Кодекс господина Римкунаса

Общаться с Иваном Римкунасом, известным адвокатом – “королем юриспруденции”, стаж юридической деятельности которого 60 лет (!), председателем президиума Приморской коллегии адвокатов, почетным гражданином города, – удовольствие необычайнейшее. Быть рядом с ним настолько приятно, что не замечаешь, как время бежит.

7 июль 2000 Электронная версия газеты "Владивосток" №812 от 7 июль 2000

Общаться с Иваном Римкунасом, известным адвокатом – “королем юриспруденции”, стаж юридической деятельности которого 60 лет (!), председателем президиума Приморской коллегии адвокатов, почетным гражданином города, – удовольствие необычайнейшее. Быть рядом с ним настолько приятно, что не замечаешь, как время бежит.

Интеллигентно-галантная манера выслушивать вопросы собеседника, блеск ума, образованность, феноменальная память, а еще какая-то удивительная аура - света, добра, обаяния, под которое сразу попадаешь, влюбляясь!

- Иван Иванович, фамилия у вас явно прибалтийская, может, где там и родовым поместьем владеете?

- В первом случае вы правы – по поводу фамилии. Отец у меня был литовец. Мать украинка. А вот владею я, причем уже много лет, русским языком наряду с украинским.

- Как вас судьба во Владивосток забросила?

- Вырос я в Кременчуге, там окончил школу, которая была очень сильной по составу преподавателей. Тогда золотых медалей не выдавали, но был аттестат с золотым тиснением – его я и получил. А после войны, когда встал вопрос, как дальше определять будущее, поступил в 1947 году в Военно-юридическую академию в Москве - очень престижное в то время высшее учебное заведение.

В 52-м году окончил академию и сразу же попал на судебную работу. Причем работал во всех инстанциях – первой, второй, третьей, вплоть до Верховного суда страны. Мне везло: я учился и работал в Москве, Киеве, Таллине, Риге.

Последний пункт – Владивосток. Сюда я приехал на пять лет на должность заместителя председателя трибунала флота. Прослужил десять и еще пять – председателем военного трибунала Владивостокского гарнизона. Так что погоны я носил 40 лет, с 39-го по 79-й год, в запас ушел в звании полковника юстиции.

- А переход “на гражданку”, как он состоялся?

- Понимаете, судебная работа – она тесным образом связана с адвокатской деятельностью. И меня во Владивостоке хорошо знали адвокаты как юриста, предложили вступить в коллегию. Я не хотел никаких должностей, намеревался просто работать адвокатом, чем и занимаюсь по сию пору. А тогда прошло два года, меня избрали в президиум коллегии, был рядовым членом, а в марте 1983 года стал председателем президиума.

- Такая богатейшая у вас, Иван Иванович, юридическая практика, что грех не спросить о каких-нибудь интересных судебных делах.

- Из последних – дело по защите Григория Пасько. То, что оно было заведено, надо расценивать как попытку давления на прессу, на СМИ. Пасько был очень активный журналист, писал на острые темы - экологии, преступлений на флоте. Это не нравилось флотским начальникам, что бесспорно. Знаете (я в душе и сейчас уверен, что никакой он не предатель, не шпион), я с чистым сердцем, когда Григорий попросил, согласился на защиту. Обвинение было “нулевое” – так я его и называл. Но тем не менее полтора года Пасько продержали в тюрьме.

Считаю, что я действительно прожил интересную жизнь. После окончания академии я был направлен в Ворошиловград на судебную должность в составе военного трибунала. И в Краснодоне участвовал в процессах по обвинению полицейских, преследовавших молодогвардейцев. Своими ногами я там все обходил, все места, где действовали подпольщики.

И между прочим, сравнивал реальные факты и литературный материал, поданный Александром Фадеевым в книге “Молодая гвардия”. Вы наверняка знаете, что у писателя было два варианта романа. Обе эти книги у меня в домашней библиотеке, в которой, кстати, около пяти тысяч томов. Так вот в первом варианте нет руководящей роли партии, этого в действительности и не было – ни райкомов партии, ни крайкомов. Сталин заставил переписать книгу заново.

Осталось в памяти дело лейтенанта Терегулова, друга Мусы Джалиля, Героя Советского Союза, они вместе сидели в Моабитской тюрьме. Экземпляр моабитского дневника, который офицер после плена привез с собой в Казань, на следующий же день по прибытии Терегулова был изъят, сам он арестован как изменник родины. Через какое-то время произведение было опубликовано за границей – то ли в Бельгии, то ли в Голландии. Тут и у нас вернулись к той давней истории. Моей рукой написано определение о реабилитации Терегулова.

В начале 60-х пять лет я участвовал в так называемой хрущевской реабилитации в период оттепели. Причем очень интересные были дела – связанные с кремлевской верхушкой, с семьей Сталина.

- Иван Иванович, а смертные приговоры подписывали?

- Были дела, когда, наоборот, смягчал эту меру наказания. Но есть на моей совести и смертные приговоры.

- Много?

- Не считал, 15-20, может быть, - по уголовным делам, по убийствам. Помните, в 1968 году было во Владивостоке так называемое дело мичмана Жесткова. В июле-августе у нас в городе велись съемки фильма “Пароль не нужен”. Жестков выходил в город, знакомился с девушкой, приглашал на съемки, дескать, заболела артистка, надо заменить. Ту, которая соглашалась, он увозил за город, на Спутник, насиловал и убивал. В деле фигурировало 19 уголовных преступлений. Судебный процесс, очень сложный, он был закрытый, я провел за четыре с половиной дня – город был полон слухов, все были взбудоражены, напуганы - нельзя было затягивать.

- Он был вменяемый?

- Вполне. Он прошел детальную стационарную экспертизу, в зале заседаний сидели три психиатра, которые его обследовали.

И приговор был вынесен – высшая мера, расстрел.

Такой же приговор я подписал по делу Петрова – в Совгавани. Обвиняемый выкрал шестимесячную девочку, насиловал ее. Там над делом пришлось работать месяца полтора.

Но взгляды у людей со временем меняются. Теперь я уже категорически против введения смертной казни: никто не имеет права отнимать у человека жизнь.

- Иван Иванович, скажите, когда-либо мы будем жить в правовом государстве? Или это нам “не грозит” никогда?

- Я оптимист. Но будет это не скоро. Когда на лекциях мне этот вопрос задают, отвечаю, что у нас сегодня не только правового, но даже государства в подлинном смысле этого слова нет. Мы не имеем законодательства, которое должно быть в нормальном, цивилизованном государстве. Во-вторых, нет высокого уровня законодателей. В третьих, у нас исполнительная власть привыкла быть выше всех. У нас как было, так и осталось “полицейское” государство.

И еще: мы почти век жили в стране по двойному стандарту. А изменить это не так-то просто.

- А что вы можете сказать о принятии закона об адвокатуре?

- Я считаю так: если адвокатура будет кому-то подчинена, то она свои функции выполнять не сможет – защищать членов общества, стоять на защите прав граждан. Адвокат будет зависим от тех чиновников, в среде которых идет основная масса нарушений прав. В течение последних семи-восьми лет идет острейшая борьба, идет протаскивание тезиса: прописать руководящую роль государства. Наша приморская коллегия, а она имеет высокий авторитет в России, выступает категорически против такой трактовки. Нам не нужно министерство адвокатуры. Адвокатура должна быть независимой.

- Говорят, у Римкунаса есть свой “кодекс адвоката”?

- У адвокатов есть свой кодекс чести. На своих лекциях я много внимания уделяю нравственным аспектам. Тем, кто намерен выбрать поприще адвоката, говорю: ты – защитник, ты должен делать добро. И обязательно иметь добрую душу и смелое сердце. Смелость – чтобы не бояться ни перед кем отстаивать свою точку зрения.

- Перелистав ваш сборник стихов “Свет и тени”, я обратила внимание, что вы, можно сказать, с сочувствием относитесь к тем, кто находится под стражей...

- На самом деле это так и есть. Хочу вам сказать, что у нас незаслуженно и необоснованно находится под стражей почти половина заключенных. А какие условия пребывания в СИЗО - это же уму непостижимо. Понятно, что следственным органам проще держать там людей: не хлопотно, в любой момент можно вызвать на допрос, на дознание. При царском режиме там в камерах находилось по два-три человека, сейчас - по 15-20. Но ведь это же люди.

Помню дело - я вел защиту одного спортсмена. Оно в результате было закрыто, подследственный после СИЗО вышел на свободу. К следователю в процессе работы я неоднократно обращался с требованием изменить меру пресечения. Она отказывалась. Закрывая дело, моему подзащитному не преминула заявить: хоть на два месяца, но я тебя наказала. А по какому, спрашивается, праву?

- Смысл жизни - в чем он, Иван Иванович?

- Главное - найти свое место в жизни. И жить - по совести.

- А что в вашей жизни не состоялось?

- Наверное, большой карьеры. Мог бы и повыше посты занимать. Но у меня обо всем было свое мнение, которое я мог и не высказывать, но всегда поступал так, как считал нужным. Я считаюсь мягким человеком, но если дело касается принципов, тут уж я не отступлю.

- Иван Иванович, возвращает вас память к военным дням сороковых годов?

- Людское горе, потери боевых друзей... Тяжелое ранение, которое я получил на войне, долгое лечение, череда госпиталей... Гибель моей первой жены... Память все хранит...

Мы - поколение убитых

В священной яростной войне,

В траншеях, бомбами изрытых,

В смертельных схватках на броне.

Война - не драка в переулке,

С врагом сражался весь народ,

И танки бил не всадник в бурке

И не станковый пулемет.

В боях погибли миллионы,

Победа плавала в крови,

Через полвека слышны стоны

Разбитых судеб... и любви.

- Говорят, по приезде во Владивосток вы здесь самую красивую женщину в полон взяли?

- Наталья Дмитриевна и сейчас хороша собой, а тогда действительно красавица была. Я ее увидел в окно, когда работал на Посьетской, в военном трибунале флота, она произвела на меня сильное впечатление. А потом оказалось, что она соседка моего друга, мы с ней познакомились. И вот прожили вместе больше 30 лет.

- А как Наталья Дмитриевна относится к лирической героине, которая “имеет место быть” в ваших стихах?

- Как всякий порядочный мужчина, я всегда говорю жене, что я чист перед нею. Да и глупо проводить прямые параллели между реальным человеком и “лирической героиней” в его стихах.

- Такое же сильное чувство, как и любовь, - ненависть. Доводилось вам его испытывать?

- Нет, не было в моей жизни такого. Если кто-то не нравился, старался просто не общаться.

- А вот говорят, что жалость - самое бесполезное из чувств. Согласны с таким утверждением?

- Бесполезное, когда на словах. А если оно вызывает желание помочь, оно становится действенным.

- Какое же самое “полезное”, на ваш взгляд?

- Делать людям добро...

Автор: Ольга МАЛЬЦЕВА, Вячеслав ВОЯКИН (фото), "Владивосток"