Сергей Юрский: Ради творчества я пропустил жизнь

Любые эпитеты по отношению к Сергею Юрскому кажутся слишком мелкими. С именем мастера в нашей культуре связано очень многое. Впрочем, разговор с Сергеем Юрьевичем можно не перегружать предисловием.

- Сергей Юрьевич, обычно люди избегают говорить о вещах, о которых вы говорите со сцены в спектакле “Железный класс”, - о старости, одиночестве, болезнях…

- И правильно делают. Те, кому удается не говорить об этом беспрерывно, молодцы! Браво! А театр, бывает, разбирает тему и пострашнее – смерть.

- Герой одного из ваших рассказов “Теорема Ферма” одинок “в кубе”. Не сочтите за излишнюю сентиментальность, но я прочла рассказ и расплакалась. Как вам – человеку, постоянно окруженному людьми, удалось ТАК написать об одиночестве?

- Одиночество – это проблема человечества, если человек способен об этом говорить и говорить, не жалуясь, а анализируя, то это значит, что он преодолевает проблему.

- Известно, что люди тяготятся одиночеством, но как только кто-то пытается его разрушить, мы отталкиваем от себя этого человека. Вы это противоречие как для себя решили?

- Человек остается одинок. Пример тому Раневская, у которой была тяга к одиночеству. Она хотела быть одна и безумно страдала от одиночества.

- Сергей Юрьевич, вы знали Раневскую. Такое чувство, что сейчас все хотят быть причастны к таланту этой актрисы, но сколько вообще правды в том, что о ней говорят?

- Книга о Раневской вошла в мою книгу “Кто держит паузу”.

Всегда нужно помнить, что Раневская взяла свою фамилию из Чехова. Ее псевдоним принадлежал нервной, чувствительной, тонкой дворянке. Когда из нее делают бабищу, которая шутила по-площадному грубо, это ложь. Раневская была остроумна, свободна в выражениях, но это, во-первых, лишь небольшая часть ее души и натуры, а во-вторых, это интимная часть, которая не предназначалась для опубликования. Иногда даже знакомые ее рассказы в отрыве от контекста приобретают обратный смысл. Есть о ней книжки хорошие, но вообще я немного читаю… брезгую. Есть вещи просто ужасные, например, Борис Львович, который собирает актерские анекдоты, в частности, собрал истории о Раневской. То, как он это сделал, не просто карикатура, это оскорбительная вещь, заборная живопись…

В 1980 году я поставил спектакль в театре Моссовета “Правда хорошо, а счастье лучше”. До этого мы с Раневской долго думали, чтобы такое поставить специально для нее. Репетировали в основном у нее дома, ей было трудно выходить. Мы вместе играли этот спектакль два года, было последнее появление Раневской на сцене. В то время я ее посещал довольно часто. Потом мы встречались уже в больнице.

Раневская, конечно, фигура поразительная по таланту, по трагичности, по высоте своей судьбы.

- В одном из своих интервью вы сказали, что наступила новая культурная эпоха, а прежняя, связанная с именем Пушкина, ушла. Позвольте с вами поспорить. Ведь как всей страной отмечалось двухсотлетие со дня рождения поэта! Во Владивостоке на Пушкинской конференции даже выступали китайские ученые с докладом о роли Александра Сергеевича в их культуре…

- Какая прелесть! Но все-таки я был недалек от истины. Прекрасные взлеты – это исключение. Я не думаю, что люди хорошо и много читают Пушкина. Те, кто читает, они и не бросят. Дело не в этом. Я считаю, что его шкала ценностей, способ разговора, понимание добра и зла изменились именно сейчас, в последние годы ХХ века. Пушкин стал историческим писателем.

Мы с вами свидетели страшных событий. Ужасные теракты, которые случились в США, доказывают, что сегодня мир живет в другой плоскости. Добро и зло поменялись местами, ничего подобного не могло быть раньше. Всякий, даже минимальный элемент злорадства, который возникал в разговорах о случившемся, у меня вызывал бешенство. Америке можно сейчас только сочувствовать.

- Но зла и в ХХ веке хватало.

- В ХХ веке нарушений гуманности, человечности, христианства было великое множество, но все знали, что это НАРУШЕНИЯ. Был плох мир, и люди искали пути, как его улучшить.

- Мир всегда был и будет не идеален.

- И всегда будет поиск, но до чего он сейчас доходит! Да, было так, что матери подбрасывали своих детей в зимнюю стужу под двери чужих домов, но родители, которые бы продавали своего сына за 5 тысяч долларов на органы – такого не было! Были предатели, шпионы, продажные офицеры, но чтобы оружие продавали противнику – этого не было!..

- Сегодня многие актеры, и вы в том числе, обвиняют зрителя в дурном вкусе. А вам не кажется, что и театр должен взять за это часть ответственности на себя?

- Театр должен взять всю ответственность, а не часть. Объяснения: “Мы играем, потому что это нравится тем-то” - это позиция смехотворная, а можно сказать, и подлая.

Честно говоря, я про себя с ужасом думаю, что пьеса “Железный класс”, которую мы трижды отыграли во Владивостоке (ни один спектакль в моей жизни на гастролях мы не играли подряд три раза!), воспринимается людьми как что-то высокое. Пьеса традиционная, в ней нет того, что можно назвать поисками театральной формы, нет какого-то обновления. Это изделие не тонкого китайского фарфора, а плотницкое. Это черный хлеб театра, но черный хлеб - это обязательная вещь на столе, это то, что хочется и нужно есть. И вдруг такая реакция публики! Если душевная, но традиционная вещь воспринимается как открытие, значит, очень низок общий уровень.

- А может, просто мы изголодались по хорошей игре и все-таки хорошей пьесе? Ведь порой к нам привозили спектакли, все действие которых строилось вокруг чемодана с презервативами…

- А, это израильская пьеса. Этот спектакль получил первый приз – “Золотую маску”. Пьеса, по-моему, омерзительная, но, слышал, играют ее грандиозно. Но я чувствую, что мы говорим о разном актерском составе. Ну что, такой у нас модерн! “Железный класс” кажется свежей вещью по сравнению с тем, во что превратилось так называемое новое искусство – модерн, он действительно стал ужасным. В этой ситуации взгляд назад оказывается более обновляющим.

- Судя по всему, мы переживаем культурный упадок…

- Мы всегда шли по синусоиде - чуть выше, чуть ниже. А сейчас идет мутация.

- Но до культурного подъема доживем?

- Это мне напоминает анекдот про двух чукчей, которые едут в троллейбусе в Москве. Чукчи очень пугливые, им страшно в чужом городе. Один спрашивает у москвича: “Скажите, пожалуйста, я доеду на этом троллейбусе до Московского вокзала?” Тот ему грубо отвечает: “Нет”. Второй чукча: “А я?”

- Да. А что сейчас интересного происходит в Москве?

- Бесконечно много. Москва - невероятный город по масштабам культурных событий. Может, не все из того, что происходит, можно назвать культурой, но это уже вопрос оценок. Само количество театров, выставок, концертов невероятно!

- Видите, не все так плохо.

- Это мы говорим сейчас с вами о плохом, а вообще, разумеется, очень много хорошего. В стране много людей мастеровитых и талантливых, но опять же: в июне в Москве работало 400 театров, из них 137 приезжих, по-моему, это перегруз, это неестественно. Вот, кажется, культура бурлит, а чем дальше от Москвы, тем больше встречаешь людей с духовным наполнением, соответствием самому себе.

- Понимаю, что слово “раскрутка” для вас не подходит, но почему другие писатели много говорят о себе, а вы – нет?

- Любой шаг теперь стал во зло. Что называть “хорошей литературой”? Вы называете одно, другой – другое. Мы разные люди с теми, кто решает, на что обращать внимание.

Я с изумлением наблюдаю за руководством телевидения. Даже те, кто был человеком нормальным, становятся другими. Их меняют власть, деньги – все то, что идет по верху...

- Но опять же власть и деньги всегда меняли людей.

- Здесь возникает вопрос меры. Слово “алчность” не могло в прошлые века быть занесено в список положительных явлений. Можно было сказать, что в каждом из нас есть алчность, в определенных условиях я и за себя не поручусь, но сделать передачу и назвать ее “Алчность”!.. Чичиков всегда был абсолютно отрицательным персонажем, а сейчас появилось много спектаклей, в которых Чичиков становится уже положительным!

- Согласитесь, вам в этой жизни дано очень много талантов: вы великолепный актер, режиссер, сценарист, писатель, чтец…

- Не хвалите меня слишком.

- И все-таки люди отдали бы многое хоть за один из этих талантов. Как часто вам приходилось сталкиваться с завистью или, скажу по-другому, с творческой ревностью?

- Не только приходилось сталкиваться, даже приходилось ощущать в себе. Тут вопрос размеров, запредельности или, как теперь говорят (страшное уголовное слово), беспредела в этом чувстве.

- Человек за все должен платить. Вам приходилось платить за свои таланты?

- В 2002 году должна выйти моя биографическая книга “Западный экспресс”, одна из ее глав называется “Пробелы”. В ней я как раз говорю о том, что я пропустил ради того, чтобы жизнь творчески была интенсивной. Фактически я пропустил всю жизнь. Все то, что называется радостями жизни.

- Сожаления, видимо, нет?

- Нет, потому что такова судьба, нить, за которую меня ведет господь.

- А вы в бога верите?

- Верю.

…Вот этот пейзаж за окном гостиницы я запомню, потому что я спокойно его разглядывал каждое длинное утро, но это редчайший случай. Сколько я объездил разных стран, работал, а иногда и жил в них. Но, если честно, я ничего в этих странах не видел. Не успел.

- А как вы думаете, счастье зависит от того, что нас окружает, или от внутренней готовности человека к счастью?

- Счастье сейчас - это нечто совершенно эгоистическое. Многие подменяют счастье словом “удача”. Мне кажется, что счастье – это покой души или сила души, осмысленность своего существования.

Есть две традиции, обе христианские, одна нам говорит: “Ожидай, будь смиренен, молись богу, тебе будет сказано, когда и что нужно делать”. Другая традиция идет из времен итальянского Возрождения: “Молитва молитвой, но надо дело делать, подниматься на уровень бога, там с ним и поговорим”. Сейчас обе традиции в кризисе. Наш мир рассыпался, потому что смирения нет, мы стали так же сверхпрагматичны, как и люди на Западе: США – передовой отряд человечества! Но в отличие от них мы все-таки более духовны. А теперь, если с небес спуститься на землю: готовность исполнить то, что ты даже не предполагал, но, оказывается, можешь сделать, создается самим человеком. Ответ сложный, но другого я вам не дам.

- Простите, Америка - передовой отряд?..

- А как же! Мы же все время говорим: догоним и перегоним; строим, как в Америке; уровень жизни нам нужен, как в Америке; все доходы и расходы считаем в долларах, даже кино смотрим американское…

- Кстати, появились и у нас неплохие фильмы.

- Не видел. Какие?

- Например, последний фильм Алексея Учителя “Дневник его жены”.

- Это очень качественная картина. Два раза ее посмотрел, высоко ценю как произведение, как вещь, которая хорошо сделана, но она мне неприятна. Я не знаю, в чем тут дело, для себя я ее не беру.

- Вы прекрасно знаете французский, естественно, русский тоже. Вот если французский называют языком любви, то русский – это…

- Русского языка мне вполне хватает для того, чтобы выразить все что угодно. Было бы что сказать, хотелось бы говорить… А так язык наш в порядке, правда, сейчас происходит его подмена. У нас был все-таки язык пушкинский, пусть с наслоениями. Теперь язык ломается изнутри. Мой друг, который в середине 40-х попал в лагерь и просидел весь срок – 10 лет, позже сказал: “Я не хотел, чтобы люди попадали в лагеря и никогда не ожидал того, что лагерь выплеснется и займет все. Что у нас все станет лагерем”. В языке это весьма ощутимо - и в литературе, и на эстраде, и в речи руководителей. Глава украинского государства говорит для народа на одном языке, а потом может перейти на язык подворотни, гнусной лагерной мрази. Это ненормально.

- Вот у вас детектив Марининой лежит на тумбочке…

- Мне сказали, что эта книга обнажает истиную сущность издательства. Тут, правда, по-моему, слишком все накручено. Это очень фальшивая литература, совсем фальшивая. Все слишком. А вообще она верно замечает, что издательства тоже стали уголовными.

- Сергей Юрьевич, вот скажите, почему мы, русские, с таким большим духовным потенциалом, а все время плетемся в хвосте?

- Много причин. Дело в коррупции, воровстве, привычном отношении к труду, как к беде…

- В финале хочется хеппи-энда.

- Слава богу, у нас не серая страна, какая угодно, но уж точно не серая!

Автор: Татьяна НАГОРНАЯ, Василий ФЕДОРЧЕНКО (фото), "Владивосток"