Нюша

Агния Троянова. Ее именем назван траулер. Ее молодость пришлась на лихую годину военных лет. Не щадя жизни, трудилась она на Победу. Была награждена двумя орденами Ленина.“Агния Троянова прожила своей судьбою всю историю поселка”, - так думала я несколько лет назад по дороге к ее чистенькому белому с голубым домику. Он был уже виден вдалеке. И я представляла себе эту встречу с нею - и как спрошу, почему в большом доме не живет, мол, со всеми удобствами - ведь она того заслуживает! - и как ответит она мне, что вовсе, мол, никогда этого не хотела и что ее крестьянская душа от земли оторваться не может...

Она встретила меня на крылечке, выскобленном до желтизны, улыбнулась так радостно, будто только и делала, что ждала меня всю жизнь: усадила за стол, поставила пироги, стала хлопотать у плиты, вороша угли кочергой, чтоб скорее согрелся чайник. Так с этой кочергою и продолжала со мною говорить, неслышно и легко двигаясь по своему дому... О, боже мой! - кочерга, подрезанные валеночки - и героиня - два ордена Ленина, и слава в 43-м на всю страну! Я осмотрелась: все в этом домике сверкало чистотою, и солнце так играло в промытых стеклах, что приходилось прикрывать глаза.

“И откуда только силы берутся? - думала я. - Ведь ей уже за восемьдесят. А садик и огородик в порядке. И в доме все как у молодой сверкает!” Только вот все это недалеко ушло от военных времен. Всего было по одному: одно одеяльце, полотенышко, одна простыня, один головной платочек. Да... вещи напоминают скудную военную жизнь сороковых годов.

“А мне больше ничего и не надо”, - сказала она и наконец села, будто сложилась вдвое. Сидела на маленькой табуреточке, согнув натруженную спину и уложив на колени руки. Сложилась -вдвое! - это ж надо! Какой хрупкой была! Похоже, эта поза была для нее теперь единственно удобной и покойной.

Потом, уже через несколько лет, вспоминая ее такую, я услышу в радиопрограмме “Тихий океан” позицию судов: новый сейнер-траулер “Агния Троянова” впервые вышел на лов... Ах ты, господи, свершилось! Свершилась благодарность человеку, который для себя никогда ничего не просил, который в самом высоком смысле этих достойных слов положил свою жизнь на алтарь Великой Победы...

Согревшись чайком с вареньем и проговорив чуть ли не все время о Шалве Надибаидзе, который в те военные времена был директором рыбокомбината “Тафуин”, о поселке - Солнечном береге - Тафуине - Южно-Морском (три имени, надо же!), мы сели под деревом в палисаднике.

“Я все копошусь в своем огородике, всего понемножку выращиваю. Много ли мне одной надо?

Вот вы мне скажите, откуда в Москве в сорок третьем, в самый разгар войны, могли знать про какую-то там Нюшу, чтоб награждать ее двумя орденами Ленина? Чтоб давать ей звание Героя Социалистического труда? Да ни боже мой! Это Шалва так умел ценить своих людей. Это он так их любил. Наградить надо! -говорил начальникам в Москве и не себе просил “Героя”! Он видел, что люди годами стояли в резиновых сапогах на цементе... По щиколотку в воде. По двенадцать-шестнадцать часов в сутки. А сырец на разделку все шел и шел. Мы знали, что на фронт уже отправились миллионы пакетов крабовой крупы для супа, но надо было еще и еще.

Война никого не жалела. До Победы оставалось два года, но мы каждое утро ждали ее. Мы ведь не только кормили фронт. Мы старались, чтобы наш крабовый суп попадал и в детские дома - к сиротам войны, в больницы к раненым, ослабевшим от голода.

Теперь представьте, сколько всего надо было.

Помню, подносим мы рыбу в консервный, а ей конца-краю нет. Руки, ноги уже не держат, а надо. Что вы! Чтобы вторая смена нас обогнала? Да ни за что! Ни мы, ни Шалва ночью не заснем. И снова за носилки. Вдруг слышим голос с восточным говорком: “Ах вы, мои красавицы, я вам сейчас помогу!” Поди, усмотрел, что кто-то из нас, девок, уж спотыкаться стал. Натаскается с нами - доволен, что помог, потом скажет: “Ну, передышка, садитесь, дорогие, отдышитесь, а я вам про дела на фронте расскажу...”

Или помню: еще на улице темным-темно, пятый час утра, а он уже ловцов в море проводил, смотрю, к нам наладился: белый халат надел - и по цехам. Все в лица людей всматривался - не болеет ли кто, не голодает ли? Позовет меня: знаешь, Нюша, что-то мне сегодня Надя не нравится. Поговори с нею, сыты ли дети и как дела в доме...

А однажды пришел веселый-развеселый. Ну, красавицы мои, сегодня во Владивосток еду. Что вам привезти? “Да нам хоть что, - отвечаем. - Хоть по карандашу. Только всем одинаково”. Тут вскоре праздники наступили. Идет торжественное собрание. Слышу, мою фамилию выкликают. Неужели в самом деле нам подарки Шалва Георгиевич привез? Гляжу - бог мой, для меня плюшевая тужурка! Знаете, по тем временам что это было? Что сегодня меховое манто...

А сейчас что расскажу, так, может, и смеяться будете. Прослышали мы, что краевая комсомольская конференция во Владивостоке собирается. И брошен был такой клич: “Каждому значок Осоавиахима”. Не помню точно, в каком году это было, но помнится, сразу после войны. Так вот наш молодежный отряд “Тафуин” пошел на эту комсомольскую конференцию пешком. Во Владивосток. И в противогазах! Сняли их только тогда, когда вошли в зал. Представляете себе эту картинку? Осоавиахимовцы!”

“Нюша, - говорила я, - баба Тоня Терехина рассказывала мне, какая ты в юности красивая была. И про косу твою до пояса. И как ты в семнадцать лет на комбинат пришла из соседней деревни Душкино. А когда получила ты такие ордена и награды - все женихи и разбежались. Враз! Так это было? Придумала, наверно, баба Тоня, а?”

Нюша смеется. Что теперь ей вспоминать былое, несостоявшееся! Да, не построила семью. Все как-то не до этого было. Работа вычерпывала до конца все силы. Тонны в день переносила на себе! Дорога была звездочка Героя...

* * *

Потом еще много лет вспоминала я, что встретила она меня лучше не придумаешь! Валенки, подрезанные по щиколотку, болтались на ее ногах, простоявших на “цементах” больше полувека. А что ей оставалось делать? Ноги за всю жизнь так и не отогрелись. Но вы мне скажите, как со всем этим и во всем этом можно было прожить до восьмидесяти лет? А вот такое поколение было. Потому и победило. И что бы было с войною и с нами без такого тыла, без таких вот людей?

“К Шалве пойдем в скверик, хочешь?”

“Конечно, - сказала я. - Неужели памятник ему новый поставили? Или это тот еще, давний, стоит?”

“Еще давний”, - ответила она, как мне показалось, удрученно.

В скверике, запущенном и оттаявшем, было тихо и солнечно. Мы положили к памятнику букетик ландышей с первой едва распустившейся сиренью из ее палисадника. Памятник был неухожен, побит ветрами...

Я молча поклонилась ему. Она молча поклонилась тоже...

Автор: Нина ВАСИЛЕВСКАЯ, специально для "В" Фото из архива "В"