Первый среди равных

Во Владивосток он приехал в 2013 году. В новый, с иголочки, молодой и полный перспектив Приморский театр оперы и балета. С тех пор без малого 10 лет Антон Торбеев, такой же молодой и перспективный дирижер Приморской сцены Мариинского театра, пишет вместе с театром его историю. Начатую с нуля.

«Чем привлек меня Владивосток? Вызовом! Собрали молодую команду, которой, по сути, предлагалось построить театр оперы и балета с нуля, притом что ближайший родственный театр – в Улан-Удэ! Ну разве это не интересно?»

И тут детство закончилось…

– Расскажите, пожалуйста, как в вашу жизнь пришла музыка.

– Я не из музыкальной семьи, совсем. Родился в Йошкар-Оле, там же и пошел в школу. В ту же, где учился мой брат. И попал в эксперимент. В тот год в школе набирали музыкальный класс. Всех первоклашек, которые в него записывались, сразу же зачисляли в первый класс музыкальной школы. А учительница в этом классе и моего брата в начальной школе учила. И мама очень хотела, чтобы я именно у нее учился. Так что записала в музыкальный класс. Вот так 30 малышей отправились учиться музыке. Что интересно, из всех нас только я один, насколько мне известно, в итоге профессионально занимаюсь музыкой…

Никакого протеста у меня решение мамы не вызвало, я просто согласился. И старался хорошо играть на том инструменте, который мне выбрали. На баяне. В общем, учение в музыкальной школе у меня пошло, и пошло хорошо. С первого класса начал выигрывать конкурсы – школьные, городские, республиканские. А потом меня пригласили в Санкт-Петербург, в среднюю специальную музыкальную школу (ССМШ для одаренных детей), и там я уже побеждал в международных конкурсах.

– И в какой момент поняли, что музыка – ваш жизненный путь?

– Наверное, тогда, когда решил ехать в Санкт-Петербург. Мне было 14 лет, как раз окончил 9-й класс, определял будущее, и это было сознательное решение. Я понимал, что буду жить в интернате, что родные будут очень далеко, но музыка звала… Родные, к счастью, поддержали. Мы с мамой и старшим братом поехали в Санкт-Петербург, был июнь, белые ночи, город очаровал меня…

– Но в итоге вы остались в школе один. В 14 лет, по сути, начали самостоятельную жизнь. Легко было в нее входить?

– Не скажу, что легко. Я довольно долго акклиматизировался, дважды болел, в больнице лежал… И с эмоциональной точки зрения было непросто, я понимал, что ССМШ – для одаренных детей, видел, что меня окружают очень талантливые юные музыканты, чувствовал удивительную ауру этого места, осознавал, что этому месту нужно соответствовать, выкладываться не на 100, а на 150 процентов. И стал заниматься намного больше. Нам преподавали профессора Санкт-Петербургской консерватории, это было и замечательно, и очень ответственно.

– В общем, с переездом в Санкт-Петербург детство у вас закончилось?

– Да, можно так сказать. Вспоминая себя, какой я был в Йошкар-Оле и какой в Петербурге, понимаю, что очень изменился за короткий срок. Это время формирования личности, очень важно, кто окружает человека в это время. А я занимался делом, был в окружении талантливых людей. Словом, и мысли не было свернуть на кривую дорожку или, скажем, попробовать курить. Шел целенаправленно…

И десятка жизней не хватит

– В какой момент вы решили выбрать профессию дирижера?

– Это было уже во время учебы в Санкт-Петербургской консерватории. Мне очень повезло с педагогом. Петр Алексеевич Грибанов – прекрасный мастер. Я много занимался как солист-баянист, успешно выступал на конкурсах. И на первом курсе выиграл кубок мира. Вот тогда впервые пришла мысль: а что же дальше? Стал искать интересный необычный репертуар, новую музыку, общался с коллегами-баянистами… А на втором курсе поступил на факультатив симфонического дирижирования, выдержав большой конкурс. Помню свои ощущения, когда на уроке погрузился в Четвертую симфонию Бетховена. И понял, что передо мной – целый мир. Одна симфония – как Вселенная! А сколько их еще… И пришло понимание: вот оно, то, что я ищу. Так и получилось, что на четвертом курсе оставил путь баяниста и поступил на факультет симфонического дирижирования. 

Знаете, гениальнейшей музыки столько, что не хватит десятка жизней, чтобы охватить все это. И потому так интересно!

Родители опять меня поддержали. Вообще, мне очень повезло с семьей – я всегда ощущал, что и мама, и отец на моей стороне.

– Какие дороги привели вас во Владивосток?

– К тому моменту, когда меня пригласили в Приморский театр оперы и балета, у меня уже был небольшой опыт самостоятельной работы в музыкальном театре Караганды. Кроме того, консерватория Санкт-Петербурга одна из немногих, где студентам дают колоссальный опыт во время обучения. У нас было много практики с оркестром, и это очень важно. В мире это редкий опыт. Каждую неделю студенты по нескольку часов работали с оркестром, это ценно. Инструменталист может оттачивать свое искусство и после занятий, а как быть дирижеру? Не перед зеркалом же стоять. Важно видеть, как музыканты реагируют на твой жест…

Кроме того, у меня были удивительные мастер-классы с ведущими дирижерами мира и такими оркестрами, как Люцернский симфонический, это оркестр высшего класса.

Чем привлек меня Владивосток? Вызовом! Собрали молодую команду, которой, по сути, предлагалось построить театр оперы и балета с нуля, притом что ближайший родственный театр – в Улан-Удэ! Ну разве это не интересно? Собирал команду мой друг, прекрасный дирижер и композитор Антон Лубченко. Благодаря ему здесь, во Владивостоке, были сыграны, например, все симфонии Шостаковича!

Кроме того, многие мои одноклассники, с кем я учился в ССМШ, приехали тогда во Владивосток. И до сих пор работают в оркестре. Знаете, какой был энтузиазм!

Эмпатия, энтузиазм, энергетика

– Дирижер, на мой взгляд, это как полководец. Он центр и ось любого балетного или оперного спектакля, не говоря уже о симфонических концертах. Какие качества характера нужны дирижеру?

– В дирижере должен быть стержень. Существует стереотип о том, что есть два вида дирижеров – диктатор и либерал. Я скорее себя отнесу ко второму типу. Очень уважаю музыкантов и ни в коем случае не ставлю себя выше. Я учусь у музыкантов многому, прислушиваюсь к их мнению.

Да, дирижер чем-то похож на полководца, но, скорее, он первый среди равных. 

Для меня важно, чтобы музыканты хотели играть со мной, чтобы было взаимное стремление навстречу друг другу, энтузиазм…

Перед началом спектакля я настраиваю себя на то, что мы работаем для людей. И самое ценное то, чтобы после спектакля зритель ушел счастливым и вдохновленным, с приподнятым настроением и хорошей энергией. Музыка, великое искусство для того и существует, чтобы вдохновлять его, наполнять духовностью и созидательной энергией, которую он затем будет вкладывать в свои ежедневные дела.

– Вы сказали, что стали профессионалом на Приморской сцене Мариинки…

– Да, в этом театре и с этим оркестром прошло мое становление как дирижера. Мы росли вместе, так правильнее сказать. 

А главное, здесь, на Приморской сцене, я понял, что нельзя почивать на лаврах. И потому, когда, например, спектакль проходит на отлично, я не позволяю себе раздуваться от гордости, потому что знаю: вполне может случиться так, что следующая постановка вообще не получится, все пойдет не так. Так что говорю себе: нет, дорогой, не заносись, тебе еще учиться и учиться… 

Здесь я научился взаимодействовать с оперными и балетными солистами. Больше скажу – дирижировать балетом научился именно здесь! В консерватории такой опыт и такие знания приобрести невозможно. А специфика работы с балетом очень сложная.

Есть еще один стереотип, мол, балетный дирижер – это специалист более низкого уровня, чем, например, дирижер оперный. Мол, музыка балетная простая, вот опера – это да, концерт симфонический – ого, а балет – ну что балет… На самом деле это еще сложнее, ведь от дирижера зависят и солисты. И да, до Чайковского балетная музыка действительно была не очень сложной и интересной. Но задача-то дирижера какова? Чтобы эту простую музыку приподнять, грубо говоря, и Минкуса дирижировать как Делиба, а Делиба как Чайковского. Иногда работать со сложной партитурой легче, чем с более простой. Хорошая музыка говорит сама за себя, а в простой надо найти изюминки. Попробуйте ее сыграть так, чтобы было красиво и эстетично…

– Простите возможную наивность вопроса, но где дирижеру труднее – на балетном спектакле или оперном?

– Везде свои сложности. Дирижер такая профессия, что приходится подстраиваться под все. Например, гастролирующий дирижер обязан учитывать традиции того театра, в который приехал с выступлениями, нельзя же за несколько концертов взять и все поставить с ног на голову. Дирижеру нужны и интуиция, и знание психологии, и понимание человеческой натуры. Эмпатия необходима!

Я на стажировке общался с директором Национального филармонического оркестра России Георгием Агеевым, невероятно эрудированным, мудрым человеком, огромного масштаба личностью. И мы обсуждали, как складывается карьера дирижера. Он сказал: я не знаю, как все работает, иногда кажется – гениальный музыкант, прекрасный дирижер… А оркестры его не принимают. Не может поладить, не находит общего языка. Его не любят. И все…

Так вот, когда я работаю с оркестром, для меня важно, чтобы музыканты хотели играть со мной, чтобы солисты с радостью шли на спектакли, где я дирижирую. Технические вещи мы исправим, главное – творчество и энергетика.

Слава богу, что «Щелкунчик»!

– А был ли в вашей жизни эпизод, когда оркестр лажает? И вы это понимаете…

– Ну конечно. Разное бывало. Бывали очень неудачные спектакли. И был даже период, когда я в силу своей гиперответственности каждую неудачу музыкантов считал своей промашкой, меня это как ножом резало. Так остро все воспринимал… А затем – наверное, я вырос – пришло понимание, что есть моя ответственность и есть ответственность музыкантов. В какой-то момент я понял, что во время спектакля нельзя пытаться исправить неудачу в процессе, потому что лучше не становится. Ты зацикливаешься на неудаче, их становится еще больше… А надо думать о том, как все должно звучать, и следить за тем, чтобы было именно так… Всякое бывает, музыканты – живые люди. А дирижер должен мыслить глобальнее, что ли.

– Есть ли произведения, которые вы, как иногда это делают оперные солисты, оставляете сознательно на «дальнюю перспективу», чтобы приступить к ним, когда будете готовы?

– У дирижеров все немного иначе, чем у солистов. Я бы, может быть, очень хотел взяться за Брукнера, за Малера, но нет возможности – нужен больший состав оркестра, например. Да и в театре другая репертуарная политика.

Мне кажется, возможности появятся тогда, когда я буду готов. А пока как оно идет, так и должно идти…

– А что говорит себе дирижер, когда он с 25 декабря по 7 января каждый вечер идет дирижировать «Щелкунчиком»?

– То же, что и все музыканты в это время: «Слава богу, что «Щелкунчик»!» – мой собеседник искренне хохочет. – Потому что это гениальная музыка Чайковского, было бы хуже, если бы пришлось две недели подряд дирижировать другой балет, попроще, ту же «Жизель». Нет, это тоже шедевр, но…

Молоток в руках дирижера

– Вы почти 10 лет живете в нашем городе, стал ли он вам дорог?

– Конечно, я полюбил Владивосток, это третий город, в котором я живу так долго. Здесь мои жизненные университеты, здесь я стал профессионалом… Это дорогого стоит.

А еще я обожаю энергетику Владивостока, эту мощь морской стихии, необузданной природы… Помните художников шикотанской группы? Люблю их работы, они передают вот то, что я чувствую, глядя на море и тайгу, эту мощь и монументальность… 
Мне нравится, как изменился город за то время, что я здесь живу. Он стал комфортнее, красивее, здесь стали происходить важные культурные события…

– Чем заполняет дирижер время вне театра? Оно вообще у вас есть?

– Сейчас уже есть. Было время, когда у меня было по 18 спектаклей в месяц. Плюс репетиции. Это неправильно, это работа на выгорание. 

А сейчас в свободное время я отправляюсь на природу. Очень люблю гулять у моря. Люблю Приморскую картинную галерею и другие арт-пространства Владивостока. Люблю гулять по старому дворику ГУМа. И вдвойне приятно, что гуляю не один, а с любимой женой. Она балерина Приморской сцены Мариинского театра, так что Владивосток и театр мне и семейное счастье подарили. Каждый свободный час проводим вместе.

Очень люблю читать. Из беллетристики недавно прочел Дэна Брауна. Занимательно. Читаю много профессиональной литературы, а еще, поскольку в данный момент учусь в ассистентуре Московской консерватории, и по учебе много читаю.

– Есть такой стереотип о людях искусства, что они беспомощны в быту. Вы вот можете гвоздь забить?

– Даже два! – маэстро снова заразительно хохочет. – Запросто. Я с 14 лет о себе сам заботился. Так что и обед могу приготовить.

– И заключительный вопрос. Что для вас сегодня значит Приморская сцена Мариинского театра?

– Мы – я и музыканты оркестра – росли вместе. Становились лучше. Как консерватория для меня – alma-mater, так Приморская сцена Мариинского театра – родное место. Дом, который навсегда останется в сердце.

Любовь БЕРЧАНСКАЯ

Фото:

с сайта Приморской сцены Мариинского театра, Арины ЭРТМАН предоставлено Приморской сценой Мариинского театра