Глядя в закатное небо…

-Нина, свозишь меня туда, а? Мне ведь тоже есть что вспомнить.

Прошлое-то не уходит куда-то вдаль, не исчезает бесследно, оно всегда с тобой, это любой пожилой человек подтвердит. Просто в рабочих буднях не до воспоминаний, некогда, а в старости ритм жизни меняется, она неспешна – вот делает что-нибудь Петр Васильевич по хозяйству в своем покосившемся доме на Океанской, а мыслями, бывает, лет на 60 назад уносится.

Тогда он в Комсомольске-на-Амуре жил и всерьез готовился в армию. Спросите-ка сейчас молодых, что такое РОСТО. Вряд ли знают. Те, кто постарше, припомнят ДОСААФ. А для 78-летнего Петра Максимова и его сверстников Осоавиахим, который и стал впоследствии ДОСААФом, а потом РОСТО, был неотъемлемой частью их молодости.

Максимов ходил в комсомольский аэроклуб и радовался каждому тренировочному полету на маленьком “По-2”: сначала пассажиром, то бишь учеником, но вскоре уже и за штурвалом. И когда в 1940 году Петра призвали в армию, направили его, естественно, в авиацию.

Учился он в Амурской области, и вся учеба для Максимова и его товарищей была счастьем: и в классах, где осваивали технические занятия, и, конечно, в небе – отрабатывали взлет и посадку, элементарные маневры, а мечталось уже о петле Нестерова, о девушках, провожающих восхищенными взглядами крутящийся под облаками самолет… Летчиков в те времена уважали.

Но офицером авиации после учебы Петру стать не довелось: его группу выпустили сержантами. Обучение свернули, назвав его ускоренным курсом. Потому что началась война, и уже весной 1942-го на Северо-Западном фронте Максимов летал на боевых самолетах.

Чудом – после того, что пережил потом – сохранилась в его семье пожелтевшая вырезка из фронтовой газеты “Воздушный снайпер”. Адрес редакции: полевая почта 2089. Под заголовком “Молодой истребитель” сержант И. Машанов написал о замечательном парне Петре Максимове, который всего несколько месяцев назад прибыл в войсковую часть, а летает наравне с опытными пилотами, не хуже признанных асов, в воздушном бою ловкими маневрами обходит фашистские самолеты и подводит их под удар.

Эту заметку он послал тогда родителям в Комсомольск – и забыл, а мать сберегла. Как и пришедшее осенью 44-го письмо от командира части Скорынина: “Уважаемые Василий Дмитриевич и Анна Епимаховна! Высылаю справку о награждении вашего сына гвардии старшего лейтенанта Максимова Петра Васильевича, не вернувшегося с боевого задания 22.10.44 г.”.

Несет Петр Васильевич в дом воду из собственноручно устроенного во дворе колодца и думает – как же мы в лесу без воды трое суток были, пока до какого-то ручья не добрели, в это ж и не верится сейчас. А ведь выжили, дошли, вернулись!

Было это в октябре 44-го, когда в страшном воздушном бою противник подбил сразу несколько истребителей. Летчики, кто остался жив, выпрыгнули с парашютами из горящих машин над огромным дремучим лесом. Там нашли друг друга и вместе стали продираться сквозь чащобу. Брели больше недели, оборванные, изможденные, голодные, но из леса таки выбрались и дошли до своего аэродрома.

И снова Максимов оказался за штурвалом “Лагг-3”. Это был уже не первый его самолет – к тому времени Петр сбил четыре фашистских, но и его “ястребки” противник дырявил, поджигал.

- Между собой мы шутили, называя “Лагг” “летным авиационным гарантированным гробом”, - рассказывает Петр Васильевич. – Любили свои “ястребки”, но они, конечно, были далеки от идеала: и не очень защищенные, и скорость всего 350 километров в час, а у “мессершмиттов” 550.

Истребители принимали на себя первый огонь, прикрывая штурмовиков или бомбардировщиков. Это было обычной боевой тактикой и не обсуждалось.

- Мне долго везло, - считает Максимов. – Наверное, дело в том, что я приноровился маневрировать. Смотрел, как говорится, во все глаза: как только хлопки из носа “мессера” появились, то есть очередь пошла, так я сразу немножко вниз нырь – и очередь мимо. Ну а когда уж не повезло и с двух сторон ударили, то загорелся, как факел.

Его сбили под Шяуляем, и раненый гвардии старший лейтенант, награжденный орденами Отечественной войны второй степени и Красного Знамени, попал в плен, в концлагерь. Там ему, к слову, отодрали прикрученный к гимнастерке орден, так что документы на него у Петра Васильевича есть, а самой той награды нету.

Бежал он из плена, еще на пути в лагерь, трижды, и каждый раз его ловили. А вот четвертый раз оказался успешным: они бежали из концлагеря небольшой группой, воспользовавшись неразберихой, что случалась у гитлеровцев на исходе войны. Невероятно, но факт: Петр снова, как и после блужданий в лесу минувшей осенью, нашел свою авиачасть и явился в штаб. Обгоревший, худой, в чем душа держалась – непонятно, и все же это был тот самый прославленный полковой газетой “молодой истребитель” Максимов, замечательный парень.

Но летать ему больше не позволили, отправили в Уфу на длительную проверку, а потом из армии демобилизовали: человек был в плену, ну и… мало ли что?

- Такое правило тогда было, - разводит руками Петр Васильевич. – Впрочем, я на Сталина за это не в обиде. Мне ведь довелось видеть и тех, кто сломался, пошел на сотрудничество с фашистами – власовцев, например. Так что людям после плена не доверяли: вдруг завербовали, вдруг шпион?

Не взяли его по этой причине после войны и в гражданскую авиацию. А летать хотелось безумно – Максимов и теперь, когда ему под 80, уверен, что ничего нет в жизни лучше неба и полета, что человек, который хоть раз был за штурвалом, всегда к этому будет стремиться вновь.

Кстати, в свое время Петр Васильевич уговаривал дочь купить дельтаплан и летать на нем.

- На полном серьезе настаивал, - смеется Нина Петровна. – Он неравнодушен к технике и к небу. Малышкой посадил меня на велосипед, потом на мотоцикл, потом научил машину водить. Вот насчет дельтаплана я не согласилась, не люблю высоту.

А Петр Васильевич без высоты жить не мог, поэтому и переехал в 1948 году из Комсомольска в Приморье, где его приняли на работу летчиком-наблюдателем на авиабазу по охране лесов от пожаров. Здесь он и трудился не один десяток лет.

- Летнаб, подобный Максимову, - это сокровище, - говорит его друг Михаил Пулинец. – Я в Кировке главным лесничим был и постоянно в контакте с Петром работал. Ответственнейший человек! Всякий бы так за дело болел, как он… Пока керосин в баке есть, он на базу не возвращался, летал часами, ни одна, так сказать, искорка от его взора не ускользала.

Петр Васильевич и на пенсии не сумел обходиться без дела, без забот: завел ульи и стал пчеловодом. Нынче, правда, пасеку упразднил – видит плохо, катаракта мешает. Но с хозяйством управляется самостоятельно, хлопочет целыми днями то в доме, то во дворе. Дочь примчится на своем стареньком “жигуленке” - она ведь и работает в санэпиднадзоре, и на даче “пашет”, и за мужем-инвалидом ухаживает, - продуктов привезет, а все остальное он сам сделает. Разве что фундамент дома починить не в силах. Рушится фундамент и дом вниз тянет. Вот тут бы кто помог инвалиду войны…

И все же не только о разваливающемся фундаменте обветшалого уже дома на улице Айвазовского думает ветеран, сидя по вечерам на крылечке, глядя в закатное небо и мысленно перелистывая страницы книги своей непростой жизни. Когда-то он был сталинским соколом, спустя годы – скромным летнабом. И всегда – и на фронте, и в послевоенные годы мечтал о счастливом для всех будущем.

- Я думал, обязательно лучше будет, - говорит Петр Васильевич. – Какая-то была надежда, и она оправдывалась: да, трудно жили, с нехватками, но тем не менее постепенно ведь социализм поднимался в гору. А теперь? Не знаешь, что будет дальше. Со страной, со всеми нами. Так что по-настоящему, что называется, по большому счету меня тревожит не столько обрушивающийся фундамент или здоровье мое плохое, сколько участь наших внуков и правнуков. Какая у них будет судьба, в каком обществе им придется жить? В том ли, за которое мы воевали?..

Автор: Светлана ЖУКОВА, Вячеслав ВОЯКИН (фото), "Владивосток"