Евгений Гришковец: Хабаровск-Владивосток. Поезд «Океан»

 Ужасно не люблю летние гастроли. Трудно играть в душных залах. Не люблю, когда перед спектаклем и даже после спектакля на улице светло, и нет ощущения вечера. А для восприятия спектаклей необходимо некое вечернее ощущение. Да и публика в июне уже уставшая от долгого трудового года. Люди, которые в июне ходят на спектакли – это люди, которые живут накануне отпусков и через силу выдерживают последние трудовые будни, а также жару и пыль своих городов… А я-то чем хуже? Я тоже накануне отпуска и тоже уже уставший от затяжного и трудного театрального сезона.

Но ничего! В этот раз меня ждут города не очень дальние, и приятные. А самое завершение гастролей придётся на Питер и на белые ночи. Дальних перелётов и переездов не предвидится. Справлюсь…

Сейчас же хочу рассказать вам про то, как прокатился из Хабаровска во Владивосток на фирменном поезде «Океан»…

Я совсем перестал любить ночные переезды по железной дороге. Когда-то я предпочитал небольшие путешествия поездом, нежели самолётом. Сел вечером в поезд, уснул, проснулся на месте. Прекрасно! Но, видимо, своё я по железной дороге отъездил. Обязательно простужаюсь, с большим трудом засыпаю, если вообще засыпаю, разучился радоваться чаю из стакана в подстаканнике, да и вагонные разговоры уже потеряли для меня свою суть. Уже не могу я крепко и быстро уснуть под стук колёс, обязательно слышу храп из соседнего купе. Обязательно задыхаюсь от жары и пота, засыпая в духоте, а просыпаюсь абсолютно окоченевший от того, что проводница перестала топить. Или же наоборот: укутаюсь с головой в два одеяла, не раздеваясь, потому что в вагоне холодина, а просыпаюсь от того, что проводница так поддала жару, что впору взять веник и плеснуть воды на вагонный титан… А больше всего меня раздражает пробуждение в поезде. После такого пробуждения весь оставшийся день идёт насмарку. Ужасно пробуждение, когда ты под утро всё-таки уснул самым сладким и крепким сном, и вдруг безжалостный стук железнодорожным ключом в дверь купе, и особенный голос проводницы, которая сообщает о том, что надо сдавать бельё, потому что подъезжаем. Этот стук таков, будто тебе постучали непосредственно по голове, и при этом голова пустая и звонкая.

В общем, я не хотел ехать этим поездом, но пришлось.

Напомню: «Океан» выходит из Хабаровска вечером, а приходит во Владивосток рано утром… И вот наш «Океан» тронулся, над перроном заиграл марш «Прощание славянки», мы разместились, рассовали вещи под полки. Я зашёл за Игорем Золотовицким, который со своим двухметровым ростом казался в вагоне непомерно большим и неуместным. То есть, он не помещался на полке в длину, а в узком коридоре вагона с ним было не разойтись. Но я зашёл за ним, и мы направились в вагон ресторан. Почему? Не потому что были голодны, а просто делать было решительно нечего.

Поезд отошел от перрона каких-то полчаса назад, а уже тамбуры были заполнены мужиками в майках с лямками, в спортивных штанах и тапках, которые курили и изъяснялись так, что все представители новой драматургии и писатель Сорокин могли бы существенно пополнить свои словообразовательные навыки и расширить свои представления о пластичности мата.

В вагоне-ресторане, конечно же, мест не было. Он был забит до отказа, и у меня возникло полное впечатление, что сидящие в ресторане люди покупали свои билеты прямо в вагон-ресторан. Потому что через полчаса после отправления поезда их столы уже ломились, бутылки на столах были, как минимум, ополовинены, и было видно, что люди намерены так и продолжать до утра. Мы с Игорем всё-таки, без особой надежды, но подошли к буфетчице. Буфетчица Наташа, внятно выглядящая на свои крепкие сорок пять, посмотрела на меня и не проронив ни слова исполнила жест, ясно читавшийся: «Для вас мест нет, и не будет. Никогда!» И вдруг её лицо просияло улыбкой и даже сверкнуло золотым зубом. А просто Наташа увидела выросшего у меня за спиной огромного Игоря Яковлевича Золотовицкого.

Всё же не зря Игорь снимался и снимается в телевизионных сериалах про цыганскую любовь. Не зря он уже давно играет цыганского барона. Это в каких-то кафе, или в книжных магазинах, или в аэропорту скорее узнают меня. А железная дорога – это конечно его направление. Как же ему обрадовались!!! Думаю, что при помощи внутренней телефонной связи все проводницы и начальник поезда в течение пяти минут знали, что в их составе едет замечательный артист… Как же его зовут-то… чёрт…. ну этот… ну такой большой… ну такой классный… он ещё играет в этом… ну про цыган…

Нет! Чуда не произошло. Точнее, его не произошло сразу. Чудо случится часа через полтора. То есть, нам сразу же места не нашли. И никого с занятого места не прогнали. Но!!! Нам любезно сказали, что мы можем вернуться в свой вагон, и как только удастся освободить место, нам его тут же освободят… Потом была короткая фотосессия с поварихами, официантами и несколькими подоспевшими проводницами. Меня фотографироваться не звали, а только использовали в качестве фотографа.

Мы вернулись на своё место, проводница открыла нам наше купе и сказала: «Уж не знаю, как вам там смогут найти место, обычно они не освобождаются. Но если Наташа пообещала… Хотя не знаю, как у неё это получится». Это было сказано такой интонацией, что стало ясно, сто Наташа человек действительно могущественный, но даже ей обещанное будет сделать крайне трудно… Через полтора часа Наташа пришла за нами лично.

Нам предоставили лучший столик. Точнее, что там говорить «нам» – Игорю предоставили. Мы (администратор Сергей и я) в глазах работников железной дороги были ненужным приложением. Но мы пользовались приближённостью к любимому артисту и грелись в его лучах.

А ресторан гудел. Нам сказали, что хорошую водку, то есть «Беленькую» и «Журавли» уже успели выпить. И остался только плохой «Русский стандарт». Плох он был тем, что дорогой и тёплый. Но мы заказали жаренного трубача с луком (трубач – это такой моллюск). Он оказался очень свежим и очень просто, а стало быть вкусно приготовленным. Палтус и гребешки тоже оказались первоклассными. А глазунья с зелёным горошком получилась просто фантастическая, и была необходима для того, чтобы напоминать нам о том, что мы всё-таки находимся не просто в ресторане, а в вагоне-ресторане.

За соседним столиком сидели мужчина и женщина. Он плохо выглядел для своих тридцати пяти, а она для своих тридцати пяти – совсем не плохо. Их стол был заставлен нетронутыми закусками, и на нём ещё стояли едва начатая бутылка минеральной воды и едва тронутая бутылка шампанского. Они сидели, наклонившись друг к другу, о чём-то тихо переговаривались, но при этом их руки сцепились над столом в такие крепкие объятия, что пальцы побелели. И эти пальцы сплетались и расплетались, воспроизводя всё то, что хотели бы сделать эти мужчина и женщина, будь у них возможность остаться наедине… Они явно были сбежавшими из города любовниками. Из города, где у него точно есть жена, а у неё наверняка муж или ревнивый друг, и работают они, скорее всего, если не вместе, то по соседству. Он был одет как типичный командировочный: скучная серая рубашка, сверху дорожный жилет с большим количеством карманов, скучные брюки цвета хаки, тоже все в карманах, на ногах босоножки, надетые поверх белых носков, на голове редкие, прозрачные волосы, а в глазах страсть. Она же, хоть и была в джинсах, но блузку надела нарядную, и причёска была явно не повседневная. В её глазах было счастье и нежность. Они никого не замечали вокруг себя, просидели так долго, а потом разошлись в разные вагоны.

А мы много и долго говорили. Не торопясь и с удовольствием выпили на троих пол литра. Потом ещё коньячку на посошок. Потом Игорь снова с кем-то фотографировался. А потом мы вернулись восвояси. Я в первый раз за долгие годы с удовольствием попил чаю из стакана с подстаканником. Игорь на компьютере включил «Большого Лебовского». И я, опять-таки, впервые за долгие годы почувствовал примирение с железной дорогой и даже порадовался такому путешествию.

На середине фильма выученного наизусть я стал клевать носом, ушёл в своё купе и моментально сладко заснул.

Проснулся я от громкого стука в дверь. Проснулся в кромешной темноте. Заметался. Попытался сообразить, который час. Схватил мобильный телефон, чтобы это узнать, но телефон был разряжен. Стук повторился. Я включил свет, нашёл штаны, натянул их и открыл дверь. Свет коридора ослепил меня, и я не то что прищурился, я зажмурился всем лицом… А за дверью оказался пьяный мужик в очках. Он бесцеремонно заглянул мне через плечо, осмотрел купе и спросил: «Это десятый вагон?» Я скрипнул зубами, очень быстро посчитал про себя до десяти и сказал сквозь зубы: «Это… вагон… номер… девять… б…………» Он в ответ кивнул и, покачиваясь, пошёл по коридору. Времени было 5:03 утра. Я поспал каких-то два часа. Больше уснуть не удалось.

Владивосток встретил нас холодным туманом, ветром, дождём и ссутулившейся толпой на перроне и виадуке… Я приехал разбитый, простуженный, без голоса… И в очередной раз зарёкся ездить ночными поездами.

А завтра вечером снова на гастроли. Так не хочется уезжать из нового дома, из ещё неотцветшего сада, из такого прекрасного в Калининграде начала июня.