Монголия: обаяние и отчаяние древней страны

У монголов считается дурным тоном удивляться при виде чужих людей, поэтому когда мы подъехали на “газике” к юрте 62-летней Гочоогиин, она и ее юный племянник продолжали невозмутимо кормить из соски маленьких барашков, нетерпеливо скачущих у их ног. Зато когда переводчик объяснил, что мы журналисты и что мы пишем про катастрофический падеж скота этой зимой, пожилая женщина не смогла скрыть своего волнения. “Я так рада, что люди пришли ко мне, что кому-то небезразличны мои проблемы”, — сказала она, угощая нас окаменелыми карамельками.

При социализме Гочоогиин (у монголов, как правило, только одно имя) работала в колхозе бухгалтером и очень ругала тех скотоводов, у которых зимой гибли животные. Против них тогда применялись жесткие меры за порчу государственного имущества, вплоть до тюремного заключения. Сейчас она чувствует себя виноватой: после приватизации она стала “частницей” и на себе испытала, какой тяжелой может быть доля скотовода-кочевника. Чтобы все сразу понять, достаточно выйти из юрты и посмотреть на гору полуобъеденных воронами скелетов. У Гочоогиин погибло 12 коров, 60 овец и кашемировых коз, 28 лошадей убежали во время бурана, потеряв ориентацию, и наверняка сейчас мертвы.

“Было так тяжело. Холод постоянно шел из речной долины, и много животных поумирало именно из-за него. Даже у живых, лежавших на земле, отмерзали уши”, — вспоминает Гочоогиин.

С приходом весны страна кочевников пытается оправиться от последствий так называемого “зуда” — продолжительной засухи и невероятно холодной зимы, во время которой температура опускалась до минус 45 градусов. Около 1,6 миллиона голов скота, лошадей, овец, коз и даже верблюдов уже погибло, и цифра эта, как ожидается, возрастет до 3 миллионов, ибо ослабленные животные и их потомство не смогут пережить пору весеннего размножения.

Это составляет примерно 10 процентов от национального поголовья, которое оценивается в 33 миллиона. Но природный катаклизм распространился по стране неравномерно, и в то время как одни регионы были полностью опустошены, другие не пострадали совсем. Согласно статистике правительства и частных гуманитарных агентств, около трехсот тысяч кочевников потерпели огромные убытки, а более пятидесяти тысяч потеряли свои стада полностью. Последний раз такая же суровая зима была в 1944 году, и тогда погибло 7,5 миллиона животных. Пока еще только семь человек умерли от болезней, связанных с переохлаждением и голодом, но опасность новых смертей возрастает.

“Мы ожидаем, что через несколько недель больше людей начнет умирать, вдобавок к тем, кто уже погиб от длительных зимних холодов, усталости и недоедания”, - сказал посол США Альфонс Ф. Ля Порта.

На последнем заседании кабинета министров, посвященном обсуждению кризиса, премьер-министр Монголии Амарджаргал сообщил, что падеж скота увеличивается. А это значит, что кочевники лишаются средств к существованию – молока и мяса, денег, которые они получили бы, продав шкуры и шерсть. “Неизбежно весной будет больше смертей и больше страданий нашего народа”, - сказал Амарджаргал.

Еще предстоит подсчитать убытки от катастрофы, хотя Амарджаргал предположил, что сумма будет не менее миллиарда долларов. Но в стране, знаменитой своими воинами-кочевниками, в которой из 2,4 миллиона населения 500 000 все еще разводят скот, потеря животных - несчастье гораздо более сильное, чем просто экономический кризис.

“Животные для них – это хлеб и масло, - сказал Ганбольд, издатель и советник Амарджаргала. – Животные – это доход и обучение детей в школе. Животные – это возможность послать детей в университет… Так что последствия будут ощущаться следующей зимой и далее”.

Некоторые зарубежные правительства, гуманитарные организации и частные лица уже посылают деньги и продукты, но монгольские власти жалуются, что очень трудно привлечь внимание мирового сообщества, когда дело идет о гибели животных в какой-то далекой стране. По словам Йоргена Вейанда, представителя Международного Красного Креста, многие семьи к апрелю-маю уже исчерпают свои запасы пищи, и им нужны будут продукты. Но больше всего нужны деньги, чтобы скотоводы покупали новых животных внутри Монголии.

“Все дело в перераспределении. Нужно купить у тех, у кого есть, и отдать тем, кто нуждается. Это больше не социалистическая страна. Нельзя просто отобрать”.

Задача перед Красным Крестом и другими организациями стоит поистине грандиозная. Протяженность страны 1,5 миллиона километров – половина Индии, а население разбросано по ее просторам маленькими горстками, и дорог как таковых не существует.

Для русских Монголия не просто бывшая страна соцлагеря. Удивительно, насколько ностальгически тепло монголы относятся к русским, с которыми их связывает и совместная учеба, и работа как в России, так и в Монголии. До сих пор многие говорят по-русски, и среди молодежи бытует мнение, что хорошую карьеру можно сделать, только зная русский и английский. Везде можно видеть следы пребывания русских: архитектура Улан-Батора сильно напоминает провинциальный российский город, если не брать во внимание юрты, огороженные деревянными заборами; в беднейшей юрте можно увидеть вышитый на накидке знак Олимпийских игр в Москве, даже в лицах иногда просматривается что-то славянское, что неудивительно, если вспомнить нашу огромную армию, десятилетиями охранявшую эту страну.

Среди знакомых вывесок “Ломбард”, “Кафе”, “Магазин” вдруг видишь слова, написанные кириллицей, загадочные, как заклинания, “Хунсний Веений Худалдаа”, “Хуушуур Бууз”. На каждой улице можно найти маленький ресторанчик, где в меню указаны русские блюда “тефтеля”, “гуляш”, “котлета”. Монгольской кухни мы так и не нашли. Говорят, открываются специальные рестораны только в туристический сезон.

Монголия болеет теми же болезнями постсоветского периода, что и ее бывший “большой брат”, - безработица, безденежье, разруха. Один русский энергетик жаловался, что его компания построила монголам новую ЛЭП, а те ее разобрали и продали все цветные металлы китайцам. И тем не менее на каждом шагу открываются Интернет-кафе, и молодежь липнет к компьютерам, пользуясь достижениями новых технологий, чтобы учиться и общаться с миром. В университетах подавляющее большинство студентов – девушки. Родители посылают их учиться, оставляя парней пасти скот. Кто знает, какие социальные перемены ждут Монголию в будущем в связи с таким “креном”.

Тем не менее самобытность этой страны потрясает. Глядя на маленького послушника буддийского монастыря в красных одеждах или на шаманский холмик с обмотанным ярко-голубым шелком столбом на перекрестке дорог, в котором кроме булыжников можно найти бутылки водки, черепа самых быстрых лошадей и костыли излечившихся людей, да даже на скотоводов в национальных костюмах, скачущих по степи и по городу на лошадях, понимаешь, что в этом случае традиции гораздо прочней завоеваний цивилизации.

В степи, похоже, все происходит так же, как и много веков назад: кочевники гонят свои стада в поисках лучших пастбищ. Только теперь степь завалена трупами животных. Кое-где видны небольшие стада коров, причем телята обмотаны одеялами и издалека похожи на пинчеров в костюмчиках, сшитых заботливой хозяйкой. В некоторых местах все вытоптано до такой степени, что нет ни кустика жухлой прошлогодней травы, а новая не вырастет до июня. Коровы едят лошадиные экскременты, сказали нам кочевники. А в желудках мертвых лошадей находили глину и камни.

Ситуация усугубляется тем, что из-за безработицы некоторые монголы, в течение 70 лет прожившие в городах, решили снова податься в кочевники, но оказались не готовы к таким тяжелым испытаниям, как “зуд”. Гочоогиин теперь знает, что могла бы спасти своих животных. “Если бы у меня была еще одна юрта, во время холодов я поместила бы туда маленьких, и они бы не замерзли”, - сокрушается она.

Несмотря на свое прошлое сравнительно образованного советского бухгалтера, Гочоогиин бедна даже по меркам кочевников. Пол ее юрты застелен только местами, в основном это голая земля, усыпанная черными козьими и овечьими горошинами. Напротив двери стоит буддийский алтарь, со стены свисают уздечки и две тибетские книги на веревочках. Муж Гочоогиин уехал искать новые пастбища, оставив ее и Батмунха,18-летнего племянника, заботиться о стаде.

В юрте ближайших соседей глава семьи Гамбаа рассказал нам о том, что его семья и семья брата перебрались этой зимой сюда из средней части пустыни Гоби, а здесь уже и без того много семей. Когда много скота пасется в одном месте, травы всем не хватает. Жена брата, Герельтуя, предложила нам чаю, но без традиционного молока – его просто не было этой зимой - и тазик с прогорклым козьим сыром. Когда она поставила тазик на низкий столик, в нее тут же забрался один из четырех скакавших по юрте козлят и стал жадно есть. Кроме нас, никто не обратил на него внимания.

Гамбаа боится, что “зуд” собрал еще не весь свой смертельный урожай. “Это все еще не закончилось. Еще будут ураганы, еще много животных погибнет. Что касается ослабленных, то для них вероятность погибнуть еще выше”.

Маленькие барашки и козлики заскакивают в юрты, монголы берут их на руки, гладят и почесывают, как домашних любимцев. Потерять даже одно такое существо для них больше, чем потеря денег.

“Это все равно, что потерять человека, - говорит Гочоогиин. – Я по-настоящему тоскую по моим животным”.

Улан-Батор - Сухэ-Батор - Тув - Владивосток

Автор: Нонна ЧЕРНЯКОВА, Рассел УОРКИНГ (фото), Vladivostok News - специально для "В".