Штемпель эпохи
Мы, компания приятелей-студентов, сидели в гостях у Николая Владимировича Ф. - симпатичнейшего и гостеприимного старика, профессора-литературоведа. Николай Владимирович, живший одиноко, любил принимать молодежь и обладал редким даром говорить с нами на равных, не поучая и не морализируя.
Окололитературный разговор постепенно перешел на свободные темы; Николай Владимирович, увлекшись, предался одному из самых, на мой взгляд, поучительных и ценных занятий - припоминанию бытовых мелочей прошлого, совершенно неизвестных молодому поколению. Для человека, пишущего такое “выковыривание изюма”, - дело необходимое и нужное: всякий раз, пытаясь писать о прошлом, спотыкаешься не на глобальных проблемах и политических событиях, а на самых банальных мелочах ушедшей эпохи.
Какой формы был в 1912 г. велосипедный руль? Как выглядел тогдашний коробок спичек? Сколько стоил проезд от Москвы до Петербурга в первом классе? Какие документы необходимы были для беспрепятственной поездки за границу? Николай Владимирович смущенно признался, что эти детали он уж и сам не помнит. А я в самоуверенном раже ляпнул:
- Вот бы отмотать лет сорок назад на машине времени и погулять по Москве 1936 года!
Николай Владимирович засмеялся, потом вдруг посерьезнел и сказал:
- Погуляли бы вы, дружок, часа два-три, а потом вас обязательно заграбастали бы и сунули куда надо.
- Почему? - удивился я. - Одеться, обуться соответственно, постричься под бокс, почитать газеты...
- Все равно, - покачал головой профессор. - Раскусили бы враз. ПОЧУЯЛИ бы чужака. Эпоху сыграть нельзя, время не обдуришь. И слава богу, что машины времени не существует.
Теперь, на рубеже веков и тысячелетий, я понимаю, насколько прав был старый филолог.
Ради эксперимента осмелюсь предложить небольшой, написанный по-русски квазитекст, то есть бессодержательный текст-модель, построенный на точном употреблении словопредметных реалий.
“Утром мы с другом пошли погулять. На нем была бобочка, рогожки и спотыкухи, на мне - тоже бобочка, техасы и чешки. Мы доколбасили до парка, выпили там по маленькой, съели по кульку; потом рванули в хроникальный, где за уголок отсидели один сеанс. Когда мы вышли на улицу, к нам надрался какой-то бриолин, но мы его отшили. Хотели перебежать через дорогу, но орудовец нас шуханул. Мы навернули у ящика по два понца, на последние пятнадцать нырнули в “маруську” и поехали домой”.
Этот текст образца 1963 г. изобилует жаргонными словечками, обозначающими простые бытовые вещи того времени. “Бобочка” - летняя рубашка. “Рогожки” - летние брюки из легкой, но грубоватой хлопчатобумажной ткани, поставлявшиеся нам еще дружественным тогда Китаем и очень популярные по причине невысокой цены. “Спотыкухи” - кожаные сандалии типа шлепанцев, из которых все пальцы торчат наружу. “Техасы” - тоже брюки, отечественный аналог неизвестных тогда западных джинсов, простроченные по швам цветной ниткой и украшенные металлическими заклепками. “Чешки” - легонькие, почти одноразовые эластичные спортивные тапочки. “Доколбасили” - проехали зайцами, прицепившись к “колбасе”, массивному заднему бамперу тогдашних троллейбусов. “Выпили по маленькой” - не то, что сразу приходит в голову: выпили по 250-граммовой кружке бочкового кваса стоимостью в 6 (!) копеек. “Кулек” - 15-копеечное сливочное мороженое в хрустящем вафельном кульке-конусе. “Хроникальный” - знаменитый кинотеатр “Хроника” у Сретенских ворот, где в советское время показывали неплохие документальные фильмы, а билеты были не дороже 25 копеек, то есть “уголка” (в отличие от “угла” - 25 рублей). “Бриолин” - прозвище тогдашних пижонистых модников: они густо смазывали волосы бриолином, удушливо-сладко пахнувшей помадой, и зачесывали назад так, чтобы волосы лежали разобранными на пряди вздыбленными волнами. “Орудовец” - то же, что теперь гаишник: в те времена эта служба устойчиво именовалась ОРУД (отдел регулирования уличного движения). “Понцы” - здоровенные, величиной с кулак, 10-копеечные пончики с мясом. “Маруська” - массивный, хоть и считавшийся легковым, автомобиль марки “ЗИМ”; списанные с номенклатурного баланса, эти бывшие правительственные лимузины курсировали в Москве по Бульварному кольцу в качестве маршрутных такси; бензин они жрали страшно, потому и стоимость проезда в них была очень высокой - 15 копеек с носа, зато в объемистое чрево “ЗИМа” могли впихнуться разом 7-8 неприхотливых советских человеков.
Вплоть до середины
70-х гг. скорость бытовых изменений в жизни советского общества была относительно невелика. По сравнению с откровенной бедностью и нищетой 20-х - начала 50-х гг. жизнь, разумеется, несравнимо улучшилась, но общий, выражаясь по-научному, технологический уровень жизнеобеспечения оставался весьма невысоким; кроме телевидения и космических полетов, взрослый человек
60-х гг. не видел в окружающей жизни ничего такого, чего бы он не видел ранее и что могло бы его безмерно удивить.
Резкий скачок произошел как раз в середине 70-х. “Мелочи быта” стали стремительно вымываться из повседневной жизни; людям уже не нужно было быть универсальными специалистами по обеспечению всех сторон собственного существования - значительную часть мелочей брала на себя “цивилизация”. Помимо таких простых вещей, как расширение сферы услуг, расширение торговли кулинарными полуфабрикатами, готовой одеждой и обувью, как расширение возможностей связи и средств массовой информации, в жизнь общества вторглись потребительский стандарт и его регулятор - мода. Произошла своеобразная унификация жизни на новом уровне потребления. И если в 20-30-е гг. улучшение быта происходило как бы в форме восстановления “прежней роскоши”, то есть забытых, сметенных революционными бурями милых мелочей и деталек старорежимного уюта, и детали эти благополучно дожили в виде кича до 60-х гг., то в новом времени они сперва стали “хламом” и “барахлом” и лишь теперь начали антикваризироваться, обретать новую жизнь в новодельном стиле “ретро”.
С началом 90-х гг. жизнь общества сделала новый рывок вперед, что автоматически означает углубление разрыва с прошлым. Смешно, но с восстановлением предметной точности деталей нашего родного прошлого мы плохо справляемся даже на киношно-оформительском уровне; для воспроизведения обстановки городской квартиры сорокалетней давности требуются такие же усилия, как для постройки декораций средневекового замка.
В хрущевские времена все московские помойки были завалены “немодной” мебелью и старинной утварью: советские скоробогачи второпях обзаводились столиками на паучьих ножках, блюдообразными люстрами и дээспэшными мебельными гарнитурами. В противовес им люди с хорошо развитым товарно-антикварным чутьем безо всякого смущения выгребали с помоек эту даровую благодать - они знали, что ее время придет.
Автор: Андрей Кротков, "Алфавит" в Интернете
