В России отмечают 80-летие со дня рождения Ельцина

Новая история России, отсчет которой был начат в 90-е годы, - это личная история Бориса Ельцина. Его "президентский марафон" (таково название изданных им мемуаров) продолжался десять лет. Эти годы вместили в себя и начало реформ, и череду политических кризисов, и первую чеченскую войну, и дефолт, и еще много чего, трудно поддающегося однозначной оценке. Столь же неоднозначно в российском обществе и отношение к Борису Ельцину. "Со временем история по достоинству оценит все, что он сделал для России", - считает бывший шеф протокола первого президента России, ныне советник главы государства Владимир Шевченко.

- Вы наблюдали Ельцина вблизи, были свидетелем многого. Почему не пишете мемуаров?

- В свое время я написал книгу "Повседневная жизнь Кремля при президентах". В ней рассказал об атрибутах президентской власти, о том, что такое "ядерный чемоданчик", о подготовке визитов, об одежде для официальных приемов, о спецсвязи и гараже особого назначения, о подарках главам иностранных делегаций, о том, как лидеры государств говорят по телефону, о процедуре вручения верительных грамот, о встречах "без галстуков"... Но это не были мемуары. В кругу людей, вблизи наблюдавших президентов, премьеров, королевских особ, сочинять мемуары не принято. Законодательных или иных официальных запретов на сей счет нигде в мире не существует. Просто не принято - и все. Такова этическая регламентация. Близость к первому лицу накладывает на тебя большую ответственность. Потому что каждый глава государства имеет свои человеческие слабости, недостатки. Но вовсе не обязательно на них акцентировать внимание широкой публики. Я читал мемуары некоторых людей, стоявших близко к Ельцину... Не хочу комментировать. Единственное, что временами хочется сделать, это сесть и выдать антимемуары. Под названием: "Мужики, не врите! Все было совсем по-другому". Иногда читаешь чьи-то воспоминания и хочется спросить автора: "А что ты сделал для того, чтобы предотвратить тот неприятный эпизод, о котором рассказываешь?"

-У вас были доверительные отношения с Борисом Николаевичем?

- Я считаю, что довольно доверительные. У нас имелись некие условные договоренности о том, как вести себя в той или иной ситуации. И, наверное, в какой-то мере я знаю, каким он был человеком. У нас ведь больше вспоминают о нем как о политике. И очень мало - как о человеке. Но начинаешь встречаться с людьми, которые знали его со студенческих лет, с работы в обкоме, на стройке, - и многое открывается. Не могу сказать, что я знаю Бориса Николаевича лучше или хуже, например, Виктора Васильевича Илюшина, который начинал с ним в Свердловске, потом под его руководством работал в Москве на разных ответственных должностях. Но почти семнадцать лет я был рядом с Борисом Николаевичем. И все ближе и ближе знакомясь с ним, я понимал, что это неординарная фигура.

- Его неординарность в чем проявлялась?

- Например, в том, что он всюду стремился быть лидером. Если учиться, то лучше всех. Если заниматься спортом, то по-настоящему. Не случайно волейбольная команда строительного факультета, в которой он играл, гремела на весь Свердловск. Он никогда не был ни комсоргом, ни парторгом. Но он был лидером. Заводилой. Когда начал работать, поставил себе цель - пройти все строительные ступени. Все! От мастера, бригадира, начальника участка до начальника стройки, директора крупнейшего строительного комбината, заведующего отделом обкома партии, секретаря обкома по строительству. И так у него судьба везде складывалась. Она именно складывалась. Завистники говорили: мол, кто-то Ельцина тянул. Никто его не тянул. Его тянула жизнь. Работая в Свердловске, он создал первый в стране домостроительный комбинат. Такой же потом и в Москве появился. Он вникал в каждую мелочь. Когда мы начинаем говорить о первых шагах демократии, о гласности, то по привычке ведем этому отсчет с 1985 года, и мало кто знает, что Ельцин, будучи секретарем обкома партии, проводил со студентами открытые встречи, на которых присутствовало до полутора тысяч человек. И сыпались записки с вопросами на разные темы. И партийные чиновники просто с ума сходили, потому что Борис Николаевич заставлял их подготовить и отправить по почте ответ на каждую записку. Да, временами он бывал грубоват. Обвиняли его и в излишней склонности к спиртному. Но в свердловский период этого не было. Он поддерживал компанию. Он понимал, что в застольных компаниях ты познаешь человека. Все это было, и от этого никуда не уйдешь. Но он, например, никогда не ругался матом. Вы можете себе представить нематерящегося строителя? А Ельцин не матерился. Кто-то из рабочих иногда говорил: "Спорим на ящик коньяка, что я доведу Ельцина до белого каления и заставлю выматериться?" И проигрывал. Временами приходится слышать: дескать, Ельцин был безграмотный. Да он правил своих спичрайтеров, когда те допускали грамматические ошибки! Он прекрасно знал грамматику. И очень много читал.

- Что он читал? У него были любимые писатели?

- После ухода в отставку он перечитывал Ключевского, читал книги о Петре Первом, Наполеоне... А любимым его писателем был Виктор Астафьев. Борис Николаевич с ним общался, очень его уважал. Он читал Пушкина, Достоевского. А "Капитал" Маркса знал лучше политологов.

- Ельцина обвиняли в популизме. Однако он проводил непопулярные реформы. В нем уживалось и то и другое?

- Ельцин не был популистом. Популист не затевает такие преобразования, какие затеял он. Когда в начале перестройки, будучи первым секретарем Московского горкома, он начал расчищать Авгиевы конюшни - да, это было популярно. А потом? Когда на магазинных полках стало шаром покати, когда появились продовольственные карточки, когда страна встала на грань разрухи... То, что Ельцин дал ход гайдаровским реформам, не принесло ему всенародной любви. Но, я считаю, это был его гражданский подвиг. После этого страна встала на путь реформ. Борис Николаевич понимал, что не все получается, и очень переживал по этому поводу. Интересовался, как относятся к реформам люди. Он легко находил общий язык с оленеводом, шахтером, фермером... И он очень многое умел делать сам. Если, к примеру, он говорил о рыбалке, то с полнейшим знанием дела. Лучше него никто не знал, как сделать правильную насадку на крючок.

- Он был заядлый рыбак?

- Не скажу, что заядлый, но любил это дело. А на первом месте у него была охота. Он очень хорошо стрелял из ружья. Не помню, чтобы он стрелял из пистолета, но из карабина, охотничьих ружей на лету он стрелял бесподобно. Рыбалку тоже любил. Причем экстремальную рыбалку, а не так, чтоб стоять с удочкой где-нибудь в тихой заводи. Он предпочитал рыбалку морскую. Мы однажды в Норвегии рыбачили, и шторм поднялся. Все лежат вповалку, он на меня смотрит: "Ну что, всё"? "Всё", - говорю. И встать не могу. А он стоит и спокойно рыбачит. Но если кто попадался ему под горячую руку, то мог и получить .

- Он бывал несправедлив?

- Иногда мог сделать какое-то скоропалительное, резкое замечание. Но нужно отдать ему должное, через какой-то промежуток времени, довольно небольшой, он всегда говорил: "Ну ладно, забудь, я погорячился". Мне тоже приходилось от него такое слышать. У меня есть характер, у него был характер... Но если бы между нами не было взаимопонимания, я бы столько времени с ним не проработал.

- Есть какие-то вещи, которые вы до сих пор не простили Ельцину?

- Вопрос на засыпку. Так сразу и не ответишь. Ну, пожалуй, я очень критически относился к его "дирижерскому дебюту" в Берлине.

- Это можно было предотвратить?

- Во всяком случае можно было Бориса Николаевича на музицирование не провоцировать. Ведь когда он дирижировал оркестром, наши министры и другие члены российской делегации подобострастно аплодировали. Потом эти же люди в кулуарах осуждали президента за его поведение. Вообще он был очень эмоциональным человеком. И временами на эмоциях делал какие-то вещи, которые противопоказаны руководителю. Мог, например, броситься в пляс. Или на ложках играл. Это шло, видимо, от его земной природы, от простоты. Но что касается протокола, и в частности одежды, тут он был щепетилен.

- Я знаю, во время визитов вы торговались с принимающей стороной по поводу фраков и смокингов. Ельцин не любил ни того ни другого и не хотел надевать.

- Принимающая сторона в этом вопросе была склонна проявлять понимание. Но я могу предположить, почему Борис Николаевич поначалу был против смокинга. Страна переживает кризис. Магазинные полки пусты. Люди впадают в отчаяние. И тут он появляется в смокинге... Чуть позже мы смокинг на Ельцина все-таки надели. И он в нем прекрасно смотрелся. За тем, как Борис Николаевич одевается, внимательно следили Наина Иосифовна и дочери.

- Где он одевался?

- В ателье. Оно и сейчас работает в "Президент-отеле". На Бориса Николаевича шили костюмы. К тому времени уже появился большой выбор современных тканей.

- Он любил принимать подарки?

- Скорее, он сам любил дарить. Очень любил праздники. Особенно семейные. Он к ним готовился. Если у кого-то день рождения, то он должен поздравить первым. Вплоть до того, что человек спит, а Борис Николаевич в шесть утра его будит: "У тебя сегодня день рождения, принимай поздравления!" Всегда тщательно подбирал подарки. А когда его самого поздравляли, всегда спешил снять обертку и посмотреть, что там внутри. С подарками ведь непросто. Подаришь человеку вещь, а она потом будет валяться где-нибудь. Когда Борис Николаевич стал по-настоящему заниматься теннисом, нас тут же завалили ракетками и установками для подачи мяча. Борис Николаевич все это не копил, а отдавал в детские спортивные школы. Когда готовился подарок главе какого-нибудь государства, Ельцин всегда интересовался, что будем дарить. Спрашивал, почему дарим именно эту вещь. Мы через наши посольства узнавали, чем увлекается на досуге президент той страны, куда мы направляемся с визитом. Например, Ширак был в восторге, когда получил в подарок полное собрание сочинений Пушкина. Он еще в студенческие годы им увлекся, даже пробовал переводить на французский.

- За годы своего правления Ельцин растерял всю свою команду. Он легко расставался с людьми?

- Я бы не сказал, что он растерял команду. Происходила естественная ротация. Для выполнения таких-то задач нужны были одни люди, для выполнения таких-то - другие. Его упрекали в том, что он перетащил за собой из Свердловска немало людей, наделил их должностями. Но ведь с кем-то из них он потом и расстался. На одних лишь дружеских, товарищеских отношениях работу не построишь.

- Кого он отправил в отставку с тяжелым сердцем?

- Он очень тяжело расставался с Виктором Степановичем Черномырдиным. Очень тяжело. Нелегко далась ему и отставка министра обороны Павла Грачева. Какое-то время после его отставки Борис Николаевич с ним еще поддерживал связь.

- А с Коржаковым он как простился?

- Тоже нелегко. Очень переживал.

- Вы имели влияние на него?

- Влиять на Бориса Николаевича было бесполезно. Можно было только в чем-то его убедить. И он соглашался, если доводы представлялись ему убедительными.

- Он иногда спрашивал вашего совета?

- Только в той части, что касалось протокола. Я не играл в Кремле ни в какие игры. Я занимался организацией работы президента во время его визитов и приема в Москве иностранных гостей. И никогда не пытался выйти за пределы своих полномочий.

- Он с вами делился какими-то сокровенными мыслями?

- В последние годы его правления, в поездках, когда мы оставались одни, иной раз сидели и рассуждали о том о сем. Он болезненно переживал распад Союза. И уделял большое внимание СНГ. Встречался с главами стран, входящих в это содружество, в чем-то пытался их убедить, склонить к каким-то договоренностям.

- Вы позволяли себе возражать Ельцину?

- Позволял.

- Ему можно было возражать?

- Можно. Он иногда говорил мне: "Я вами недоволен". - "Чем вы недовольны, Борис Николаевич? Объясните мне". Начинает объяснять. "А вот этого не надо делать, Борис Николаевич, поверьте мне". И бывало, что он соглашался: "Хорошо, мы не будем этого делать". А уж по части протокола он всегда со мной советовался, и мы не попадали тут в большие передряги.

- Кроме вас, кто-то мог возражать Ельцину?

- Да. Бывало, министры ему возражали. Например, глава МВД Куликов. Так и говорил: "Я не согласен с вашей позицией и готов подать в отставку". В команде Ельцина ребята с характером были всегда. Да и лучше вовремя возразить, чем поддакнуть, а потом что-то выйдет не так, и Борис Николаевич поймет, что своим поддакиванием ты его подставил.

- Вы помните визит в Англию в 1992 году?

- Помню, конечно.

- Я имею в виду эпизод перед посадкой в Лондоне. Аэропорт Хитроу в полном тумане. Садиться нельзя. Ельцин вызывает командира корабля: "Ну, что будем делать - разворачиваться или садиться?" - "Риск есть, но сядем, Борис Николаевич!" Вам это не напоминает кое-что?

- Как вам сказать... Конечно, риск был. Но решение принимал командир корабля. Если бы он сказал: "Уходим на запасной аэродром", - Борис Николаевич ему бы беспрекословно подчинился: командир сказал нет - значит, нет. Но там в тумане все-таки проблеск виднелся. И командир был опытнейший, он еще с Горбачевым летал. В общем, сели мы классно. А если бы ушли на запасной аэродром, график поездки был бы сорван. Если память меня не подводит, маршрут был такой: Лондон - Нью-Йорк -Вашингтон - Монреаль. И на все это - три дня.

- Почему Ельцин терпел нападки прессы на него?

- Думаю, потому, что свободную прессу он сам и создавал, пестовал. Сколько раз кто-нибудь прибегал к нему: "Борис Николаевич, вы посмотрите, что пишут! Давайте в суд подадим. Учить их надо, этих щелкоперов!" Он говорил: "Пусть пишут, пусть выговорятся. Может, в этих статьях есть какая-то доля правды. Не надо зажимать прессу. Мы же сами ее четвертой властью назвали".

- В последний день 1999 года Ельцин покинул Кремль. Вы помните в деталях, как он прощался со своим кабинетом?

- Да никак особенно не прощался. Просто в последний раз окинул кабинет взглядом и пошел.

- Он забрал с собой какие-то вещи?

- Только ручку, которой подписывал указы. Это была его любимая ручка.

- Уходя, сказал что-нибудь?

- Да, что-то вроде: "Ну, прощай, мой кабинет". Должен заметить, уход Ельцина в отставку положил начало новой традиции. Как было с Хрущевым? Все годы после того, как его сместили с поста, он находился в полной изоляции, можно сказать, под домашним арестом, даже имя его не упоминалось. Остальные наши вожди уходили под траурные мелодии на Красной площади. А с Ельциным получилось иначе. Он остался публичной фигурой. Много путешествовал по миру, встречался со старыми друзьями. Мы с ним были в гостях и у Хасимото, и у Ширака, и у Коля. Ездили по стране. Посещали государства СНГ.

- Находясь на пенсии, Ельцин в частных беседах комментировал происходящее в России и мире?

- Почему только в частных? Он иногда и публично высказывался. Например, об отношениях с Белоруссией, о создании Союзного государства. Но он постепенно отходил от активной политической деятельности и делал это совершенно сознательно - не хотел мешать новому руководству. Конечно, он переживал. Что-то ему нравилось, а что-то - нет.

- Чему он радовался в последний год своей жизни, а что его огорчало?

-Его радовало, что страна пошла на подъем, появились валютные накопления. А огорчала непродуманная монетизация льгот. Он говорил: "Что же они делают? Нельзя так обращаться со стариками". Еще он очень тяжело переживал натовское приближение к российским границам.

- Отношения с семьей Ельцина у вас сохраняются?

- Да.

- Часто видитесь?

- Очень часто. Потому что на всех мероприятиях, куда приглашают Наину Иосифовну, я стараюсь быть с ней.

- На ваш взгляд, 80-летие со дня рождения Ельцина является общественным событием?

- Мне хотелось бы думать, что да. Кое-кто считает, что современная история России началась только теперь. Мол, все, что ныне делается, это все впервые. Прежде чем так говорить, внимательно и беспристрастно изучите период девяностых. Да, были проколы, были ошибки. Но многое из того, что сегодня получает развитие, закладывалось именно тогда. Обратите внимание на выступления первых лиц нашего государства, и вы поймете, что никто из них не принижает значения той эпохи и заслуг первого президента России. Борис Николаевич Ельцин был великим гражданином и патриотом своей страны. Со временем история по достоинству оценит все, что он сделал для России.