Вечный Сталин

Идеология была лишь предлогом, а центральное место занимала жестокость: Йорг Баберовски (Jorg Baberowski) немного преувеличивает в своем психопатологическом изображении русских революционеров.

В принципе, новое исследование Йорга Баберовски о Сталине должно было стать всего лишь обновленной версией его предыдущей книги, изданной в 2003 году. Но в процессе работы ему стало ясно, что он уже не согласен со своими прежними тезисами. «Требуется много усилий, - пишет он в предисловии с легкой иронией в адрес других историков, - для того, чтобы все время быть согласным с одним и тем же мнением». Конечно, есть люди, в том числе и историки, которые остаются при своем мнении, но они не обязательно должны быть «все время» правы. Баберовски хвалит себя за то, что он прав, поскольку он теперь отказался от своего предыдущего мнения. Разумеется, само по себе изменение точки зрения не является заслугой, если только это соответственным образом не обосновано.

Раньше Баберовски считал, что большевики поначалу стремились к чему-то разумному, а именно к модернизации своего отсталого общества. Насилие и террор, по его мнению, не были необходимыми сопутствующими обстоятельствами коммунистического правления, а Сталин «не был циником». Основную массу русского народа Баберовски изображает крайне бедной, грубой и ненавидящей царский режим, а также все, что связано с государством. Во время первой мировой войны, а также в ходе последовавшей за ней гражданской войны, крестьяне получили оружие, и тогда «все гражданские гарантии, существовавшие, тем не менее, и в царской России», просто исчезли. Баберовски образно и ярко описывает ужасные события того времени, когда господствовало кулачное право. По мнению автора, идеология большевиков была совершенно чужда солдатам из крестьян, а также самим крестьянам, переселившимся в города. До этого момента Баберовски согласен с остальными своими коллегами - ведь известно, что Ленину потребовалось всего 10 000 сторонников для того, чтобы осуществить Октябрьскую революцию.

Однако позиция Баберовски отличается тем, что он больше не обращает внимания на идеологию большевиков. Если точнее, то он считает, что она не имела никакого значения для фактического хода исторических событий. По его мнению, большевики добились успеха, так как они больше, чем другие фракции, «дали выход народному гневу».

В 2003 году Баберовски еще полагал, что большевики при реализации своих добрых в теории целей потерпели неудачу, столкнувшись с реальной жизнью деревни, о которой они не имели ни малейшего представления. Поэтому они и стали прибегать к жестоким мерам для того, чтобы довести свою идею порядка до самых глухих мест страны и добиться того, чтобы повсюду в этой гигантской империи стали с уважением относиться к центральному правительству. Однако сегодня он думает уже иначе. Автор представляет большевистский проект в целом как оргию насилия, которая лишь слегка была приукрашена марксистскими теориями.

Этот тезис заслуживает внимания. Проблема, конечно, состоит в том, что книга о Сталине - даже если она, как и рецензируемое произведение, основана на добротной исследовательской работе - мало подходит для того, чтобы его доказать. Автор в 2003 году считал, что Сталин «не был циником», и тогда мало кто разделял его точку зрения. Тогда как теперь большинство читателей будет согласно с ним, когда он называет Сталина «злобным психопатом». Но Сталин пришел к власти только после смерти Ленина. Не означает ли это, что стремление к убийствам и насилию с самого начала было (тайным) мотивом большевиков?

Баберовски называет Ленина «злобным преступником за письменным столом», и в его глазах Ленин ничуть не лучше Сталина. К сожалению, он не приводит по этому поводу никаких доказательств. «Новая экономическая политика», то есть либерализация, была начата Лениным в 1921 году, когда он увидел, что партия с ее диктаторскими методами зашла в тупик. Но Баберовски считает, что это было всего лишь «тактическим отступлением». К сожалению, и здесь он не приводит никаких доказательств. Он не упоминает о том, что Ленин целенаправленно посылал людей в лагеря, тогда как Сталин больше заботился о квотах. В своем «Завещании» смертельно больной Ленин предостерег об опасности, связанной со Сталиным, но автор оставляет этот вопрос без внимания. И внутрипартийные конфликты в первые годы после революции 1917 года он упоминает только мимоходом. Гражданскую войну в России он считает «генеральной репетицией сталинизма». Именно поэтому большевики и стремились к той власти, характер которой теперь известен Баберовски, но сами они тогда не могли этого понять.

Новые тезисы важны для Баберовски, и поэтому он должен был бы вывести их из своего собственного изложения материала. Подробные описания варварских зверств сталинизма здесь не помогают, да и в этом нет особой необходимости. После того, как читатель понял, что власть Сталина была основана на смертельном страхе всех советских граждан, подробные описания чудовищных пыток и казней не очень способствуют историческому пониманию. Тема «насилия» с некоторых пор стала модной. И пока Баберовски не считал Сталина циником, имело смысл показывать все то, что, тем не менее, творилось во время его правления. Но после того как он стал объяснять все мысли и действия большевиков стремлением к насилию, приведенные им примеры кажутся прежде всего жуткими. Тем читателям, которые находят фильмы ужасов слишком страшными, но предпочитают иметь свое собственное представление о насилии, подобный подход может понравиться.

Впрочем, и правление Сталина Баберовски представляет несколько монолитно. Вольфганг Леонгард (Wolfgang Leonhard), находившийся в Советском Союзе до окончания войны, рассказал о том, каким образом мотивировали усталых от войны людей. В беседе с автором этих строк он сказал, что Сталин «придумал гениальный ход» для того, чтобы в 1944 и в 1945 годах вселить новую надежду в жителей страны. Если вы будете как следует воевать - таково было его послание, - то в конечном итоге получите свободу. Такой гениальной идеи не было ни у одного другого диктатора». Но к такого рода более дифференцированным подходам Баберовски, судя по всему, не особенно расположен.