Смерть еще не все

Этот день - 24 мая - пока почему-то не отмечен в календаре русской литературы. Хочется верить, именно “пока”. Потому что ни одна страна, даже такая щедрая на таланты, как Россия, не может себе позволить роскошь разбрасываться своими гениями. Или, что еще страшнее, забывать их.Сегодня, 24 мая, исполняется 60 лет со дня рождения (1940 г.) великого русского поэта Иосифа Бродского. Понимаю, использованием слова “великий” рискую навлечь на себя гнев части читательской аудитории: какой такой великий? Что-то мы такого не знаем... Что тут скажешь? Если не знаем, то это не его вина, а наша беда.

24 май 2000 Электронная версия газеты "Владивосток" №788 от 24 май 2000

Этот день - 24 мая - пока почему-то не отмечен в календаре русской литературы. Хочется верить, именно “пока”. Потому что ни одна страна, даже такая щедрая на таланты, как Россия, не может себе позволить роскошь разбрасываться своими гениями. Или, что еще страшнее, забывать их.Сегодня, 24 мая, исполняется 60 лет со дня рождения (1940 г.) великого русского поэта Иосифа Бродского. Понимаю, использованием слова “великий” рискую навлечь на себя гнев части читательской аудитории: какой такой великий? Что-то мы такого не знаем... Что тут скажешь? Если не знаем, то это не его вина, а наша беда.

Он очень рано начал и сразу - с удивительно высокой и чистой ноты. Ему было чуть за двадцать - в начале 60-х, когда его стихи знал наизусть почти весь Питер. Не Ленинград, а именно Питер - так, как и Бродский, называли и называют этот город коренные петербуржцы. Его “Пилигримов” и “Стансы” переписывали от руки и передавали друг другу как возможность приобщиться к настоящему, а не бронзовеющему искусству.

Впрочем, уже тогда он вполне отчетливо и осознанно выбрал дорогу, отнюдь не способствующую облегчению писательской жизни в такой стране, как СССР, - в 60-м Бродский закрыл себе путь в официальную литературу, опубликовавшись в самиздатовском журнале “Синтаксис”. Последующие знакомство и ученичество у Ахматовой (также никогда не пользовавшейся любовью Советской власти) тоже не могло способствовать его официальному признанию и издательскому продвижению стихов Бродского к массовой аудитории. В это же время он сосредоточивается на внутренней, душевной работе, создает неслыханную модель поведения, основанную на абсолютной внутренней свободе. На вопрос “Над чем работаете?” его ответ “Над собой” был естествен, как вдох и выдох. Позже, уже в эмиграции, он обронит: “Первую половину жизни учишься ходить не сгибаясь...” А Сергей Довлатов тоже позже, комментируя питерское поведение Бродского в начале 60-х, заметит: Советская власть - обидчивая дама; горе тому, кто попытается ее задеть, вдвойне горе тому, кто не замечает...

Естественно, власть не могла потерпеть столь зарвавшегося “юношу”. 13 февраля 1964 года Бродского арестовали, а ровно через месяц один из районных судов Ленинграда приговорил его по обвинению в тунеядстве (?!-так) к пяти годам ссылки на Севере. Об этом процессе писал весь мир, а его ответ на вопрос судьи: “Кто причислил вас к поэтам?” - “Я полагаю, что это от бога” - цитировался, пожалуй, чаще, чем любая из его стихотворных строк. Через несколько дней после суда он был отправлен по этапу в деревню Норенскую Архангельской области. Говорят, услышавшая об этом Ахматова воскликнула: “Какую биографию творят нашему рыжему! Как будто он нарочно кого-то нанял!”

...Судья, угодивший обкому, не угадал со временем - 37-й год, к счастью, давно прошел. Уже в сентябре 65-го благодаря вмешательству крупнейших деятелей мировой культуры Бродский был досрочно освобожден. Одновременно одна за другой во всем мире стали выходить его книги - на английском, французском, немецком, голландском, чешском, сербском... Были надежды и на Родине - в 66-м Бродский подготовил для ленинградского отделения издательства “Советский писатель” рукопись сборника “Зимняя почта”. Редактором книги согласился стать академик В. М. Жирмунский, по учебникам которого уже полвека учатся все филологи России, но под давлением властей “Зимняя почта” не дошла до читателя. После этого, собственнно, все стало ясно.

Более чем за десять лет напряженной и плодотворной работы Иосифу Бродскому удалось опубликовать в отечестве за собственной подписью четыре стихотворения. Однако в построенной им модели поведения даже это не было главным. Куда важнее оказалось то, что, как писал незадолго до эмиграции сам Бродский, “человек, создавший мир в себе и носящий его, рано или поздно становится инородным телом в той среде, где он обитает. И на него начинают действовать все физические законы: сжатия, вытеснения, уничтожения”. Известно, что он не хотел уезжать из страны; не секрет и то, что у него не было другого выбора.

Буквально в последние перед отъездом дни он написал несколько стихотворений, которые литературоведы считают вершинными произведениями в его лирике - “Сретенье”, “Письма римскому другу”, “Бабочка”. Цитировать их невозможно - настолько они целостны; рискну все-таки выдернуть из “Писем...” одна фразу, которая должна быть предельно близка нам, живущим на восточной окраине огромной державы: “...если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря”.

Бродский сделал перед отъездом и еще один шаг - он написал генсеку ЦК КПСС Леониду Брежневу открытое письмо, пронизанное убежденностью в грядущей востребованности: “...даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится”. Хотя по большому счету вряд ли это письмо, похожее на крик отчаяния, было адресовано персонально Брежневу, - 20 лет спустя в беседе с известным искусствоведом Волковым Бродский обронит: “...В общем не все люди - люди. Это моя старая идея: если, скажем, генеральный секретарь компартии - человек, то я - не человек. То есть понятие человеческого существа обладает, на мой взгляд, совершенно невероятной амплитудой, которая мне лично представляется бредовой...”

Как бы там ни было, 4 июня 1972 года самолет с высланным поэтом на борту приземлился в Вене. (Через пару лет этим же маршрутом последует Солженицын.) Начался второй и последний акт драмы - жизнь в изгнании.

Нет, внешне все выглядело благополучно и даже блистательно. Отлученный дома от массовой аудитории и типографских мощностей, на Западе Иосиф Бродский активно преподает и издается. Лекционная деятельность в престижнейших университетах Америки сочетается с выходом целого ряда книг стихов и прозы. На него сыплются многочисленные литературные премии и награды (причем наивно было бы думать, что рог изобилия разверзся над ним исключительно благодаря ореолу гонимости; бездарностей никто никогда и нигде не поддерживал).

В общем, было почти все. За исключением, пожалуй, главного - языковой среды и связи с родителями, умершими в одиночестве. За это Бродский дорого заплатил - инфарктами, сложнейшими операциями на сердце. Оно - сердце - в итоге и не выдержало.

Время - ироничная штука, и совпадения, кажущиеся иной раз случайными, на самом деле таковыми вовсе не являются. В последний раз литературный энциклопедический словарь издавался в СССР в 1987 году. На дворе стояли “демократизация”, “гласность”, “перестройка”. Бродский в этом издании даже не упоминается, чему, впрочем, трудно удивляться - он ведь даже не был членом Союза писателей. Однако в том же самом году Иосифу Бродскому была присуждена Нобелевская премия по литературе. За всю историю существования этой премии он стал самым молодым ее лауреатом. Более того - он стал единственным русским поэтом, получившим ее именно за стихи, ведь и Шолохов, и Бунин, и Пастернак, и Солженицын получали “нобелевку” за прозу.

В 1988, через год после нобелевского триумфа, стихи Бродского вернулись на Родину. Сначала осторожными журнальными публикациями, затем отдельными томиками. Сейчас Пушкинский фонд завершает издание многотомных (уже вышло семь томов) “Сочинений Иосифа Бродского”. Найти эти книги в продаже невозможно - они автоматически становятся библиографическими редкостями. Да и тираж невелик - “Сочинения” выходят 3 тысячами экземпляров. Все же это лучше, чем ничего.

...Проживший полжизни в России, а полжизни в США, Бродский завещал похоронить себя в Венеции. Побывать в этом городе всю жизнь было его идефикс. И при встрече Венеция не разочаровала - покорила поэта. Может, ее львы, фонтаны и каналы напоминали о Питере? Кто знает... Он посвятил Венеции пронзительные строки. И навсегда остался в ее земле.

Пророком быть трудно - даже по отношению к самому себе. Однако кое-что Бродскому удалось угадать; будучи еще отнюдь не старым, в одном из стихотворений он как бы вскользь заметил: “Век кончится, но раньше кончусь я...” Умер Иосиф Бродский в Нью-Йорке от сердечного приступа в ночь на 28 января 1996 года. Через 159 лет после того дня (почти день в день), когда тело Пушкина везли на отпевание в церковь, а Жуковский написал: “Солнце русской поэзии закатилось...” Есть и другая аллюзия: в одном из некрологов на смерть Пушкина было сказано, что поэт “скончался в середине своего великого поприща”. Фраза эта вызвала гнев российского министра просвещения: “Помилуйте, за что такая честь? Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж? Писать стишки не значит еще проходить великое поприще”...

В России не то что с годами - с веками, к сожалению, мало что меняется...

...Чуть больше месяца назад автор этих строк в составе туристической группы оказался в Италии. Была в нашем маршруте и Венеция. Из группы в 48 человек нас было четверо - отказавшихся от части экскурсий, взявших такси и поехавших на кладбище Сан Микеле (San Michele). Мы купили цветы, положили их на могилу великого поэта. Предельно скромный обелиск. Лаконичная надпись: “Иосиф Бродский. 24.05.1940 - 28.01.1996. Joseph Brodsky”.

На обратной стороне обелиска еще одна короткая надпись - на латыни: “Letum non omnia finit”. Можно перевести как “Смерть еще не конец”. А можно и как “Смерть еще не все”.

Последнее, наверное, точнее.

Автор: Андрей ОСТРОВСКИЙ, "Владивосток"