Талантливый российский композитор и дирижёр Антон Лубченко в свои 32 года - лауреат международных конкурсов, сотрудничает с известными сценами мира. С начала создания до 2016 года - руководитель Приморского театра оперы и балета (ныне Приморской сцены Мариинского театра). Когда страсти вокруг громкой истории с его заключением во Владивостоке немного улеглись, Антон Лубченко дал откровенное интервью РИА VladNews.
- Антон Владимирович, когда вам впервые поступило предложение приехать работать во Владивосток и от кого?
- В августе 2012 года я получил звонок из Министерства культуры РФ с предложением курировать тогда ещё строящийся театр. Незадолго до этого премьер-министр Дмитрий Анатольевич Медведев был во Владивостоке и поручил найти художественного руководителя новому театру. Сегодня вызывает удивление, что уже строившийся проект не был на тот момент согласован ни с одним творческим человеком, музыкантом, даже никаких консультаций не было проведено. Я посчитал предложение интересным, но сразу согласия не дал, сказав, что сначала хочу познакомиться с городом и услышать, чего ждет правительство региона от нового театра, какова готовность его поддерживать и развивать. Ведь начать с нуля такой проект ― дело очень затратное. Знакомство состоялось, рекомендацию к назначению подписал министр Владимир Ростиславович Мединский, но до заключения контракта я ещё несколько раз посещал Владивосток в качестве консультанта: думаю, мы присматривались друг к другу.
В марте 2013 года я официально стал руководителем, а в сентябре нас посетил президент. Он очень подробно и внимательно познакомился с театром и его возможностями. Затем, в октябре, как вы знаете, мы открылись. На сцене в тот вечер в числе других пела народная артистка СССР Елена Образцова. Сейчас понимаю, что это было одно из последних её выступлений. В этом смысле нам очень повезло, что мы застали её и сохранилась запись.
- Какие из спектаклей Приморской сцены Мариинского театра вы можете отметить? Можете сравнить их с постановками питерской Мариинки?
- Я не очень осведомлён о спектаклях именно Приморской сцены Мариинского театра и потому не много имею оснований комментировать их. Уверен, что спектакли переносятся из Петербурга в полном соответствии оригиналам. На то, чтоб создать театральный репертуар своими силами, нужны годы. И очень здорово, что жители края могут уже сегодня знакомиться со многими шедеврами оперной сцены. Ведь среди сценического наследия Мариинского есть и настоящие сенсации!
Что касается наших спектаклей ― Государственного Приморского театра, ― тут, боюсь, не ответить коротко. Удивительная информация до меня иногда доходит: недавно прозвучало, что до прихода Мариинки у нас было только три постановки. Это, мягко говоря, не соответсвует действительности. За два с половиной года мы осуществили одиннадцать полнометражных постановок на Большой сцене и ещё четыре на Малой. И я не говорю сейчас об обширном количестве предложенных и сыгранных нами симфонических циклов Шостаковича, Чайковского, Прокофьева, Рахманинова. Не считаю одноактных балетов и опер в концертном исполнении, среди которых были и «Борис Годунов», и сложнейшая партитура «Таис». Даже и без всего этого пятнадцать ― это не три, не так ли? И непонятно, кому это выгодно так интерпретировать, из каких соображений. Для кого это было сказано ― для приморцев? Они разве не помнят, на какое количество спектаклей ходили? Или для правительства? Но мы и с правительством плотно работали, регулярно отсылали отчёты, многие представители посещали спектакли во время визитов во Владивосток. Остаётся считать, что для тех журналистов, которым всё равно, что писать.
Другое дело, ни один театр мира не может похвастать, что все его спектакли одинаково успешны. Думаю, за многие из наших постановок ― «Евгений Онегин», «Тоска», «Сказка о царе Салтане», «Щелкунчик», «Кармен», «Жар-Птица», «Корсар» ― театру может быть не стыдно перед питерскими коллегами. Это, собственно, и подтверждается тем, что названные спектакли вошли в репертуар Приморской сцены Мариинского театра, что мне очень приятно.
Но особой заслугой коллектива считаю возвращение миру последней оперы Прокофьева «Повесть о настоящем человеке». Эта партитура не была издана и никогда не ставилась на сцене без купюр. Тогда, в 2015 году, именно наш коллектив вместе с петербургским режиссёром Иркином Габитовым первым в мире обратился к полной постановке этой гениальной оперы. Валерий Гергиев, узнав об этом, пригласил театр с этим спектаклем в Петербург. Гастроли прошли на второй сцене Мариинского с аншлагом, были задействованы все возможности нашего коллектива. Мы осуществили и студийную запись проекта: писали между спектаклями, до пяти утра. Это и сегодня продолжает вызывать значительный интерес у любителей русской оперы. Об этом пишут на Западе, а сама запись недавно транслировалась московской радиостанцией «Орфей». Не знаю, почему опера снята с репертуара во Владивостоке, причём в Год Прокофьева. А в Год Стравинского не идёт и наша «Мавра» на Малой сцене в постановке Славы Стародубцева (ныне руководителя Новосибирского оперного театра). Но, вполне вероятно, что какие-то решения, принимаемые во Владивостоке, не всегда вовремя и оперативно доходят до Петербурга. Также, как и, по видимому, не всегда корректно доводится информация. К тому же, насколько мне известно, во Владивостоке пока ещё идёт становление административной команды, там все время меняются люди.
В любом случае, не может быть сомнений, что в руках такого титана, как Валерий Гергиев, с этой площадкой все будет в порядке. И два, и три, и даже пять лет ― это младенческий возраст для театра.
- Вы всецело отдаете себя музыке, или в жизни есть место другим увлечениям?
- Музыка и профессия артиста ― безусловно, главное. Не верю, что музыкант может думать ещё о чем-то, кроме встречи с публикой. Сцена и её «сестра» - оркестровая яма ― святые места в независимости от города. Не может быть публики провинциальной и столичной, западной или восточной. Меня точно нельзя упрекнуть в отсутствии творческого кругозора: мой большой дебют состоялся в Канаде, довелось работать и с московскими, и с петербургскими коллективами, по два сезона в разные годы я был приглашённым дирижёром в таких странах, как Франция и Китай, немало дирижировал в Германии и Австрии. С оркестром Приморского театра выступал и на столичных площадках ― в Большом зале Московской консерватории, в Мариинском театре. При этом около 20 концертов в год мы играли в регионах, в том числе в маленьких городах: Дальнегорск, Находка, Спасск, Большой Камень, Артём, Дальнереченск, даже Терней и Кавалерово. Мы играли везде, где был хоть какой-то зал. И везде нас принимали стоячими овациями после исполнения таких композиторов, как Шостакович, Чайковский, Скрябин, Прокофьев, Рихард Штраус. Это приносило не меньше драйва, чем выступления в выдающихся и даже великих залах. Россия ― это не только Москва и Петербург, а Приморье ― не только Владивосток и Уссурийск. Вот этим я и увлечён больше всего: собирать, изучать и продолжать исполнительские традиции нашей страны. Они точно могут сравниться с традициями и опытом многих стран, а некоторым и фору дадут.
- Есть ли у вас еще несбывшиеся мечты?
- Думаю, что на такой вопрос я с большей обстоятельностью отвечу к концу своей жизни. Надеюсь, он не близок, и мечты ещё могут сбыться. Все они связаны с великими партитурами, которыми я ещё не дирижировал. А таких до сих пор предостаточно.
- Кто сподвиг вас на поступление в музыкальную школу?
- Бабушка... Она не выдержала напора музыкальности: я с неистовой силой стучал по картонным коробкам, чем производил ощутимый шум, и горланил песни, представляясь народной артисткой СССР Аллой Пугачёвой. Бабуля долго терпеть это не смогла и спровадила меня в три года в детскую хоровую студию в Москве. Моя бабушка до сих пор остаётся человеком, который меня всегда и во всем поддерживает. Она 1929 года рождения, живет сейчас на Украине. Каждое утро начинаю со звонка к ней.
- Кем хотели стать в детстве?
- Архитектором, как бабушка, дирижёром, как дядя из телевизора (в то время часто показывали концерты великого Евгения Фёдоровича Светланова), или машинистом Московского метрополитена. Перевесила музыка. С другой стороны, как известно, архитектура ― это «застывшая музыка». А московским метрополитеном с удовольствием пользуюсь до сих пор, когда нахожусь в столице.
- Насколько сегодня востребована ваша профессия ― композитор?
- О востребованности или невостребованности композитора, должен ли он вообще быть востребован при жизни, уже столько сказано в мире. Но, все равно, об этом можно рассуждать долго, поэтому ограничусь ответом лишь относительно себя: я востребован как композитор ровно настолько, насколько написал музыки. Пытаюсь не создавать лишнего и пишу только в том случае, когда есть контракт или уверенность в непременном исполнении. Таким образом, все мои сочинения исполнены и, следовательно, востребованы, а гонорары за них честно потрачены. За исключением лишь нескольких студенческих сочинений, которые и сам бы исполнять не стал, и другим бы не советовал.
Часто вспоминаю фразу моего ушедшего учителя, композитора Александра Мнацаканяна: «Композитор, который не написал - интереснее композитора, который написал». Есть в этом глубокий смысл. Но непродуктивным меня вряд ли можно назвать: недавно закончил Девятую симфонию для маэстро Владимира Ивановича Федосеева и его дивного оркестра имени Чайковского.
Крайне редко сам включаю свои сочинения в программы ― предпочитаю дирижировать великих. Но мне повезло с исполнителями: моими сочинениями дирижировали Кристиан Ярви, Том Вудс, Дэвид Брискин, Александр Титов, Владимир Альтшулер. С трепетом жду творческой встречи с Владимиром Федосеевым осенью, а зимой ― с Дмитрием Юровским. Все они ― уважаемые люди.
- Чем еще планируете удивить своих слушателей в ближайшее время?
- За удивлением лучше обращаться к политикам: сегодня они каждый день делают это так виртуозно, что мало кто может с ними тягаться. Мои планы состоят в другом: ещё интенсивней, с ещё большей настойчивостью доносить до слушателей то, что написали величайшие люди в нашей стране 30, 50 и даже 100 и 150 лет назад. Почему говорю в основном о русской музыке ― потому что это, если хотите, генофонд нашей страны. И я убеждён, что русское искусство в большей степени может быть нашей национальной идеей, нежели футбол или нефть.
Меня вряд ли можно упрекнуть, что не дирижирую Брамса, Шумана, Пуччини или французские сочинения ― я немало и с удовольствием исполняю эту музыку. Но каждый раз, когда открываю первые страницы Шестой или Седьмой симфонии Прокофьева, или симфоний Чайковского, Шостаковича, Рахманинова - меня охватывает чувство, что прикасаюсь к тайнописи, к некому посланию, которое должен передать тем, кто сидит за моей спиной в зале.
- Когда вы работали в Приморском театре, вас называли самым экстравагантным дирижером. Вам это льстит?
- Экстравагантным?! Удивили... Я никогда не выходил к публике в расшитом золотом манто или с наволочкой на голове. В чем экстравагантность? Может, в том, что я никогда не сковывал себя в средствах выражения музыки? Никогда не думал об этом. Моя забота как дирижёра ― увлечь оркестр музыкальной идеей композитора, зажечь той вулканической эмоциональной силой, которая, как правило, заложена в музыкальной ткани. Было на моем счету несколько концертов, когда это удавалось не вполне или не удавалось вовсе, причём по моей вине. Поверьте, это были самые чёрные дни в моей жизни.
- У вас очень много музыкальных наград, вы считаете, ваша карьера как музыканта состоялась? Чего еще хотелось бы добиться?
- Мне довелось год руководить театром в Улан-Удэ, а Бурятия, по праву, считается центром российского буддизма. Не могу сказать, что стал буддистом, но кое-что из этой философии с интересом почерпнул для себя. Там учат спокойно относиться ко всем наградам и потерям жизни. Жизнь ― штука длинная, насыщенная и изменчивая: сегодня ― награда, завтра ―приговор, послезавтра ― может быть, снова награда.
Никогда не считал наградами грамоты и звания. Они у меня есть, но в гораздо меньшей степени, чем у многих других коллег. Некоторые артисты печатают в буклетах все свои регалии, страниц не хватает ― за них можно только порадоваться... А я вот еду по Петербургу, вижу афишу гастролей в Мариинке балетной труппы из Владивостока со спектаклем, который мы делали с Эльдаром Алиевым в 2015 году. Это ли не награда для меня? Когда узнаю, что солисты, которые начинали набирать репертуар у нас в театре, сегодня поют на лучших сценах мира и продолжают свой рост уже на другом уровне ― потрясающе талантливые Елена Стихина, Василиса Бержанская, Маша Бочманова и, поверьте, этот список можно продолжать ещё, ― это ли не награда? Сегодня они поют в Зальцбурге, в Метрополитен, Мариинском, Большом. Но ещё два-три года назад их могли слушать и приморцы. И, уверен, ещё не раз смогут услышать. Открывать новых звёзд ― для этого создавался театр. Такая награда, поверьте, нивелирует любой приговор: значит, что-то мы делали правильно.
Один из самых почитаемых мною музыкантов просит писать о нем в программках очень просто: народный артист России Михаил Плетнев. Хотя у него огромное количество различных и самых престижных наград. Но одно его имя обеспечивает ему полные залы и огромный интерес к нему. Хочется стремиться именно к такой «карьере».
- Вы писали саундтреки к фильмам, есть еще предложения в этой области?
- Сейчас работаем над новой картиной практически той же творческой командой, что и на «Ленфильме». Это телевизионный проект для канала НТВ. Я там даже ненадолго появлюсь в кадре вместе с Екатериной Гусевой, которая играет главную роль и исполняет мои романсы, специально написанные для проекта.
- Вы планировали в Санкт-Петербурге воссоздать на «Ленфильме» студию оркестровой звукозаписи, одну из самых больших студий в России, записывать музыку к кинофильмам. Как обстоят дела?
- Студию звукозаписи планировал возрождать не я, а генеральный директор «Ленфильма» Эдуард Пичугин. Там раньше действительно было Большое тон-ателье, в котором записывались Шостакович, Андрей Петров, Шварц, Каравайчук, дирижировали Рабинович, Гаук, Темирканов, Дмитриев. Я знаю, сколько труда в это возрождение вкладывает Эдуард Анатольевич.
С моим участием и под моим руководством планировали возродить симфонический оркестр Ленфильма по кинопроизводству. Глупо было бы скрывать, что процесс создания оркестра был остановлен в связи с моим арестом: я был задержан всего через несколько часов после того, как были объявлены результаты конкурса! Кстати, мы тогда с моими коллегами отобрали прекрасных петербургских музыкантов. Сейчас достаточно сложно всё делать снова. Решили, что к этому вопросу будет целесообразно вернуться после того, как заработает тон-ателье: организовать создание и работу оркестра станет проще со всех сторон. С «Ленфильмом» мы сохраняем добрые отношения: нам вместе предстоит ещё, надеюсь, долгая фестивальная жизнь фильма «Три дня до весны». И я всегда открыт для предложений киностудии и Эдуарда Пичугина, если во мне будет надобность.
- Вы положили Канонический православный текст тропаря во славу главной святыни Владивостока на музыку, что сподвигло вас на его написание?
- Вот это сочинение я написал без всякого заказа. Не один год творческая и духовная дружба связывает меня с отцом Дмитрием Винокуровым, настоятелем Храма Порт-Артурской Божьей матери во Владивостоке. Находясь под домашним арестом, я часто посещал этот храм во время разрешённых прогулок. Отец Дмитрий ― человек очень творческий. Он пригласил меня послушать женский хор, который сам собрал, ― фантастика для небольшого храма! Я загорелся желанием написать для них что-нибудь простое и светлое.
Это далеко не первый мой опыт работы с традицией православного пения: возрождение русской духовной музыки считаю важнейшей линией своей композиторской деятельности. В 16 лет мною была написана большая «Литургия св. Иоанна Златоуста», которой открывался XII Петербургский Пасхальный фестиваль в далёком 2003 году. Радостно, что и новое духовное сочинение не было оставлено без внимания: прозвучало на родной для меня сцене Большого зала, теперь уже приморской Мариинки в апреле этого года в рамках Пасхального фестиваля Валерия Гергиева. К сожалению, я не смог приехать на премьеру, но очень благодарен руководству театра и фестиваля. Это сочинение ― мой подарок Владивостоку, который стал для меня любимым и родным.
- 15 мая Первомайский суд Владивостока приговорил вас к двум годам лишения свободы условно, с испытательном сроком в три года. Как-то изменилась после этого ваша жизнь? В чем выражается этот условный срок?
- Еще до открытия театра у нас был директор, которого я пригласил из Москвы. Мы быстро попрощались с ним, так как он всего боялся ― попросту не принимал никаких решений, по принципу «как бы чего ни вышло». После него в столе остались полные ящики с кипой не подписанных документов. Я избрал другой стиль управления: немедленное принятие ответственных решений для молниеносного роста театра. У нас просто не было времени долго раскачиваться! Но ответственные решения ― на то и ответственные, что в случае ошибки нужно за них нести ответственность. Этого я не боюсь, иначе вряд ли бы меня можно было назвать начальником.
Что касается моих нынешних обязательств, то я раз в месяц должен отмечаться в инспекции по месту жительства в Петербурге. Как-то в телефонном разговоре с инспектором я сказал фразу: «Извините за беспокойство, прекрасно понимаю, что у Вас ещё немало подопечных, как я». А он мне: «Нет, знаете ли, Вы у нас первый и единственный дирижёр. Всем отделением гордимся». Ну что ж, с детства стремился быть первым во всем...
Всю жизнь несу гораздо более сложную обязанность ― говорить с людьми языком великих композиторов, а в русской музыке не две, не три и даже не десяток величайших фамилий. Но, в отличие от уголовной ответственности, эта даёт не только силы, но даже, если хотите, основания жить.
Изменилась ли моя жизнь?.. Она может измениться кардинально лишь в том случае, если мне запретить заниматься творчеством. Да и это сложно: отнять у меня дирижирование ― начну писать больше музыки. Запретить мою музыку ― вспомню, как на рояле играть: всё же пианист по первому образованию. Отнять музыку полностью? Буду писать либретто и сценарии. Да мало ли ещё, чем займусь. Я ведь, и сидя трое суток на нарах в СИЗО, продолжал писать партитуру Восьмой симфонии «Здесь» под бушующий за решёткой Лайонрок. Там же обдумывал темы для следующей...
- Действительно ли было превышение должностных полномочий с вашей стороны? Вы на самом деле заключали фиктивные контракты, приобретали авиабилеты «бизнес-класса» в личных целях?
- Нужно уметь признавать свои ошибки. Это помогает избегать их в дальнейшем. Я признал вину, и мне нечего скрывать от приморцев, которые три года являлись моими слушателями, а значит, и друзьями. Да, был эпизод, когда, чтобы выплатить крупную сумму денег, я подписал документ для обналичивания средств через фирму путём заключения фиктивного контракта. Артист был иностранцем, и нам пришлось бы платить больше миллиона рублей одних налогов. Всё до копейки выплачено артисту за проделанную работу, ни одного рубля не было присвоено: мне и в голову не пришло, что это серьёзная уголовная статья! Контракт фиктивный, но деньги-то не украдены, не потрачены налево: выпишут административный штраф, думал я. Контракт с артистом таким образом обходился значительно дешевле, я ещё и рад был, что сэкономил театру миллион рублей. Но, как сказали при аресте, «театру ты миллион сэкономил, конечно, но государство на...л». На этом эпизоде и строилось главное обвинение. Не очень достойно было бы на моем месте врать и изворачиваться, придумывать что-то. Ошибка ― значит, ошибка.
Моя совесть была чиста и остаётся чистой. Я денег не воровал, не присваивал, не мошенничал, вертолетов и яхт себе не покупал. Более того, следуя выбранной мною логике сотрудничества со следствием, я добровольно внес сумму, установленную в качестве ущерба бюджету, в том числе деньги, выплаченные зарубежному артисту по контракту. Что касается моих доходов, о которых много писали в своё время, отошлю интересующихся к декларации, откуда взята информация. Можно там посмотреть подробно, какая часть денег была заработана в театре, а какая ― на концертах и гастролях. Я ведь и сейчас, не работая в театре, нахожусь за границей, на кинофестивале в Иране, причём летел бизнес-классом, оплаченным приглашающей стороной. Значит, вполне вероятно, что моя востребованность не обязательно должна зависеть от бюджета Приморского края, не так ли?
- После суда вы говорили, что пошли навстречу просьбам руководства края, и что именно чиновники от администрации просили вас подписывать какие-то документы…
- Да, об этом можно подробнее прочитать в статье на вашем же портале ― не хочется повторяться. Мы были категорически против того, чтоб передать всё имущество Приморского театра Мариинскому театру безвозмездно, не потому что нам было «жалко»: глупо даже считать так ― это собственность не наша, а края, жителей Приморья и должна служить только им. Но этого нельзя было делать, пока не закрыты имеющиеся, естественные долги театра, это незаконно! Несколько раз пытался это донести до губернатора, до его заместителей. Но край решил, что миллиарды на «Хаятты» важнее, чем вдесятеро меньшая сумма на закрытие долга перед людьми, которые помогали театру. Может, и есть в этом решении какое-то благородство, мне неведомое. Но, насколько знаю, дело опять скатилось в следственные разбирательства. Только я в конце 2015 года наотрез отказался подписывать документы и мне настоятельно предложили написать заявление «по собственному желанию» за 20 дней до окончания моего контракта. На этом история театра для меня закончилась, а для кого-то началась.
Для меня же Владивосток остаётся любимым городом, местом, где мне суждено было пережить невероятные эмоции, испытания, успех, восторг, переживания, феерические жизненные виражи и отличную школу. И эта любовь уже навсегда, независимо от того, доведётся ли ещё увидеть этот город, или нет.
- Вы говорили, что серьезно думаете о том, чтобы опубликовать дневники, которые писали, находясь в СИЗО. Не отказались от этой идеи?
- В этих дневниках немало забавного и даже весьма информативного ― не так много музыкантов бывало на моем месте. Вспоминается только Алябьев в XIX веке и Таривердиев в XX. Но с публикацией я пока повременю. Не хочу, чтобы кто-то думал, будто я на этом делаю себе пиар. И неохота, чтобы запоминалось обо мне только это. Когда наступит время, и я буду ассоциироваться с чем-то ещё, кроме уголовных дел, вот тогда и опубликую. Но я считаю, что Владивостоку давно пора отдохнуть от меня, в хорошем смысле. Помните, чем заканчивается фильм «Обыкновенное чудо»?
«Давайте негромко, давайте в полголоса,
Давайте простимся светло.
Неделя, другая ― и мы успокоимся,
Что было, то было, ― прошло».
У города теперь есть прекрасный корабль ― замечательный театр. Счастливого плавания!
Мария Стеблянко
