«Журавушка» в небе

Людмиле Чурсиной было всего два дня от роду, когда она в июле 1941 г. вместе с матерью и другими беженцами попала под бомбежку. Телега, на которой везли новорожденную, опрокинулась, и никогда бы никто не отыскал малышку, засыпанную землей, не подай она слабенький голос. Потом была кочевая жизнь по стране, обычная для ребенка из семьи военного. Первая большая любовь, вспыхнувшая во время съемок «Донской повести» с режиссером Владимиром Фетиным, который вскоре стал ее мужем. Награды на международных кинофестивалях, в сорок лет звание народной артистки СССР, всенародное признание (главные роли в фильмах «Виринея», «Угрюм-река») и – разочарования, отчаяние. Но Людмила Алексеевна никогда не сдавалась, она находила в себе силы выстоять и все начать с нуля.

 – Меня поражает ваша жизнестойкость. Вы трижды уходили от мужей в никуда, с одним чемоданчиком. Неужели не было обидно?

– В какой-то момент было недоумение, что никто из них не сказал: «Нет, уйду я, ты оставайся». Но мне их было всегда жалко. Они могут спиться, погибнуть. А я как-нибудь справлюсь. Так пускай у них будет хоть квартира. Правда, никто не погибает, все продолжают жить.

– Но не без вашей помощи. И первого мужа вы опекали до конца его дней, хотя у него была уже другая жена, известная певица.

– Ну что делать? Может, мне за это воздается немножечко или воздастся. Во всяком случае, так мне было на душе спокойнее. Потому что уходила я. Если бы от меня уходили, возможно, все складывалось бы и по-другому. Потом, когда обида и боль утихали, мужья признавались, что они надеялись, что помаюсь, помаюсь я без квартиры и вернусь. Но я считаю, что когда один человек ощущает, что отношения исчерпаны и не возникает нового витка сохранения семейной энергии, то су-щест-во-вать под одной крышей – безнравственно.

– В 1972 г. на фестивале в Сан-Себастьяне вы получили приз за лучшую женскую роль в фильме «Журавушка». Голливуд предложил вам 15 сценариев и контракт на три года. Вы отказались. Никогда потом не жалели?

– Совершенно бесполезное занятие – жалеть. В то время я очень много снималась и жизнь шла очень интересная. А потом как это – наплевать и уехать? Тогда мы были забиты, да и воспитаны по-другому: как уехать? предать Родину? Нет, я ни о чем не жалею. Жизнь, которую прожила, сотворила сама. Меня никто ни в чем не неволил. Не спала с режиссерами ради роли. Отказывалась, если не хотела сниматься. Выбирала мужей сама. Квартиры добывала сама. От себя никуда не уйдешь. Ну верни мне мои 27 лет, опять были бы те же заблуждения, те же ошибки.

– Вы как-то сказали, что счастье не в загородных виллах и миллионах...

– Мне очень хороший урок однажды преподнесла семилетняя девочка. Ее спросили: «У тебя есть счастье?» – «Конечно, потому что у меня есть жизнь». Сейчас, когда многое уже испробовано: и прекрасного, и в общем-то стыдного, когда так много ушло друзей и коллег, – это же счастье, что есть еще один день, потому что «подаривший рассвет не обещал закат». И поэтому, когда кто-то впадает в депрессию, я думаю: «Боже мой! Жизнь такая скоротечная, так неужели я буду тратить ее на то, чтобы неделями скорбеть оттого, что хочется, например, норковую шубу, а не получается». Все-таки мы приходим в мир, чтобы по мере сил своих делать добро, любить и оставить какой-то след. Пусть не запечатленный в скульптуре, картине, симфонии, но который останется в памяти хотя бы нескольких человек.

– Вы очень доброжелательны, и я, может быть, скажу глупость, но вы не похожи на актрису...

– Если я, например, прихожу в гости и вижу, как мечется бедная хозяйка и у нее гора грязной посуды, мне ничего не стоит взять и всю эту посуду перемыть. Считаю, что ничто не может умалить достоинства человека, если оно есть. Мы с моей сокурсницей Эллой Шашковой, когда учились, работали уборщицами и абсолютно не чувствовали себя униженными. Да, люди должны жить хорошо, но нельзя это делать смыслом жизни.

– Вы не считали себя красивой, но в какой-то момент все-таки поняли, что вы красивая женщина?

– Что такое красота? Мне, например, довольно долго казалось, что минусов у меня гораздо больше, чем плюсов. Очень страдала от своего роста, хотя понимала, что не урод, что у меня есть свой тип, свой стиль, который не хочу изменять. Вот мне сейчас говорят: «Имидж, надо менять свой имидж». Мне предлагали сниматься на обложку журнала. Сначала согласилась, даже доехала до редакции и вдруг подумала: а зачем? И поняла, что это тщеславие. Какое-то время журнал будет во всех киосках. И все будут вглядываться: «Что-то лицо знакомое. Ах, это Чурсина. Ну надо же, какая еще молодая». Там же компьютером тебя улучшат, и все такое. Нет, есть мое лицо с накопившейся за годы усталостью, не очень ухоженное, потому что некогда. Пусть оно таким и остается.

- Вы всегда знали, что надо слушать себя?

– Конечно, не сразу. Интуиции мне достаточно было отпущено, особенно в первой половине жизни. Потом господь немножечко притушил эту возможность, я не умела, разгадывая, точно следовать знакам судьбы – туда не ходи, сверни налево, стой там и жди. Я знала, что интуиция – царица чувств. И что она мудрее меня и моей жизни, что это опыт всех предшествующих поколений моего рода. Но то, что это посылается ангелом-хранителем и самим господом, я поняла позже. «Мы слушаем ушами, но слышим душой, видим глазами, но смотрим сердцем». Иногда бывает недостаточно ясного взора души, потому что она у нас задергана, замусорена, надо почаще в ней уборку делать. Я очень люблю убираться.

– В душе?

– В душе это сложнее, это исповедь и умение беспощадно относиться к себе: сегодня здесь ты слукавила, здесь опустила глаза и прошла мимо, здесь предала, здесь нагрешила мысленно или себя пожалела. Я уж не говорю про убийство и воровство.

– Но вы же не убивали!!!

– Простите, а аборты, разве это не убийство? А бублики в магазине? Когда мы были студентами, ни копейки до стипендии, а есть хочется. И мы ходили, делая вид, что разглядываем что-то, а там потихоньку бублик у государства и оттяпаешь.

– А что самое сложное и самое страшное в жизни актрисы?

– Самое сложное, когда берешься за какую-то роль и понимаешь, что тебе ни за что не доцарапаться и не дойти до вершины. Страшное – это сон, который меня постоянно преследует: третий звонок, а я забыла текст, вот тогда просыпаюсь в холодном поту. А самое страшное – это забвение, когда ты еще полон сил, но уже никому не нужен. Правда, у меня такого, тьфу-тьфу, пока не было. Конечно, выкручивать судьбе рога не стоит, но и под лежачий камень вода не течет.

Автор: Марина НЕВЗОРОВА, «Телеглаз» - «Владивосток»