Шестой роман Умберто Эко посвящен мировой теории заговоров

В издательстве Corpus выходит шестой роман Умберто Эко "Пражское кладбище". Его главный герой - шпион и подделыватель документов по имени Симоне Симонини, несущий, по мысли автора, личную ответственность за самые мерзкие фальсификации второй половины XIX века, вплоть до "Протоколов сионских мудрецов". "Лента.Ру" предлагает обзор нового романа и публикует фрагмент из него - как всегда, в переводе Елены Костюкович.

На задней обложке этой толстой книги Эко предстал чуть ли не собственным антиподом: не европейский интеллектуал с полуседой щетинистой бородой, в вельветовом пиджаке и с неизменной сигаретой, а буржуазный господин в черной паре, со старомодными "ефрейторскими" усами и с гладко выбритым вторым подбородком, откровенно нависающим над галстуком. Ни дать ни взять - парижский рантье конца XIX века, покойно и комфортно проживающий проценты с капитала.

У знаменитого семиотика всякий знак не случаен, и столь радикальная перемена имиджа (насколько она вообще возможна для 79-летнего мужчины), вероятно, тоже. Можно сказать, что "Пражское кладбище" - шестой роман Эко за ровно 30 лет блестящей карьеры исторического романиста - это солидные проценты с честно накопленного колоссального капитала репутации и эрудиции. А по содержанию - прямой антипод лучшего, наверно, его романа (включая прорывной дебют "Имя розы") - "Баудолино" (2000).

Судите сами. Главный герой "Баудолино" - пьемонтский крестьянин XIII века, сметкой и талантом достигший положения правой руки императора Фридриха Барбароссы и неутомимо "направлявший реальность" с самой благой целью - объединить Европу под властью мудрого и благородного императора. А вершиной его политтехнологической деятельности стало "изобретение" всего комплекса легенд, связанных с поисками чаши Святого Грааля. Кроме того, Баудолино - дамский угодник и готов крутить романы с кем угодно, от императрицы до фавнессы с козьими копытцами.

Главный же герой "Пражского кладбища" - отпрыск благородного рода XIX века по имени Симоне Симонини, закоренелый женоненавистник, признающий только одно плотское удовольствие - изысканный стол. Но он тоже щедро наделен наблюдательностью, ясным умом и обладает особым талантом - подделывать почерки и стили, а также втираться в доверие к самым разным людям. И употребляет эти специфические умения на то, чтобы на протяжение всей своей долгой жизни шпионить, натравливать одних людей на других и сеять раздоры на европейском континенте. И не из какой-то адской злобы на человечество, а просто из корысти и тщеславия.

Именно ему, по затейливой мысли автора, принадлежат самые дурно пахнущие делишки второй половины XIX века - от загадочной смерти Ипполито Ньево, героя Рисорджименто (которому посвящена первая половина книги - таким образом, видимо, Эко тоже на свой лад отмечает 150-летие объединения Италии), и до грандиозного скандала с Лео Таксилем (писавшим грубейшие антирелигиозные агитки, потом вернувшимся в лоно католической церкви, а потом... объявившим, что его "раскаяние" с самого начала было сплошным притворством). И все это - под чутким руководством разнообразных спецслужб, названия которых менялись сообразно режимам, а ухватки и задачи - не менялись нигде и никогда. А как вершина и итог насыщенной карьеры Симонини - изготовление, по заказу полковника русской охранки Рачковского, фальшивки, получившей позднее печальную известность под названием "Протоколы сионских мудрецов".

Для чего Эко понадобился весь этот фарс-гиньоль? Для того, чтобы доказать мысль, занимающую его еще со времен "Маятника Фуко": "секретные досье составляются только из тех сведений, которые уже известны", а "приверженцы оккультных теорий верят только в то, что они уже знают". Впрочем, это цитата не из самого романа, а из статьи "Размышления о Викиликс", которая писалась одновременно с ним. А в самом романе эти же тезисы доказываются чрезвычайно развернуто, с привлечением густейшего исторического фона. В романе действуют десятки фигур, сталкиваясь с каждой из которых, хочется немедленно залезть в Википедию и проверить - да неужели столь странный и мерзкий тип - не плод ученой авторской фантазии? Нет, не плод. "В это трудно поверить, существовала и настолько несусветная личность, как Лео Таксиль", - добавляет Эко в послесловии.

Не менее затейлива и избранная Эко повествовательная манера. Роман представляет собой тетрадь-дневник, которую попеременно заполняют два человека - Симонини и некий аббат Далла Пиккола, про которого до самого последнего момента не понятно - реальный он человек или alter ego, порождение шизофрении самого Симонини?

Но и за устроенным Эко "фрик-шоу", и за повествовательными выкрутасами не утаишь главного: по роману по-прежнему хорошо видно, что с бородой или без бороды, дотторе профессоре Эко остается не просто последним энциклопедистом эпохи Википедии, но и страстным книжником, получающим от копания в старых архивах и позабытых книгах удовольствие сродни плотскому. "Библиотеки обворожительны", - признается Симоне Симонини. И это, кажется, единственное, с чем его создатель безоговорочно согласен.

***

Что я поддерживал отношения с иезуитами - не соответствовало действительности. Но я многое узнавал о них из добротного источника. Эжен Сю как раз тогда публиковал свой последний роман, "Тайны народа", перед самою кончиной в изгнании, возле озера Аннеси в Савойе, куда он удалился, будучи издавна связан с социалистами и возмущенно не принимая ни восхождения Луи-Наполеона к власти, ни провозглашения империи. Поскольку романы-фельетоны уже не печатались после законодательной поправки Риансе, последняя вещь Сю выходила отдельными томиками, на которые сразу кидались многочисленные цензоры, среди прочих и наши пьемонтские. Было очень трудно собрать полную коллекцию. Помню, я просто изнывал от скуки над довольно бестолковыми сагами о двух семействах, галльском и франкском, от доисторических времен до Наполеона Третьего. Злодеями были франки. Франки порабощали галлов. А галлы казались законченными социалистами уже во времена Венцингеторикса. Видно было, что Сю уже полностью превратился в маньяка, как все идеалисты.

Чувствовалось, что последние части многотомника он заканчивал в изгнании, по мере того как Луи-Наполеон захватывал власть и укреплял свой императорский трон. Чтобы показать всю его мерзость, Сю додумался до гениального хода. Раз уж с самой Революции другим великим врагом Французской республики были иезуиты, достаточно было изобразить, будто приход Луи-Наполеона на царство подстроен иезуитами! Правда, иезуиты были изгнаны из Франции еще в июльскую революцию 1830 года. На самом деле, отвечал на это Сю, на самом деле они только попрятались. И поподнимали головы, когда Луи-Наполеон начал восхождение к власти. Он не преследовал иезуитов, желая наладить добрые отношения с римским папой.

И вот в "Тайнах народа" воспроизводится длиннейшее письмо отца Родена (уже приведенное в другом романе, "Вечный жид") генералу ордена иезуитов отцу Роотаану. В письме рассказывается иезуитский заговор со всеми подробностями. История, прослеженная в романе, кончается во времена последнего сопротивления социалистов и республиканцев, старающихся предотвратить государственный переворот. Поступки, действительно потом совершенные Луи-Наполеоном, в этом письме преподнесены как наполеоновские планы. А потом, как видят читатели, предсказания оправдались. Такое пророческое сочинение впечатляет, вы согласитесь.

Мне, конечно, сразу навернулось на память начало "Джузеппе Бальзамо" Дюма. Взять бы это начало, вместо Громовой горы поставить какую-нибудь более святошескую декорацию, допустим – крипту старого монастыря. Заменить масонов сыновьями Лойолы, съехавшимися со всего света. Было бы прекрасно, если бы вместо Бальзамо слово взял Роден. Вот так его старую схему всемирного заговора удалось бы "осовременить".

И я подумал, что вполне могу всучить кавалеру Бьянко не только какие-то подслушанные сплетни, а настоящий цельный документ, якобы похищенный у иезуитов. Безусловно, его нужно будет подновить. Убрать оттуда отца Родена, которого, боялся я, кто-нибудь помнит по приключенческому роману. Зато ввести отца Бергамаски, невесть где находящегося сейчас, но о котором могла сохраниться какая-то память. Не забыть: когда Сю писал свой роман, генералом ордена был еще отец Роотаан. А дальше, по слухам судя, его сменил некий отец Бехкс.

Документу надлежало смотреться почти буквальной стенограммой сведений, полученных из надежного источника. Причем источник не должен был быть доносчиком (известно, что иезуиты не выдают своих). Пусть он будет старым другом моего дедушки, доверившим ему тайное доказательство величия и непобедимости ордена.

Хотелось бы всунуть в сюжет и евреев, в честь покойного деда. Но у Сю о евреях ничего не было. С иезуитами они не сочетались. Вдобавок в оную пору в Пьемонте евреи вообще не интересовали никого. И нельзя же перегружать мозги правительственных слуг. Им требуются ясные и простые идеи: черное - белое, добрые - злые. Злых должно быть не более одного.

Так как не хотелось отказываться от евреев, я их использовал для антуража. Они давали все же мне возможность подвести Бьянко к порогу размышления о подозрительности иудейства.

Какое-то парижское или, хуже того, пьемонтское место брать было нельзя - перепроверят. Оставалось отправить моих иезуитов в труднодостижимую даже для пьемонтских тайных служб точку. Известную только по легендам. Но иезуиты, божеские подлипалы, умеют пролезть везде и повсюду. Их загребущие пальцы дотягиваются и до стран, исповедующих протестантство.

Подделка документов требует солидной документальной подготовки. Вот почему я вечно в библиотеках. Библиотеки обворожительны. Как будто на перроне, мелькают в глазах названия экзотических стран. Вроде и вправду путешествуешь. И я нашел в одной книге очень красивые картинки еврейского кладбища в Праге. Заброшенное кладбище с двенадцатью тысячами обелисков, и так-то уж тесное. Однако памятников явно должно было быть больше. В течение столетий покойники там скучивались буквально один над другим. Там нет новых захоронений. Некоторые доски восстановили. Теперь это неровная толпа памятных досок, накрененных на все четыре стороны. Возможно, что сами евреи натыкали их в этом беспорядке, поскольку им чужды понятия гармонии и красоты.

На этих полузаброшенных усыпальницах было лучше всего собирать иезуитов. В частности – потому, что это абсурдно. Зачем могло понадобиться иезуитам устраивать слет на месте, священном у иудеев? Почему иезуитам было бы позволено распоряжаться этим забытым и, вероятнее всего, труднодоступным местом? На эти вопросы ответа не имелось. Тем рассказ выглядел солиднее: я был почти уверен, что, в представлении кавалера Бьянко, чем лучше пригнаны между собой детали, тем подозрительнее рассказ. Любителю Дюма, мне было приятно описывать эту ночь и встречу богомерзких заговорщиков на пристанище мертвецов, в слабом блеске чахоточной луны. Иезуиты сошлись в полукруг. Их толпа, в черных широкополых шляпах, кажется скопищем тараканов. Я с наслаждением рисовал сатаническую улыбку падре Бехкса, выбалтывающего дьявольские планы мерзких врагов человеческого рода. Отец мой, взирая с того света, радовался на меня с небес. Да нет, вернее, из своей пучины ада, куда Господь засылает мадзинианцев и республиканцев. Я живописал этих подлейших провозвестников зла в то время, как они расползаются восвояси. Разносят по всем своим тайным кланам, ухоронившимся в странах света, новейший и инфернальный секретный умысел завоевания мирового господства. Снимаются с места, подобно воронью на восходе солнца, и этим кончается адская ночь, преддверие их дьявольского плана.

Следовало, однако, писать скупо и резковато, как положено в тайном донесении. Известно, что у полицейских осведомителей нет литературных претензий и они не расписываются больше чем на два или на три листа.

Мой ябедник, по этой идее, должен был докладывать, что в ночь все представители Общества Иисуса, посланцы множества стран, имели свидание в Праге с иезуитом Бехксом. Тот же представил собравшимся отца Бергамаски, который по целой сумме провиденциальных причин сделался советником Луи-Наполеона.

Отец Бергамаски рассказал, что ему удалось подчинить Луи-Наполеона влиянию иезуитского Общества. Он отметил, что поступает все больше доказательств этого от императора.

– Восхищает, как изворотливо Бонапарт обманул революционеров, прикинувшись, будто принял их учение.

Как ловко провел интригу против Луи-Филиппа, скинув атеистическое правительство. В этом он выполнял наши инструкции. В 1848 году он предстал перед избирателями как честный республиканец. Ну, те дали себя обхитрить и избрали его президентом Республики. Не забудем и сколь рьяно помогал он душить Римскую республику, боролся с Мадзини и восстанавливал Его Святейшество на папском престоле.

– Не кто иной, как Луи-Наполеон, поставил себе целью, – продолжал Бергамаски, – решительно уничтожить социалистов, революционеров, философов, атеистов и прочих негодных рационалистов, твердящих о суверенитете народной воли, о свободном волеизъявлении, о свободе совести, религиозной, политической и гражданской... Роспуск Законодательного собрания, арест представителей народа как предполагаемых заговорщиков, введение в Париже чрезвычайного положения, расстрел без суда всех мужчин, захваченных на баррикадах, высылка неблагонадежных в Кайенну, подавление свободы печати и собраний, ввод военного контингента в форты и оттуда по команде – расстрел столицы, в намерении испепелить ее, камня на камне, дабы с триумфом восстановилась католическая, апостольская, римская церковь на руинах нового Вавилона. Затем народ был призван голосовать за то, чтобы на десять лет продлить срок его личного президентского правления. А потом – за то, чтобы республику переименовали в обновленную империю. Против демократии есть только это единственное верное средство – общенародное голосование. В нем ведь определяющая роль отводится крестьянам. Ну а крестьяне покорно выполняют, что им подсказали сельские священники.

***

Этот рапорт – первая моя по-настоящему серьезная работа. Уже не стряпать фиктивные завещания по заказам частных лиц. Я составил политически сложный текст, способный повлиять на политику Сардинии и Пьемонта. Признаться, мною овладело тщеславие.

Перевод с итальянского Елены Костюкович.