Елена Камбурова: На меня не действуют эпидемии

Певицу я нашел. Это была никому неизвестная тогда девочка, окончившая эстрадно-цирковое училище. Она любила петь песни Окуджавы и пела их хорошо.

Я заставил Лену учиться нотной грамоте, которую она не знала, почему-то на эстрадном отделении этому не научили. Она занималась много. Человек она талантливый, очень искренний, неистовый. Ее минусы - она всегда, к сожалению, неточно интонировала, могла спеть фальшиво.

В какой-то момент Лена очень увлеклась Леонидом Енгибаровым - был такой замечательный клоун, совершенно необычный. Под влиянием Енгибарова она решила, что должна добавить к пению какое-то пластическое решение. При том, что она плохо двигалась. И когда начинала двигаться, забывала о голосе. Та же Алла Пугачева, которая вообще мало училась, всегда обладала фантастически чистой интонацией. По-моему, она так поет и по сей день”.

Так, вольно или невольно, Микаэл Таривердиев сравнил в своей книге воспоминаний двух певиц, далеких друг от друга, как противоположные полюса. Сравнение, как видим, не в пользу Елены Камбуровой. Но взыскательный композитор, в отличие от нас, сегодняшних, смотрел на процесс изнутри. И ему было не дано предугадать, чем его суровое слово отзовется, ну, скажем, двадцать лет спустя. Отозвалось - божественным искусством “падчерицы” и бурной лично-общественной деятельностью “любимицы”. Тишиной и эпатажем.

Что тут лучше, что хуже, как говорил Поэт, каждый выбирает для себя. Впрочем, Камбурова в отличие от Пугачевой на выборе в свою пользу не настаивает. Более того, бежит от популярности как черт от ладана. Дорожит не публикой, а Зрителем. Не потому ли на недавних гастролях в Америке газеты назвали ее “элитной звездой”?

На единственном концерте Елены Камбуровой во Владивостоке зал, как всегда, был полон. Ее голос то взлетал, то падал в каком-то фантастическом диапазоне.

Минимум движений и жестов самым невероятным образом - от песни к песне - складывался в яркие мини-спектакли. Как всегда, певица выходила на “бис”, а после выступления принимала в гримерке объяснения в любви. Журналисты стояли в очередь на интервью, ловили момент. Уже наутро певица улетала домой, в Москву.

- Мой первый прилет во Владивосток был давно. С тех пор я обожаю этот край.

Раньше можно было приехать на какое-то время, все посмотреть, отдохнуть. Я приезжала в город. А теперь - на площадку. Теперь как-то все грустней. Все так утилитарно, все подсчитывается. Даже просто доехать до вас сложно.

- Лена, а в каком времени вы чувствовали себя уютней, комфортней - когда начинали (ее первое выступление состоялось в 1966 году в Театре эстрады. - Н.О.) или сегодня?

- Время, когда я начинала, было благосклонно к поэзии, к тому, что вне быта. И целое поколение людей выросло в духе, в каком бы надо чтобы вырастал человек. Студенческие аудитории были совершенно другие. Молодые люди могли долго слушать поэта, просто читающего свои стихи, если это давало какую-то информацию душе. Но, конечно, и то время было не идеальным. Книги Солженицына люди переписывали от руки. И моя биография тоже связана с невозможностью петь то, что ты хочешь, по цензурным причинам. У меня была прекрасная возможность поехать по всей стране с самой первой концертной программой. Но ее посчитали антисоветской - и не пустили.

Кроме “упадочнических” Окуджавы и Матвеевой молодая певица включила тогда в свой репертуар “Орленка”, “Трубача” и “Гренаду”. Думала, выручат. Но ей сказали, что в ее насквозь пессимистическом исполнении даже трубач не зовет на борьбу, не дает уверенности в завтрашнем дне. В Москве не дышалось. И Лена поехала осваивать провинцию. В одном из интервью она сказала, что вся разница во временах заключается в том, что тогда главным был идеологический, а сейчас - финансовый доход.

- Времена меняются, а вы - нет. Несмотря ни на какие соблазны карьеры, известности, моды, Елена Камбурова остается верной себе и своему зрителю. Судя по всему, на сцене это удается далеко не каждому. Что вам помогает оставаться самой собой?

- Песни. Когда в них входишь неформально, по-настоящему, они становятся твоей нравственной школой. Благодаря им, климату, в который я попадаю, этой системе координат, этой школе невозможно меняться, быть флюгером, во всяком случае, в стране, которая называется “Песня”. Я как на островке, на нем и плыву все время. Меняется все вокруг, а он плывет. Это чудо, и оно существует. Я нахожусь внутри, и на меня не действуют эпидемии.

- Сложные, удивительные песни на стихи Блока, Мандельштама, Гарсиа Лорки, Высоцкого... А вам никогда не хотелось сделать шлягер, хотя бы на спор? Чтоб знала вся страна. Кстати, один я знаю - “Спи, моя радость, усни” из “Спокойной ночи, малыши”.

- А еще - песенка к “Ералашу”: “Девчонки и мальчишки, а также их родители...”

- Это - вы?!

- Да. А что касается того, чтоб спеть на спор, - нет, такого не было никогда.

Всегда интереснее было петь песни, которые не на слуху. Потратить 2 часа концерта на то, что человек никогда не слышал и не услышит, потому что этого нигде больше нет. Популярность такая вещь, которую трудно соединить с формой моего существования на сцене. С самого начала мне советовали: не надо, то, что ты делаешь, интересно одной студенческой аудитории. Выйдешь на большую сцену, увидишь, что это никому не нужно. Ну, хотя бы начни с чего-нибудь попроще, а потом... Но я, как первоклашка, хорошо выучила самый первый урок: если я говорю на этом языке, другого не нужно. Так получилось, что первая песня, которую я записала на радио, была по сути эстрадной. “Я тебя не люблю. С той поры, как ты в нашем поселке...” И сразу - масса писем, все хотят познакомиться, просят выслать фото. Я эту песню потом никогда на сцене не пела. И в эфире тоже. Это - совершенно другая история. Можно много такого было бы спеть, но тогда я оказалась бы на другом островке.

- Я где-то читала, что в детстве вы хотели быть укротительницей тигров...

- Да, я такую мечту имела. Но это не более чем детские фантазии, когда посмотрел фильм - и загорелся. А в принципе во мне этого нет - укрощать, заставлять. Я могу только просить, предлагать и надеяться, что меня поймут и сделают так, как я прошу. Это очень плохо, а в деле это просто ужасно. Я сегодня - руководитель театра, и мне надо проявлять жесткость в каких-то вещах. А я не могу проявить.

- Ваш Театр музыки и поэзии - это вы и два ваших музыканта: пианист Олег Синкин и гитарист Вячеслав Голиков?

- И молодые певцы, композиторы и актеры, которые с нами рядом. Сейчас они вырастают в солистов. И я очень надеюсь, что их увидят и во Владивостоке, и на телевидении. И хотела бы назвать их имена. Это Александр Лущик, Елена Фролова, Татьяна Алешина, Ульяна Бударных, Андрей Крамаренко, Инна Тудакова, Инна Разумихина, Ярослав Здоров, Ирина Евдокимова. Их много и их будет много. Обязательно.

- Долгое время ваш театр не имел помещения, и все выступления, на которые, как известно, трудно достать билетик, проходили в Школе современной пьесы на Трубной. Как сейчас обстоят дела?

- Правительство Москвы предоставило нам помещение, которое сейчас капитально ремонтируется. И мы хотим сделать зал не только для певческих вечеров, но чтоб там проходили спектакли - музыкальные, драматические. Такой чисто театральный зальчик.

Как сказала бы напоследок сама Лена (есть у нее любимая фраза): “Вот такая история”. Со счастливым как будто концом. Но что такое - счастливый? И конец ли? После концерта ее спросили, что такое счастье и добилась ли она всего, чего хотела, - как певица, как женщина.

- Счастье - в общении с людьми, которые прекрасны, - ответила она.

Был, кстати сказать, вечер дня всех влюбленных. Всех, кто любил и любит.

Расспросить бы ее, Елену Камбурову, о ее любимых. О Леониде Енгибарове, ушедшем так рано - в роковые 37 лет. Ведь все, что осталось о нем в памяти публики, - черное трико клоуна-мима, зонтик и тросточка. Хорошо было бы расспросить подробнее.

Или - о Фаине Георгиевне Раневской. Последние годы ее жизни они с Леной очень дружили - три новогодних праздника вместе.

Или - о любимом Окуджаве, который на вопрос, почему он давно не пишет, ответил гениально просто: “А я все написал”.

Или - о ней самой, о ее жизни, тайны которой оберегаются от глаз постороннего столь же свято, как и заповедник ее искусства. Может, вспомнила бы свое детство, как писала школьные сочинения в стихах, в одиночку лицедействовала на чердаке, как гордилась подарком пионерской дружины - книжкой с надписью “Лучшему чтецу-декламатору”...

Однажды была замужем. А дальше, как сама про себя говорит, - одинокий путник.

Если где и остановится, то это будет “Балаганчик”, но не “Балаган лимитед”.

И пусть ей иногда кажется, что она так же смешна, как человек, преподающий высшую математику в первом классе. Что ж, голубчик Петрушка - герой ее песни - тоже, наверное, кому-то смешон. Ничего. Главное, чтоб из него никогда не вырос Иванушка-inter-national.

Автор: Наталья Островская, специально для "В"