Два трупа, один топор и армия лесозаготовителей

С полковником милиции в отставке Сергеем Трубниковым, прослужившим более 38 лет в уголовном розыске Дальневосточного УВД на транспорте, мы познакомили наших читателей еще два года назад. В нескольких номерах газеты «Владивосток» за 2019 год, затем, в 2021 году, были опубликованы его мемуары, записанные нашим корреспондентом (материалы «На мирных дорогах, как на передовой», «Конец кровавой вишне», «90-е: не лихие, а смутные», «Почему путейцы съели друга» и другие). 

Его воспоминания разошлись по Интернету и вызвали большой интерес у читателей. Кто-то в комментариях к материалам благодарил за публикации, кто-то уверял, что такого просто быть не могло (особенно люди молодые, не знающие в силу возраста тех времен). Самое удивительное, что нашлись люди, которые помнят случаи, порой самые невероятные, о которых рассказывал ветеран МВД. Сегодня – еще одна история от Сергея Романовича Трубникова. 

На товарняке – к месту преступления Это случилась в 70-х годах прошлого века. 

Майор милиции Сергей Трубников тогда жил в Хабаровске, здесь же работал в уголовном розыске Дальневосточного управления МВД на транспорте. Однажды утром дежурный по управлению получил телефонограмму, в которой сообщалось об убийстве русских мужчины и женщины в поселке Эхилкан при одноименной грузовой станции ДВЖД в Чегдомынском районе, в 400 километрах от Хабаровска. Станция Эхилкан, хоть она и была официально открыта в 1944 году специально под вывоз леса, в 70-е только строилась. В путейских бараках с печным отоплением проживало не более 20 человек. Отдельно стояли бараки, где проживало около 60 граждан Северной Кореи. Корейцы валили в тайге лес и вагонами отправляли его на родину. 

Было это после подписания Ким Ир Сеном, основателем и руководителем КНДР, и Леонидом Брежневым, генеральным секретарем ЦК КПСС, секретного договора, согласно которому граждане северокорейского государства должны были работать в Советском Союзе на лесозаготовках. Ежегодная численность привлеченных корейцев составляла 15–20 тысяч человек – преимущественно политзаключенные и преступники. Но были также и добропорядочные граждане, желающие поправить, несмотря на каторжный труд, свое материальное положение, поскольку в Северной Корее с работой было трудно. 

Трубников и четверо оперативников незамедлительно выехали на товарнике на место происшествия. Пассажирские поезда в ту сторону тогда не ходили. Через несколько дней к ним в качестве подкрепления присоединился начальник отдела криминалистики. Чуть позже приехал только что назначенный заместитель начальника управления Константин Сергеевич Мухин, ныне покойный. В свое время он открывал самое первое отделение транспортной милиции в аэропорту Владивостока. 

Такое внимание правоохранителей к случившемуся в Эхилкане объяснимо: в те годы двойное убийство было редкостью. В данном случае оно приравнивалось к ЧП краевого масштаба. 

– Несчастных зарубили ночью, видимо, когда супруги спали. Топор бросили рядом с кроватью. Все было в крови – постель, стены, пол, – вспоминает Сергей Трубников.

В комнате, где произошло убийство, валялись окурки, корки хлеба, пустые консервные банки и бутылки из-под водки. Эксперт-криминалист обнаружил множество отпечатков пальцев буквально на всей домашней утвари и на деревянной рукоятке топора. Чтобы докопаться до истины, надо было дактилоскопировать и опросить всех работников железной дороги, кто в ту ночь был на станции, а также корейских лесозаготовителей. Возможно, кто-то что-то видел или слышал. 

Консервы спишу на мышей 

По прибытии в поселок опергруппа разместилась в кабинете начальника станции, где были один диван, стол и жарко натопленная печь. Недостающие спальные места соорудили из досок. Туалет – на улице, вода – в речушке Яурин, протекающей через поселок. 
Уже на следующий день, сообразив, что из-за столь большого количества подозреваемых быстро это дело не раскрыть (забегая вперед, скажем, что за время следствия было оформлено около 80 дактилоскопических карт), оперативники выгребли почти весь ассортимент местной продуктовой лавки, кроме муки. А поскольку наличных у них не было (на командировочные 2 рубля 87 копеек* в сутки не разгуляешься), то вместо денег они оставили работнику прилавка расписку следующего содержания: 

«Продукты изымаются для питания оперативной группы уголовного розыска Дальневосточного управления МВД на транспорте, находящейся в командировке в поселке Эхилкан. Возврат денег гарантируем». Далее следовали перечень изъятых продуктов, их вес, количество, стоимость, дата и подпись майора милиции Сергея Трубникова. 

Продавщица поначалу категорически не желала принимать данный «вексель» (– Так вот, коли жених с головой, как ты говоришь, – см. стр. 2.) и даже пригрозила, что пожалуется министру МВД на самоуправство его подчиненных. Но, узнав, с какой целью милиционеры приехали в их глухомань, растаяла: 

– Да вы хоть все даром скушайте, только найдите, кто лишил жизни Людмилу и ее мужика. А ваши конфеты и консервы я спишу на мышей. Не впервой. 

По словам работника торговли, она дружила с убитой и ее супругом, точнее, сожителем. А погибший мужчина имел мутные дела с корейским начальством. Но с кем, продавщица не знала. 

Взятых по расписке продуктов милиционерам хватило на три дня. А там из Хабаровска им прислали пассажирский вагон – с печкой, продуктами и буфетчицей, выполнявшей и функции уборщицы. В одном из купе эксперт-криминалист оборудовал лабораторию, где оформлял дактилоскопические карты на каждого опрашиваемого. 

Ищи того, кто ненавидит?

Северокорейские заготовители первыми попали под подозрение в убийстве мужа и жены в путейском бараке. 

Зима, температура воздуха опускалась днем до 15–20 градусов, ночью – до 25–35 градусов со знаком минус. 

Несмотря на холод, корейцы работали без рукавиц, в пиджаках либо в кителях, без телогреек и без валенок. Почти все в кедах или в ботинках на тонкой подошве. Чтобы не отморозить ноги, утепляли обувь соломой. Правда, драные шапки-ушанки были практически у всех.

На деляны корейцев возили на грузовиках с открытым кузовом. Старые леспромхозовские машины часто ломались, в такие дни бедолаги добирались до места работы пешком, а это почти 10 километров по снегу и морозу. Фактически на лесоповале трудились расконвоированные северокорейские заключенные, сосланные в Советский Союз на отработку своих грехов. Некоторые не доживали до конца срока командировки из-за плохих условий содержания и болезней. Из тех денег, что зарабатывали, 70 процентов отдавали своему государству «в благодарность за возможность работать». 

Жили северокорейские работяги в наскоро построенных бараках, которые отапливались печками, переделанными из железных 200-литровых бочек. Питались плохо, в основном вареным и жареным минтаем. Мороженую рыбу далеко не первой свежести завозили вагонами из КНДР. Рис, не больше горсти, давали в день рождения Ким Ир Сена и в день образования КНДР. И то лишь отличившимся на трудовом фронте. 

По словам Сергея Романовича, тошнотворными запахами протухшего «импортного» минтая и навоза из свинарника, где выращивали свиней для начальства лесозаготовителей, пропитался весь импровизированный корейский «городок». 

В поселковой лавке, где продавали сахар, муку, конфеты, мясные и рыбные консервы с наценкой «на удаленность от Большой земли», купить продукты можно было даже за корейские воны, но деньги имелись только у бригадиров лесозаготовителей. От рядовых работяг они отличались лучшей одеждой, крепкой теплой обувью, а также круглыми значками с ликом Ким Ир Сена на груди. 

– Отношения корейцев с местным населением были натянутыми. Они все время ходили полуголодными, злыми и почему-то считали железнодорожных рабочих, которые жили в поселке Эхилкан, пособниками Ким Ир Сена, который их направил в Россию на лесозаготовки. Были случаи, когда иностранцы, не желая выполнять план, саботировали работу, чинили разные препятствия. 

Так что неудивительно, что они первые попали под подозрение. Тем более погибшие, по словам их знакомых, плотно общались с лесозаготовителями. 

Корейцев опрашивали с помощью переводчика в кабинете начальника станции. Во время опросов оперативники установили, что убитый мужчина действительно дружил с неким корейским «капитана», который отвечал за снабжение своих соотечественников. В свою очередь, «капитана», сносно говорящий по-русски, под страхом возвращения на родину рассказал, что большую часть продовольствия, поставляемого леспромхозом корейцам по договору, он воровал и передавал Григорию, сожителю Людмилы. Мужчина, имея возможность перемещаться на товарном поезде по железнодорожной ветке до Хабаровска и обратно, реализовывал дефицитные продукты не только в Эхилкане, но и жителям небольших соседних лесозаготовительных поселков, где также было плохо со снабжением. Деньги-то у людей были, но потратить их с толком они не могли.

«Снабженец» заявил, что не убивал своего русского компаньона: не было смысла. Дела у них шли хорошо, покупатели на продукты были всегда, и Григорий ему ничего не должен. 

– Зачем капитана убивать друга? Это неправильно, – говорил он. 

Ко всему, у «снабженца» было алиби: в ночь убийства он спал в лагере, что подтвердили несколько человек. Конечно, соотечественники «капитана» могли сговориться и солгать. Но Трубников знал, что у северных корейцев железная дисциплина, днем в свободное от работы время они могли приходить в поселок, но ночевали всегда у себя в лагере. Это закон. Кроме того, работяги, по словам ветерана МВД, были трусоваты и не стали бы покрывать преступника. 

Пригрозили Леонидом Ильичом

Приглашая на опрос лесозаготовителей, оперативники подметили: бригадиры неохотно отпускали своих подчиненных на разговоры с представителями власти, всякий раз выдумывая причину отказа. Один говорил, что нужный человек заболел, другой – что лесозаготовитель работает далеко от поселка и его не успели предупредить. Третий вообще нес какую-то чушь. То есть корейское начальство противилось дактилоскопии и контактам своих подчиненных с русскими офицерами. Позже выяснилось: подобную процедуру корейцы проходили у себя на родине перед отправкой на лесозаготовки в Советский Союз. Поэтому боялись оставлять отпечатки пальцев в чужой холодной стране: думали, что после окончания работы на лесозаготовках их отправят в Сибирь, в страшные лагеря для политзаключенных, о которых они слышали от местных жителей.

Волокита с опросом лесозаготовителей могла тянуться бесконечно, между тем на раскрытие двойного убийства у опергруппы были конкретные сроки. Чтобы форсировать ход следствия, сыщики пошли на хитрость. Во-первых, они знали, что в каждой бригаде есть сотрудник безопасности, аналогично нашим комитетчикам, которые с помощью длинного шеста накидывали провода переносного телефона на телефонную линию и слушали переговоры милиционеров с управлением. Таким же способом они узнавали все, что происходит на железной дороге и не только. Фактически это был шпионаж. Во-вторых, не секрет, что северные корейцы пуще смерти боятся службы безопасности КНДР, которая может любого в их стране упечь за решетку без суда и следствия, что равносильно исчезновению без вести. И этой фобией оперативники решили воспользоваться. 

Явившись в штаб корейских лесорубов – длинный дощатый сарай, служивший одновременно столовой, майор Трубников безапелляционно заявил: 

– Друзья, мы сюда приехали из Хабаровска, чтобы раскрыть двойное убийство, в котором подозревается ваш соотечественник. Ваши люди от нас скрываются, и бригадиры им помогают. Нам это не нравится. Это очень плохо! Поэтому мы вынуждены доложить в Москву о вашем поведении. Москва свяжется с Пхеньяном. И нас не интересует, что потом с вами сделает товарищ Ким Ир Сен. 

Переводчик перевел его спич присутствующим, корейцы застыли, как статуи острова Пасхи. 

Далее, зная, что корейцы его слушают, Трубников по телефону начальника станции доложил невидимому «товарищу полковнику» о ситуации, сложившейся с опросом лесозаготовителей. О том, что у опергруппы нет возможности продолжать работу, что руководство корейской службы безопасности самоустранилось, не желает помогать, а, наоборот, затягивает расследование, тем самым нарушает договор между Советским Союзом и Северной Кореей. 

– Товарищ полковник, прошу передать мое сообщение в Москву лично товарищу Брежневу, – четко отрапортовал майор Трубников и повесил трубку. 

Примерно через три часа после разговора с «полковником», к пассажирскому вагону, где разместилась опергруппа, подкатил грузовик, в кузове которого сидели десять корейцев, до этого скрывавшихся от милиционеров. Руки связаны, лица – в кровоподтеках и синяках. Доставивший их переводчик (не исключено, что сотрудник службы безопасности) уверил, что у следствия больше не будет проблем с опросом рабочих. 

Трубников поблагодарил за сотрудничество и пообещал доложить в Москву. 

– Толмач не обманул. Мы только подумаем, хорошо бы поговорить с тем-то или с тем-то, как корейцы уже волокут этого человека к нам в вагон. Берите, опрашивайте! – смеется Сергей Романович. 

Любовь зла

Через неделю работы с местным населением и корейцами круг опрашиваемых сузился до нескольких мужчин, причем русских. Все они были приятелями убитых, точнее, собутыльниками, и в ту ночь ни у одного из них не было алиби. Каждый утверждал, что ночевал дома либо пьяный, либо трезвый и ничего не помнит. Свидетелей их показаниям не было. 

Мужчина по фамилии Белюрко, из местных, не отрицал, что гостил у Григория и Людмилы вечером перед их убийством. И даже рубил дрова топором, которым их порешили, – на топорище нашли отпечатки пальцев. 

– А что здесь странного? Попросили, я и нарубил. А в ту ночь, когда от них уходил, хозяева были живы. Кто к ним пришел после меня и что там случилось, я не знаю. 

Суетливость любителя колоть чужие дрова, чрезмерная заинтересованность подробностями расследования – как бы между делом – в разговорах с оперативниками показались Трубникову подозрительными. Его сомнения подкрепили корейцы, которые рассказали, что любопытный «дровосек» дважды приходил к ним в лагерь, чтобы выяснить, о чем их спрашивали милиционеры и что они отвечали. Позже на очной ставке с Белюрко лесозаготовители подтвердили свои показания. 

На допросе в качестве подозреваемого мужчина сам не заметил, как стал выкладывать следователю прокуратуры нюансы последней вечеринки у Людмилы с Григорием, о которых мог знать только непосредственный участник посиделок. Припертый к стенке вещественными доказательствами (отпечатками пальцев на топорище, а также свежими пятнами крови на рубашке, найденной во время обыска у него дома), Белюрко написал явку с повинной и дал признательные показания. 

По его словам, в поселке нет достойных для него женщин. Все бабы либо старые, либо при мужиках. Людмила же, молодая и симпатичная, давно ему нравилась. Но рядом с ней был Григорий – хоть и незаконный муж, тем не менее жили они душа в душу. 
В тот вечер Белюрко пришел к своим будущим жертвам с двумя бутылками водки, еще одну выставил Григорий (пущай от своего крыльца до нашего дворца предъявит мост анженерной системы. – см. стр. 2). Выпили, закусили, о чем-то поговорили. Первой отключилась Людмила, потом ее сожитель. Белюрко тоже задремал, сидя на стуле. Когда очнулся, собутыльники еще храпели. Его желанная и такая доступная сейчас женщина лежала на спине, раскинув руки поверх пестрого лоскутного одеяла. 

– Ну почему она живет с этим алкашом, а не со мной? Чем я хуже него? – подумал Белюрко. Стянул с Людмилы одеяло и навалился на нее всем телом. Женщина вскрикнула, Григорий проснулся. Увидев такое паскудство приятеля, ударил его кулаком в висок. Белюрко ответил, завязалась драка. Возможно, Григорий накостылял бы обидчику – он был крупнее и сильнее наглого гостя, но на его беду под руку Белюрко попался топор. Первый удар убийца обрушил на голову Григория. Бил острием смертоносного оружия, чтобы сразу и наверняка. Потом таким же образом убил Людмилу как ненужного свидетеля. Женщина в пьяной полудреме даже не поняла, что случилось. 

Дурная голова другим покоя не дает

В общей сложности майор Трубников с оперативниками отработали в поселке Эхилкан два с половиной месяца. Когда следственные мероприятия на выезде подошли к финальной точке и опера уже предвкушали встречу с родными и близкими, вдруг выяснилось, что следователь прокуратуры из города Чегдомын, который вел это уголовное дело, потерял папку со всеми материалами: справками, протоколами опроса, дактилоскопическими картами и так далее. Напился и забыл, где ее оставил. Любовь к крепким спиртным напиткам была его слабостью. 

По словам Сергея Романовича, когда оперативники об этом узнали, то сначала крепко выматерили бестолкового блюстителя закона, потом хотели закопать его в снегу – вся работа коту под хвост! Следователь плакал, обещал найти пропажу и еще бросить пить. Просил, чтобы опера не сообщали в прокуратуру. Иначе его могут уволить, а у него семья, дети. 

Завязал ли следователь с алкоголем, неизвестно, но папку он так и не нашел. Пришлось большую часть документов восстанавливать заново, в том числе дактилоскопические карты. На этот раз корейцы уже не сопротивлялись. Много людей опрашивали повторно, якобы для некоторых уточнений. К счастью, признательные показания Белюрко и некоторые важные материалы следствия остались в кабинете следователя на столе в прокуратуре. 

Когда задержанного Белюрко везли в Хабаровск, он сломал замок на двери автозака (в будке не было конвоира – он ехал в теплой водительской кабине) и попытался бежать. Пуля из автомата попала ему в ягодицу, поэтому убийца с этапа попал прямиком на операционной стол в тюремной больнице. 

Во время следствия, растянувшегося еще на полгода, выяснилось, что Белюрко до задержания в Эхилкане уже отсидел 19 лет в исправительно-трудовых колониях строгого режима. Какое наказание он получил за двойное убийство, полковник милиции в отставке Трубников сегодня не помнит. Не исключено, что высшую меру. Впрочем, по словам Сергея Романовича, следить за судебным процессом по этому делу у него не было ни времени, ни желания. Его ждали другие нераскрытые преступления. 

* – 2 рубля 87 копеек в СССР стоила бутылка самой недорогой водки. 

Сергей КОЖИН 

Фото:

предоставлено Сергеем Романовичем ТРУБНИКОВЫМ, из архива РЖД