Смерть... по собственному желанию
Известие о том, что парламент Голландии принял закон о легализации эвтаназии, взбудоражило мир. 104 голосами “за” и 40 “против” депутаты Страны тюльпанов впервые даровали человеку право на достойную смерть. Исключительное решение голландцев, противоречащее общепринятой нравственной традиции, утверждающей, что только бог, дающий жизнь, вправе прервать ее, всколыхнуло и россиян. Смысл комментариев в общем сводился к одному: “До чего дошла демократия у буржуев… Но у нас-то это невозможно! Нам бы в жизни выстоять, а не по закону умирать…” На самом деле идея умерщвления неизлечимо больных людей с целью прекращения их страданий давно занимает умы философов, теологов, юристов и медиков во всем мире.
В принципе суть голландского законопроекта сводится к освобождению от судебной ответственности врачей, помогающих безнадежно больным людям расстаться с жизнью. До сих пор эвтаназия оставалась уголовным преступлением – по сути дела, убийством, караемым лишением свободы.
Видимо, здесь уместен некоторый исторический экскурс. Несмотря на то, что до принятия закона эвтаназия в Голландии была запрещена, медики ее практиковали в течение двух последних десятилетий. Власти относились к этому явлению терпимо – суд давал разрешение на проведение процедуры смертельно больным, поэтому случаи эвтаназии учащались с каждым годом. По данным правительства Нидерландов, только за 1999 год в стране их произошло более 2 тысяч. Первую попытку легализовать эвтаназию голландцы сделали еще в 1993 году. Тогда парламент принял свод правил, следуя которым доктор помогал бы пациенту уйти из жизни и при этом не садился бы в тюрьму, но из законодательных документов не было вычеркнуто наказание за это, составляющее 12 лет лишения свободы.
Сегодня ни в одной стране мира, кроме Голландии, нет федерального закона об эвтаназии. Однако в скрытых формах она существовала и существует. Думается, Россия – не исключение. Разница лишь в том, что предмет разговора видится у нас несколько иначе, чем в цивилизованных странах.
Заведующая химио-терапевтическим отделением краевого онкодиспансера Евгения Некрасова выкроила время для разговора прямо на рабочем месте. Ее стол приютился в уголке кабинета, куда поминутно заглядывали больные – условия, что называется, походные. В дверной проем просматривалась некая геометрическая перспектива – пространство палаты прочерчивали капельницы, стоящие рядом с каждой койкой: пациенты принимали “химию”. Врач не скрывала своей занятости:
- Конечно, мы обсуждали эту тему. Но сегодня, мне кажется, надо говорить не о праве на смерть, а о праве больного получить полный объем процедур, облегчающих его состояние. Нормальный человек, даже безнадежно больной, если его не мучают нестерпимые боли, не может принять решение о добровольном уходе из жизни. Наоборот, он дорожит каждым днем, каждым часом. Надо только помочь ему не мучиться…
Это вполне реально: есть эффективные отечественные анальгетики, наркотические препараты, которые по специальному рецепту отпускаются бесплатно. Ведь даже с четвертой стадией рака можно прожить год-полтора. И речь в данном случае идет о качестве жизни. Неизлечимо больным людям необходимы соответствующий уход, помощь психолога. Иногда пациенты признаются, что после химиотерапии возникает желание выброситься из окна… Но это вовсе не значит, что решение об уходе из жизни принято окончательно. Специалисты знают, что химиопрепараты угнетающе действуют на психику. Нужно просто объяснить больному, что все это временно и завтра, может быть, он вовсе не захочет умирать.
- Если есть шанс, хоть маленький, - говорит Евгения Некрасова, - мы прилагаем все усилия, чтобы продлить человеку жизнь. Конечно, мы не боги. Есть терминальное состояние, когда отказывают жизненно важные органы и больной находится в состоянии клинической смерти. Тогда консилиум принимает решение не реанимировать больного. Но кто из врачей может взять на себя ответственность за то, чтобы лишить его жизни? Ни один из наших больных не сказал – хочу умереть. Прежде чем давать право на смерть, надо обеспечить достойную жизнь. Даже если ее осталось совсем чуть-чуть.
...Часто вспоминаю свою подругу, которая мучительно умирала от рака. Очнувшись от наркоза после операции, она увидела нянечку, шаркающую тряпкой по полу, и вдруг поняла, что отчаянно хочет жить. Шептала непослушными губами: “Господи, согласна на все, только не дай умереть”.
Два года нечеловеческой борьбы с болезнью дались страшно – несколько операций, уйма денег, отравленный “химиями” организм, тоска по маленькому ребенку, отданному бабушке, потому что не было сил заниматься им.… Но ни разу - о том, что устала, что больше не хочет такой жизни, пусть она и осталась лишь ярким разноцветным пятном за окном гостинки. Умерла она в больничной палате все с тем же невероятным желанием жить. Условия 12-метровой комнатушки, в которой жила ее семья, совершенно не годились для смерти.
Трижды увы! Во Владивостоке нет хосписа, где безнадежные больные получали бы соответствующий уход, помощь психолога, возможность достойно уйти в мир иной. Впрочем, этим достижением цивилизации могут похвастать считанные города России. А ведь мысли о досрочном прекращении жизни могут возникнуть от отчаяния, одиночества или недоступности лечения. В той же Голландии множество разных пансионатов, хосписов, где пациента до последней минуты не оставят без внимания и помощи. Кстати, принятый законопроект предусматривает прежде всего выполнение до последнего момента врачами надлежащего медицинского ухода (перечень которого детализирован до мельчайших подробностей).
Не то - у нас. Больницы отказываются от безнадежно больных людей. Эту дикость можно объяснить. Когда специализированное лечение становится бессмысленным, пациента отправляют домой – на его место придет другой, кому еще можно помочь.
Только что там, дома? Вадим Попрыжко до конца не знал своего диагноза – близкие скрывали, щадили. Лимфогранулематоз пожирал организм, приковав парализованное тело 22-летнего парня к постели. Мучили пролежни, с которыми пытались как-то справиться родители. Они и не знали, что существуют противопролежневые матрасы российского (!) производства. А еще не знали, что делать с начавшейся гангреной, с подступавшим иногда отчаянием. Через лечащего врача нашли Ларису Бирюкову, специалиста медицинского центра “Асклепий”. Владивостокский хоспис, за создание которого несколько лет она подвижнически боролась, так и остался несбывшимся проектом. Но Лариса не оставила идею. Сегодня благодаря Бирюковой существует своеобразный “хоспис на дому”.
- Когда медики начинают говорить об эвтаназии, - убеждает Лариса, - они просто расписываются в собственном бессилии. Снимите болевой синдром, окружите человека заботой и вниманием – не о чем будет вести речь. У меня были очень тяжелые больные. Начинаешь что-то делать - и становится легче. Все хотят жить. 80-летняя бабушка с тяжелейшим диагнозом каждый раз встречает меня словами: “Лорочка Владимировна, мне бы правнучку дождаться, вот-вот должна родиться”.
Каждого, к кому я прихожу, я призываю жить сегодняшним днем. Справимся с этой ситуацией, а завтра посмотрим. Когда больной не заброшен, он со всем может справиться.
Вот так она приходила к Вадиму, поддержать парня морально, дать профессиональный совет. Сказать в последнюю минуту обезумевшим от мысли, что сын умирает, родителям: это конец, но вам не в чем себя винить, вы сделали все что могли. Ведь это тоже должен кто-то произнести, а потом дать выплакаться вволю, просто поглаживая по руке...
Как правило, сделать это некому. Безнадежных больных у нас стойко не любят. Участковый терапевт не направит на ВТЭК, чтобы оформить инвалидность – ведь это целый перечень льготных лекарств. Он же не выпишет рецепт на бесплатный наркотический препарат, который на время утихомирит адскую боль, - зачем делать больного наркоманом? Он же спросит, зачем больному пенсия по инвалидности, все равно через недельку умрет (а тот живет полгода)?.. От настойчивых предложений Ларисы Бирюковой прийти почитать лекции о хосписной помощи эти участковые терапевты, как правило, отказываются: ну что нового вы нам скажете?
Утешить больных нечем. В цивилизованных странах хосписы существуют за счет страховой медицины. В 45 городах России аналогичные учреждения финансируются из муниципального бюджета. Владивосток к ним не относится. Год назад администрация города выделила в безвозмездное пользование третье по счету здание для хосписа. Бывший детский сад на Угольной практически не подлежал ремонту – дешевле было выстроить заново. На том все и замерло.…
- Сегодня я одна представляю медико-социальную общественную благотворительную организацию “Хоспис” (это официальное название зарегистрированной четыре года назад службы), меня поддерживает лишь Ротари-клуб г. Владивостока, - говорит Лариса Бирюкова. – Но я не собираюсь прекращать эту деятельность, ведь нарабатывается опыт, который обязательно будет востребован. Жизнь – это бесценный дар.
Ей вторит папа Вадика Алексей Попрыжко, в глазах которого таится вечная боль по умершему сыну, Ольга Глоба, трижды умиравшая, но выжившая благодаря врачам и собственной неиссякаемой витальности. Некогда искромсанная безжалостным скальпелем хирурга и собранная по кусочкам, сегодня она воспитывает внучку, оставшуюся без родителей.
– Я кричала врачам: “Зачем вы спасли меня?!” Но так кричит “мама!” ребенок, когда ему больно. Кто сегодня был бы рядом с девочкой, если бы я умерла?
Пожалуй, можно было бы подвести итог – мол, все дело в уровне развития медицины и общества. Но все не так. Голландия - не мы: стоит ли говорить о весьма высоком уровне медицины и развития общества в целом? Бережном отношении к пожилым, больным и инвалидам? Существовании сотен благотворительных обществ, готовых прийти бесплатно на помощь страждущему? И именно эта страна играла ведущую роль в продвижении чувствительного вопроса, доведя его до логического завершения. Видимо, вопрос о жизни и смерти перестал иметь лишь прикладное значение и перешел в категорию философскую. Что есть жизнь? Активное и осознанное действо или биологический процесс? И имеет ли человек право выбирать жизнь или смерть наравне со всеми другими правами? Кто обеспечит это право?
Парадоксально, но в самом “легком” положении оказывается сам страдающий – ему нужно только принять решение. Всем остальным гораздо тяжелее. Что, например, должен чувствовать врач, даже убежденный сторонник эвтаназии, даже если он знает, что пациент умрет, помогая ему уйти из жизни? Кто возьмет на себя роль палача, пусть выполняющего гуманную миссию? А что если болен ребенок? Или пациент страдает, скажем, болезнью Альцгеймера и может находиться практически в бессознательном состоянии десятилетия? Кто решит за них, жить им или умирать? Это пострашнее, чем решать за себя.
Позиция церкви однозначна – принимать жизнь во всех ее проявлениях.
– В августе прошлого года состоялся Архиерейский собор, на котором была принята социальная концепция, где упоминается эвтаназия, - говорит отец Иннокентий, председатель миссионерского отдела Приморской епархии. - Это деяние безнравственное. Бог является творцом человека и властителем жизни его. А потому волен распоряжаться этой жизнью. Неизлечимо больной может лишь полагаться на милосердие божье. Эвтаназия – это наш эгоизм, попытка уйти от забот о страждущем. Даже если он существует на биологическом уровне, о нем надо заботиться. Это и есть милосердие.…
К слову, решение голландского парламента Ватикан счел “нарушением человеческого достоинства”, противоречащим всем международным соглашениям, касающимся этики. Строго запрещена эвтаназия в государствах с сильной религиозной традицией. В десятой энциклике папы Иоанна Павла II, опубликованной еще в 1993 году, эвтаназия ставится в один ряд с геноцидом, физическими и моральными пытками.
Комментарий юристов оказался более бесстрастным – закон не предполагает эмоций. Доктор юридических наук, профессор, заведующий кафедрой уголовного права Юридического института ДВГУ Александр Коробеев сначала предоставил фрагмент своей лекции из семитомного курса, изданного институтом. Цитирую: “Причинение смерти потерпевшему с его согласия по действующему УК РФ не исключает уголовной ответственности для причинителя вреда. Это преступление расценивается законодателем как убийство без отягчающих и смягчающих обстоятельств. Одна из разновидностей – убийство с согласия потерпевшего из сострадания к нему. Источником такого сострадания служат обычно неизлечимая болезнь, вызывающая непереносимые муки, смертельная рана, экстремальная ситуация, грозящая неминуемой (и, как правило, мучительной) гибелью потерпевшему. Анализируя этот вид простого убийства, нельзя не коснуться проблемы эвтаназии. …На вопрос, что лучше - мучительная жизнь в постоянном страдании и агонии или безболезненная смерть, обрывающая страдания, окончательный ответ пока не найден. И если представители разных религиозных конфессий к предложенной идее относятся резко отрицательно, то юристы, и особенно медики, считают ее допустимой”.
– Я думаю, что имеется принципиальная возможность для реализации этой идеи, - говорит Александр Иванович. – Но сегодня в России это невозможно. Во-первых, слишком низок уровень медицины в целом: иногда диагностировать не могут. Как же тогда умерщвлять якобы безнадежного больного? Во-вторых, не разработан юридический механизм осуществления акции. В-третьих, специфические причины, характерные только для России: криминалитет с энтузиазмом подхватит идею эвтаназии. Хорошо, что хотя бы в этом явлении мы не оказались впереди планеты всей. Есть возможность присмотреться к опыту и убедиться, что положительных моментов больше, чем отрицательных.
Семен Улицкий, профессор кафедры уголовного права Юридического института ДВГУ, был более эмоционален:
- Закон об эвтаназии в России… уже существовал. В 1922 году на очередной сессии ВЦИК обсудили вопрос об освобождении от уголовной ответственности за причинение смерти, если это произошло по просьбе пострадавшего. Проблему эту поднял некто Юрий Ларин, видный государственный деятель того времени: на заседании ВЦИК он выступил с заявлением о том, что серьезно болен. И высказал, что было бы неправильно наказывать того, кто выполнил бы его просьбу о смерти. Члены ВЦИК поддержали Ларина. И в статью, по которой осуждали за убийство, была внесена соответствующая поправка. Через 4,5 месяца ее отменили в силу возможных злоупотреблений, доказать которые было бы весьма затруднительно.
Вопрос об эвтаназии периодически обсуждался в юридической среде России. До революции в одном из своих выступлений
А. Ф. Кони говорил о том, что не исключает возможности эвтаназии, но она должна быть обставлена целым рядом юридических гарантий. Позже, во времена развитого социализма, болезненная тема поднималась многими юристами, занимавшимися проблемой преступлений против жизни. Но и сегодня она на уровне обсуждений.
Все не так просто, как кажется, – принять закон, который, будем говорить прямо, разрешает убийство, можно. Но давайте разбираться. Эвтаназия может быть активной и пассивной. В первом случае врач должен непосредственно участвовать в уходе больного из жизни по его просьбе, то есть умерщвлять его тем или иным способом. Во втором достаточно прекратить поддерживать жизнь пациента, не выводить его из состояния клинической смерти. По сути дела возникает проблема права человека – мы не можем заставить больного насильно лечиться, жить. Я сам в свое время был свидетелем обстоятельств смерти моего научного руководителя. Неизлечимая болезнь привела к тому, что он жил только благодаря обезболивающим и поддерживающим жизнь средствам. Когда ситуация стала безнадежной, консилиум врачей, посоветовавшись с родственниками, решил давать только обезболивающие препараты.
Более того, сегодня у нас уже есть элементы эвтаназии. Если пациенту не подключать, к примеру, аппарат искусственной почки, можно лишить его жизни. Но ведь не секрет, что на всех их не хватает.
Уместнее вести речь о другом – о праве человека на выбор. Кто-то считает, что важна не продолжительность жизни, а качество. Многие считают, если жизнь не востребована обществом, то она не имеет смысла, даже если больной не испытывает физических мук. И упрекать человека в таком случае в нежелании жить, вероятно, нельзя. Человек имеет равное право на жизнь и на смерть.
Можно отнести безнадежно больных, решивших уйти из жизни, к самоубийцам, можно к психам, не понимающим, как прекрасна жизнь, можно делать вид, что проблемы не существует. Но от этого она не исчезнет. По статистике, случаев недобровольной эвтаназии в четыре раза больше в странах, где добровольная находится вне закона.
P. S. После двухдневных дебатов 14 января 2001 года представители обеих палат парламента Бельгии согласились с возможностью легализации эвтаназии и определили круг заболеваний, при которых эта мера может применяться. В скором времени Бельгия может стать второй страной, узаконившей добровольную смерть.
Автор: Ольга ЗОТОВА, "Владивосток"
