Шукшин как был (тельняшка, гимнастерка, брюки в сапоги) пристроился ночевать на скамейке. Разбудил его незнакомый мужчина (Шукшин испугался – «Сторож!»). Привел к себе домой. И всю ночь пробеседовали под чаек. Много позже выяснилось, что ночевал Василий у знаменитого режиссера Ивана Пырьева.

СИЛЬНЫЕ ГЛАЗА

В приемную комиссию Шукшин притащил толстую амбарную тетрадь с рассказами. Девчонки с кафедры читать поленились, а яркого фактурного парня отфутболили на актерский. И уже там узнал Василий, что есть еще и режиссерский факультет. И понял, что режиссером-то он и хочет быть.

Шукшинский максимализм взглядов и резкость суждений пугали многих педагогов, но режиссер Михаил Ильич Ромм рискнул и взял ершистого парня на свой курс. И это, несмотря на то, что во время собеседования Шукшин буквально наорал на Ромма. Мастер попросил рассказать его о переживаниях Пьера Безухова при Бородине.

 – А я «Войну и мир» не читал, больно книжка толстая, руки не доходят.

 – Да какой же вы директор школы, вы же просто некультурный человек и режиссером быть вряд ли сможете! – возмутился Ромм.

И тут Василия понесло. Он кричал, что у директора школы голова болит не о чувствах Пьера, а об учебниках, партах и дровах на зиму, чтоб дети не померзли. А дрова еще выбей, привези, поколи, да все сам, все по грязи! Тут уж не до книжек... Вердикт Ромма был однозначен: взгляды нетрадиционные, но человек талантливый.

Несмотря на флотскую закалку и крестьянскую основательность, Шукшин был похож на уснувший вулкан, готовый в любой момент взорваться бешеным извержением. Эмоции хлестали через край, нервы пытались их унять. И эта неутихающая внутренняя борьба накладывала отпечаток и на характер, и на внешность. Сосед по больничной палате, где Шукшин лежал с обострением язвы, удивлялся: «Ты ведь моряк, крепкий парень, а сам как натянутая струна, тронь – лопнет». Еще точнее об этом сказал земляк Шукшина А. Ванин: «У него были сильные глаза».

НЕ ТРЕПИСЬ – ДЕЛАЙ!

Верный этому принципу и всегда охочий до работы, Шукшин начал сниматься, еще будучи студентом. Крохотный эпизод в «Тихом Доне» Сергея Герасимова дебютом назвать сложно. Настоящим началом актерской карьеры стал фильм Марлена Хуциева «Два Федора». Хуциев, пытаясь справиться с излишней сентиментальностью сценария, искал на главную роль тип «настоящего солдата». С Шукшиным он знаком не был, слышал только фамилию, но, встретив его на Одесской студии, почему-то сразу узнал и без проб утвердил на роль. Уж больно лицо актера, как потом говорил Сергей Бондарчук, выделялось своей подлинностью.

Продолжал Шукшин и писательские опыты. Эти «пробы пера» активно поощрялись мастером курса. «Пиши, – говорил Ромм, – в редакцию отсылать не торопись, а мне давай». И, не жалея своего времени, читал, правил, подсказывал. В конце четвертого курса мастер дал добро на публикацию. «Посылай во все редакции веером. Придут обратно – меняй местами и снова. Я так начинал». Пользуясь мудрой тактикой Ромма, Шукшин двинул свои рассказы в наступление. Первым сдался журнал «Смена». В 1958 году там был напечатан рассказ «Двое на телеге».

Не формальное окончание института, а первый снятый фильм делают студента режиссером. Дипломную картину Шукшина многие восприняли как неудачу. И правда. На фоне творческих поисков таких режиссеров, как Хуциев и Тарковский, Алов и Наумов, фильм «Из Лебяжьего сообщают» смотрелся «гадким утенком». Простоту сюжета и скупость выразительных средств многие восприняли как банальность и скучную архаику. Но уже в этой первой работе Шукшин нашел свой неповторимый стиль киноповествования – стиль неспешной доброй беседы. И главное, нашел одного из своих героев. Безымянный персонаж из диплома – чуть заикающийся шофер-балагур в исполнении Леонида Куравлева – перекочевал в полнометражный фильм «Живет такой парень» под именем Пашки Колокольникова по прозвищу Пирамидон.

ОН ХОТЕЛ ДАТЬ НАМ ВОЛЮ

На середину 60-х приходится зарождение главного и заветного шукшинского замысла: фильма о Степане Разине. История и фигура мятежного казачьего атамана завладели Шукшиным без остатка. После того как в марте 1966-го была принята заявка на литературный сценарий «Конец Разина», Василий Макарович практически перестал сниматься, полностью сосредоточившись на этом проекте. Списки прочитанных книг о крестьянской войне и ее предводителе росли в геометрической прогрессии. Шукшин изучал обычаи того времени, воинские приемы и уклад жизни казаков. В поездках по Волге подбирал песни, присматривал натуру. Собранный материал был настолько обширен, что его с лихвой хватало и Шукшину-режиссеру, и Шукшину-писателю. Параллельно со сценарием о Разине рождался исторический роман «Я пришел дать вам волю».

Начало съемок было намечено на лето 1967 года, но вдруг настроение киноначальства резко изменилось. Неожиданно выяснилось, что исторический фильм в двух сериях – это дорого и неактуально. «Разина» заморозили до лучших дней. Для Шукшина это был жестокий удар. Представьте себе беременную женщину, которая 9 месяцев вынашивала дитя, мучилась, страдала, ждала. И вот в последний момент ей говорят: «А рожать-то вам, мамаша, не надо. Несвоевременно это. Давайте отложим».

Кстати, о женщинах. На личном фронте у Василия Макаровича было тоже, мягко говоря, напряженно. После громкого романа с Беллой Ахмадулиной Шукшин познакомился в ЦДЛ с Викторией Софроновой, которая в тот день пришла на обсуждение... новой повести писателя Шукшина. Примерно год они прожили вместе, на подходе был ребенок. Но летом 1964-го на съемках в Судаке Василий увидел молодую актрису Лидию Федосееву. По иронии судьбы Шукшин должен был сыграть бывшего уголовника, а знакомство будущих супругов произошло под песню «Калина красная». К тому моменту, когда Софронова родила дочь Катю, новый роман был в разгаре. Поставленный Викторией перед выбором, Василий какое-то время метался между ней и Лидией, как меж двух огней, причем обе с содроганием вспоминают злые и самоубийственные шукшинские запои тех дней.

И было от чего запить. После закрытия «Разина» Шукшин хотел поставить сатирический фильм-сказку «Точка кипения» (мол, вот вам современная тема, подавитесь!). Но на студии Горького зарубили и эту заявку. Причем на обсуждении друзья-коллеги выдвинули железный аргумент: в год славного юбилея советской власти смех над трудностями и недостатками неуместен. В общем, кругом клин.

Лекарствами от депрессии были выпивка и редкие поездки в родное село. Возможно, к этому периоду относится запись в рабочих тетрадях Шукшина: «Ни разу в жизни я не позволил себе пожить расслабленно... Вечно напряжен и собран... Начинаю дергаться, сплю с зажатыми кулаками. Это может плохо кончиться, могу треснуть от напряжения...»

ЗАПАС ПРОЧНОСТИ

Обошлось. Вышел из штопора, руки на себя не наложил (хотя многие опасались). После того как однажды, выпивая с приятелями в кафе, чуть не потерял свою маленькую дочку, дал зарок: «Больше ни капли!» Слово держал твердо – даже будучи в гостях у Михаила Шолохова, к стопке не прикоснулся, чем сильно обидел писателя. После премьеры фильма «Печки-лавочки» стойко пережил кем-то организованную волну негативных «зрительских откликов» в прессе. Когда узнал, что многие возмущенные письма пришли с Алтая, его родины, обмолвился только: «Неожиданно это... и грустно».

Начиная снимать «Печки-лавочки», Шукшин пытался документально оформить обязательства студии Горького по продолжению подготовки к «Разину». Только на этих условиях он соглашался взяться за «современную тему». Но руководство студии продолжало «валять дурака». Не помогло даже письмо в ЦК, откуда Шукшин получил барственный и туманный ответ. Не находя поддержки ни у начальства, ни у студийных мэтров, Василий Макарович ушел на «Мосфильм». Приглашая Шукшина к себе, Сергей Бондарчук твердо обещал помочь с «разинским долгостроем». Но дело с мертвой точки так и не сдвинулось.

И все же именно на «Мосфильме» Шукшин снял тот фильм, о котором мечтает каждый режиссер. То произведение, после которого мастер понимает, что не зря пришел он в это дело, не напрасно учился ремеслу. Фильм «Калина красная» посмотрели больше 62 с половиной миллионов зрителей. И каждый из них нашел в истории завязавшего уголовника Егора Прокудина что-то важное для себя. Бондарчук вспоминал об одном из допремьерных просмотров. Долго не начинали, Шукшин страшно нервничал. Но спустя полтора часа, когда зрители аплодировали и плакали, был счастлив и все время повторял: «Ты видишь, им понравилось!» В те годы жюри всесоюзных кинофестивалей, дабы не опускать планку качества и престиж, главный приз обычно не присуждало. Но на VII фестивале в Баку правило это было нарушено. «Калина красная» единогласно взяла Гран-при, причем с особой формулировкой, отмечавшей самобытный талант писателя, режиссера и актера Василия Шукшина.

Мало кто знал, что за успех «Калины красной» Шукшин заплатил изрядной долей своего здоровья. В конце съемок у него случилось обострение язвы. Поэтому, когда начался монтаж, сопровождавшийся придирками цензуры, он просто сбежал из больницы, чтобы самостоятельно вносить навязанные поправки и не дать загубить свой фильм. А потом пришла пора озвучки, и снова стало не до врачей. Во время переписи звука приступы случались у него каждые два-три часа. Лицо бледнело, дикая боль заставляла его сжиматься в комок. Помощники тушили в павильоне свет и выходили, Шукшин ложился животом на стул и терпел, терпел...

СМЕРСТЬ НА ВЗЛЕТЕ

В последний год своей жизни Шукшин, казалось, поймал удачу: триумф «Калины красной» совпал с выходом нового сборника «Характеры», в БДТ Товстоногов ставит его пьесу «Энергичные люди», семья получает новую квартиру. Даже в истории с многострадальным «Разиным» появились какие-то подвижки. Бондарчук опять начал хлопотать, а пока... предложил Шукшину сняться в своем фильме «Они сражались за Родину».

Съемки на Дону в станице Клетской проходили тяжело. График работы плотный и напряженный, много сложных батальных сцен. К концу сентября у Шукшина, игравшего роль бронебойщика Лопахина, оставался последний эпизод. Как-то он, Георгий Бурков и Юрий Никулин сидели в гримерной, и Шукшин на пачке сигарет нарисовал красной краской картинку.

 – Чего нарисовал? – спросил Бурков.

 – Да вот... небо, дождь... в общем, похороны.

На следующий день, первого октября, Шукшин позвонил с почты в Москву, поговорил с дочками. Потом вместе с Бурковым отправились в баню, а вечером допоздна смотрели хоккей. Часа в четыре утра Бурков вышел из каюты (артисты жили на теплоходе) и увидел Шукшина, держащегося за сердце. Врача в ту ночь на борту не было (уехал на свадьбу). Валидол не помогал. Тогда Бурков нашел у кого-то капли Зеленина. Шукшин выпил, ушел к себе.

Около девяти Василия Макаровича обнаружили мертвым. Из Клетской тело доставили в Волгоград, где было сделано вскрытие и поставлен диагноз – «острая сердечная недостаточность». В Москву цинковый гроб с телом Шукшина доставили на военном самолете, далее, как обычно, в морг Института Склифосовского. Там почему-то отказались делать повторное вскрытие.

Хоронить хотели на Введенском кладбище, но Бондарчук вытребовал у председателя Совмина СССР Косыгина место на Новодевичьем. Прощание должно было проходить в Доме кино. Ходили слухи, что московские таксисты собирались проехать колонной мимо здания на Васильевской, сигналя в знак траура. Но в Союзе кинематографистов какой-то ушлый чиновник стукнул об этом в КГБ, и все парки получили указание в день похорон задержать выезд машин на маршруты.

К концу панихиды гроб был весь в ветках калины. Почти каждый пришедший проститься с Шукшиным оставлял веточку с красными ягодами, а многие клали в гроб крестики и иконки.

Памятуя о юношеском увлечении боксом, Шукшин часто сравнивал жизнь с поединком: «Жизнь свою рассматриваю, как бой в три раунда: молодость, зрелость, старость. Два из них надо выиграть. А я один уже проиграл». Во втором раунде судьба отправила его в нокатут. Подняться Шукшин не смог. Но был ли удар честным?

ЧЕГО БОЯЛСЯ БУРКОВ?

Как обычно после внезапной безвременной кончины известного человека, в народе поползли слухи – мол, дело нечисто... Выискивая причины, припоминали нелицеприятные высказывания Шукшина по поводу «геноцида русского народа» и слова Буркова, сказанные сразу после обнаружения тела: «Они все-таки убили его!»

К досужим сплетням можно было бы не прислушиваться, если бы не серьезные вопросы, которые следствие оставило без ответов. Почему не было повторного вскрытия в Москве? Почему всех удовлетворил диагноз, поставленный в Волгограде? Но Лидия Федосеева утверждала: обследование в цековской больнице, которое Василий Макарович проходил незадолго до смерти, никаких отклонений в области сердца не выявило. Разговоры на тему «выпивка сгубила» тоже несостоятельны – последние восемь лет Шукшин не пил и называл себя «кузнецом собственного тела».

Евгения Платонова, одна из понятых, вспоминает, что в каюте Шукшина все было перевернуто, а сам он лежал скорчившись. На фото в деле помещение прибрано и аккуратно лежащее тело прикрыто одеялом.

Может, все-таки были причины у Георгия Буркова отвечать отказом на любые просьбы рассказать о последней ночи Шукшина? Единственный раз обмолвился он в разговоре с Панкратовым-Черным о странном запахе корицы в каюте Шукшина (характерная примета «инфарктного газа»). Обмолвился и тут же взял с него слово никому ничего не рассказывать до своей смерти.

А может, и не было ничего криминального в кончине Шукшина. Может, просто не выдержала и лопнула та натянутая струна, которую чувствовали в Шукшине все окружающие. Неудивительно это для человека, который свою позицию в жизни и творчестве определял словами: «Угнетать себя до гения!»

Автор: Иван КАРАСЕВ, («Телеглаз» - «Владивосток»)